Взгляд Люсьена опять задержался на Энни, и он снова улыбнулся – на этот раз с нежностью. Она никогда не придавала значения сплетням и всегда поступала как хотела, руководствуясь своим, а не чужим умом. А теперь она выглядела невинным и беззащитным ребенком. Ее колени были чуть согнуты. Одна рука лежала на животе, другая была заброшена за голову и безмятежно покоилась на подушке. Ее длинные ресницы отбрасывали густую тень на щеки, на которых наконец появился слабый румянец.

Она была похожа на непорочного ангела. Но он знал, насколько самоуверенной и решительной она может быть. Она верила Ренару, верила в добро, обладала достаточной волей и разумом, чтобы захотеть стать частью жизни своего героя, пусть ненадолго.

Улыбка сошла с лица Люсьена. Если бы она знала, что Ренар и Люсьен Делакруа – это один и тот же человек, стала бы по-прежнему считать его героем? Он всего лишь мужчина, который вовсе не заслуживает такого восхищения и преклонения. Он знал, что она влюблена в него – в Ренара, – но это влечение к легенде, а не к мужчине, потому что она не догадывается, кто скрывается под маской ее героя.

Впрочем, Люсьен так долго играл разные роли, что теперь не вполне уверен, кто он есть на самом деле. Слишком просто было бы сказать, что он и Ренар, и Делакруа. Но это не так. В нем было что-то еще, помимо суммы этих двух характеров. Как Энни может полюбить человека, которого она никогда не встречала?

Даже если ее любовь подлинна, а не вызвана сиянием его героического ореола, то вправе ли он принять эту любовь? Он предполагал, что его деятельность в роли Ренара продлится не дольше чем несколько недель – именно столько времени ему нужно для осуществления плана, в результате которого Боден навсегда отучится от жестокого обращения с рабами, – но за эти недели многое может произойти.

И сегодняшняя ночь это красноречиво доказала. Кто-то проник в сплоченные ряды его организации. Люсьен знал, что эпохе Ренара должен скоро прийти конец, однако он не собирался доставить своим врагам удовольствие отпраздновать этот конец казнью Ренара через повешение. Впрочем, может быть, судьба уготовила совсем другое окончание его аболиционистской деятельности, чем то, которое он рисовал в своем воображении…

А тем временем Энни снова может оказаться в опасности. Лучше всего дать ей повод разочароваться в Ренаре и тем самым удержать от себя на безопасном расстоянии. Но как он может? Он приходил в ее дом, целовал и ласкал в ее собственной спальне, когда за стенкой спала камеристка. Теперь, оказавшись с ней наедине, он не мечтает ни о чем ином, кроме как, заключив в объятия, любить ее ночь напролет.

Когда она проснется, он даст понять, что рассержен ее рискованным поведением, и заставит разлюбить разбойника. Это будет трудно, но необходимо ради спасения их обоих. Он с сожалением вспомнил замечание Микаэлы по поводу его благородства. Сможет ли он остаться благородным человеком и сегодня ночью или уступит давлению страстного желания?

Люсьен услышал, как заржал конь под окном, и вспомнил, что несчастное животное нужно напоить и расседлать. Рядом с хижиной находилась лачуга поменьше, которую он использовал в качестве конюшни, где хранился запас сена и зерна. Он отводил туда Урагана на ночь, где тот был в недосягаемости от аллигаторов, которые за милю чуяли взопревшего коня и норовили подкрасться к нему. Даже сейчас за дверью могли оказаться нежелательные гости – длиннозубые, с глазками-бусинками и ненасытным чревом.

Взглянув на мирно спящую Энни, Люсьен поднялся и вышел. В траве раздался шорох, удаляющийся по направлению к реке, затем громкий всплеск. По тому, как сильно раздувались ноздри Урагана, и ужасу, застывшему в его глазах, Люсьен понял, что подоспел как раз вовремя, чтобы предотвратить нападение крокодила. Люсьен повел коня в лачугу, которая находилась несколькими ярдами выше по берегу, поглаживая его морду и успокаивая ласковыми словами. Он расседлал коня, накормил и напоил, после чего закрыл за собой дверь лачуги на крепкий засов. Справившись с делами, он медленно побрел по тропинке к хижине.

