— А вот интересно, — спросил я, после того как мы пожали друг другу руки, — вы когда-нибудь встречали капитана Плессингтона? Он заходил в Морское ведомство?

— Нет. — Биддульф отрицательно качнул головой. — Я не встречался с Плессингтоном. Ни разу. Вы же понимаете, он был слишком важной фигурой, чтобы иметь дела с такими, как я. Ведь в те времена я служил всего лишь скромным помощником делопроизводителя. Хотя нет, однажды я его видел, и это случилось в тот вечер, когда «Сидни», отшвартовавшись от пристани, шел вниз по Темзе. Плессингтон стоял на шканцах, и я смутно видел его в слабом свете кормового фонаря.

— А вся подготовка к плаванию?…

— О, Плессингтон завел для таких дел посредника. Все организационные дела решались либо им, либо корабельным казначеем «Сидни».

— Посредника?

— Да. — Глубоко задумавшись, он поглядывал на крышу своего домика. За нашими спинами вздыхал и поплескивал волнами ветер. — Сейчас… как же, черт побери, его звали? Я провел столько времени в царствовании королевы Елизаветы, что в моем старом мозгу порой перепутываются все имена. Нет-нет… Постойте-ка! — Внезапно его лицо просветлело. — Да, точно, я вспомнил все-таки его имя. Странное имя к тому же. Монбоддо, — торжествующе произнес он. — Да, именно так. Его звали Генри Монбоддо.

Как говорил философ Лукреций, нет более грандиозного зрелища, чем кораблекрушение. И крушение «Беллерофонта» действительно было впечатляющим для зрителей, которые, покинув свои фермы и дома, собрались на продуваемом ветрами берегу, у Чизлетских топей. Ближе к вечеру, между пятью и шестью часами, он развалился на части на Маргит-Хук. Средняя часть судна уже получила пробоину, потом волны развернули его правым бортом к рифу — самому большому и самому опасному рифу на всем побережье Кента, — и всего лишь через несколько секунд, зачерпнув дюжину тонн воды, он неуклюже завалился на один борт. Мачты рухнули, как подкошенные колокольни, оторвались реи и ванты. Волны вспенились белым вихрем и обрушились потоками воды на полубак. Все оказавшиеся на верхней палубе были смыты в бурное море, хотя тем, кто находился на нижних палубах, пришлось не лучше. Людей, отчаянно работавших ручными насосами, также затопило, когда потоки воды хлынули в трюм, или задавило насмерть разнокалиберными бочками, полетевшими вниз со вставшей на дыбы палубы, точно стадо перепуганных быков. Раскалывались черепа и ломались шеи падавших на пиллерсы, которые и сами тут же раскалывались на части, а когда очередной поток воды хлынул в отверстия люков, утонули и те, кого, по несчастью, поймали в ловушку упавшие бимсы. Так уж случилось, что, когда, наскочив на Маргит-Хук, «Беллерофонт» разлетелся на тысячу частей, на нем не осталось ни одной живой души.

Обломки исчезли быстро. Почти сотня зрителей собралась на топком берегу, где горели три огромные кучи плавника. Яркий свет этих костров придавал зрелищу почти праздничную атмосферу. Гибель какого-нибудь корабля на отмели Маргит-Хук являлась единственным утешением в жизни обитателей этого медвежьего угла. Народ надеялся, что повторится знаменитое кораблекрушение трехлетней давности, когда на этом самом месте «Скифия» раскололась, точно устрица, — тогда скромным рыбакам и собирателям береговых улиток удалось упиться до положения риз благородной испанской мальвазией, приговорив две сотни больших бочек. Поэтому лишь только море слегка успокоилось, целая флотилия примерно из дюжины тендеров и смэков вышла в море. К рассвету на берег вытащили чуть больше двадцати ящиков и тринадцать мокрых и взъерошенных членов команды.

Среди них был и капитан Квилтер. Больше десяти часов его качало и швыряло по волнам, носило туда-сюда приливными и отливными потоками, но он упорно цеплялся за один из девяноста девяти контрабандных ящиков. А когда прилив вторично достиг максимума, перед капитаном вдруг замаячили костры и его ящик с глухим ударом выбросило на мелководье. Это испытание совсем истощило промерзшего до костей Квилтера, и едва его ноги коснулись наконец прибрежной гальки, он заметил трех мужчин, бредущих ему навстречу, — вот спасители, подумал он, — но они отпихнули его обратно в море. А ящик выволокли на берег и присоединили к остальному улову.

— Эй, вы не имеете никаких прав на этот груз. — Капитан поднялся из воды и пошлепал по песчаному заиленному берегу к группе людей, собравшихся вокруг одного из костров. Из воды вытаскивали очередные ящики и сундуки, а часть запряженных ослами телег с разномастной добычей уже двинулась от берега в глубь острова. — Эти ящики смыло с нашего корабля, они законная собственность «Беллерофонта», и я как его капитан…

Запоздало заметив взметнувшийся аншпуг, капитан Квилтер вновь рухнул на колени. Его рука попыталась нащупать за поясом пистолет, которым он запасся на случай, если придется отбиваться от Роули и его дружков, но, конечно, и пистолет исчез. И та малость, что осталась от его корабельного груза, — те остатки, что он мог бы вернуть своим вкладчикам с Королевской биржи, — все сейчас исчезало в руках этих береговых пиратов.

У другого костра, как он обнаружил, грелась горстка трясущихся от холода, с посиневшими губами людей — немногие уцелевшие матросы с его корабля. Трое из выбравшихся на берег, включая Пинчбека, умерли в течение последнего часа. Их тела отнесли к телам восьми других моряков, чьи захлебнувшиеся трупы прибило к берегу. Карманы их штормовок и широких штанов мародеры лишь наспех прощупывали: главный их расчет был на выплывшие на поверхность сундуки. Сердце Квилтера упало при виде этого зрелища. Грабители толкали и пинали трупы, до жути напоминая хлопающих крыльями стервятников, но закоченевший капитан был еще слишком слаб, чтобы прогнать их.

Некоторые из береговых пиратов оказались все же порадушнее. Уцелевшим дали одеяла и ломти хлеба с сыром да в придачу еще бутылку бренди, из которой моряки потихоньку отхлебывали. Минут через пятнадцать, когда еще один спасенный испустил последний вздох, но сам Квилтер почувствовал, что начинает оживать благодаря целительным силам бренди и костра, вдруг раздался треск оружейного выстрела — хотя откуда стреляли, никто потом не мог толком вспомнить. На мгновение Квилтер