Когда он открыл дверь, внутрь влетел светлячок. Войдя, Люсьен бросил взгляд на кровать, чтобы полюбоваться спящим ангелом.

Но Энни не спала. Она сидела на кровати, смущенно глядя на него. Комната была ярко освещена четырьмя свечами.

Энни не понимала, где находится. Она чувствовала, что голова у нее легка и даже невесома, как воздушный шар, который мог бы улететь в любую минуту, если бы не был привязан за нитку. Память возвращалась к ней отрывками, где были перемешаны страх и полный хаос. Она постепенно связывала события воедино и в результате получала одну удивительную картинку за другой. Кладбище, побег рабов, нападение вооруженных добровольцев, бешеная скачка по пересеченной местности на коне Ренара, ружейный выстрел, боль…

Ее охватила дрожь. Она потрогала повязку, плотно облегающую лоб, и невольно поморщилась. Голова чертовски болела, но, очевидно, рана была не смертельной. Скорее всего она долго находилась без сознания от шока, а не из-за физического недомогания.

Энни огляделась, чтобы привыкнуть к обстановке. Она лежала в постели, застланной чистым бельем, но ничем не была прикрыта – и слава Богу, потому что стояла страшная жара. Ее ложе забрано москитной сеткой, через которую все снаружи этого кокона казалось смутным и расплывчатым. Неотчетливость окружающих предметов, возможно, была связана также с тем, что у нее ужасно болела голова где-то за правым глазом.

Четыре круга света мерцали и пульсировали по краям кровати и на полке, похожей на стойку буфета. Она осмыслила это и успокоилась, прежде чем попыталась понять, где находится. Это Ренар привез ее сюда? Если так, то где он?

Отворилась дверь. Ренар вошел в комнату. Он, как и раньше, был одет в черный костюм, а черный капюшон на голове скрывал волосы. Маска с отверстиями для глаз закрывала лицо от лба до рта. На нем была рубашка с длинными рукавами, плотно облегающие брюки и высокие ботинки – все черное. Он замер на пороге, а вокруг него кружился светлячок, ворвавшийся в дом снаружи. Ренар молчал и не сводил с Энни глаз.

И вдруг он сорвался с места, бросился к буфету и задул свечи, после чего склонился над кроватью Энни и пальцами потушил еще одну из свечей. Затем он взял оставшийся источник света и водрузил его на каминную полку позади себя. Это изменение освещения лишило Энни возможности увидеть лицо Ренара. Он оставался в тени – черный силуэт на черном фоне, – но она сама уже светилась радостью и восхищением, о чем и поспешила ему сказать:

– Ренар, почему вы прячетесь от меня?

– Прячусь? – Он прислонился к стене напротив кровати, от чего контур его фигуры поколебался при свете одинокой свечи. – Я здесь, cherie.

– Я не могу рассмотреть вас.

– В этом-то и заключается моя идея.

– Но вы же меня видите.

– И это доставляет мне страдания, о которых вы даже не подозреваете.

– Я… я не понимаю.

– Вас ранили из-за меня.

– Нет, вы ни в чем не виноваты!

– Зачем вы пришли на кладбище сегодня ночью, Энни? – Он говорил строго и неодобрительно. – Это крайне неразумно с вашей стороны. Вам угрожала серьезная опасность. Вас могли убить.

– Я хотела увидеть вас, – ответила она виновато, потому что понимала, что он прав. Никогда еще она не чувствовала себя такой идиоткой.

– И вы рисковали жизнью, чтобы увидеть меня? – после паузы спросил он. – Но почему? Вы ведь совсем меня не знаете.

Энни смущенно сложила руки на коленях, она все меньше чувствовала себя взрослой женщиной и все больше глупой, неопытной школьницей. Но темнота, окружавшая Ренара, придала ей смелости. Она упрямо приподняла подбородок:

– Я могла бы задать вам тот же вопрос. Зачем вы рисковали жизнью, когда забрались ко мне в спальню через окно? Вы ведь тоже меня не знаете.

– Я знаю вас лучше, чем вы предполагаете.

– Как это возможно?

– Я давно наблюдаю за вами.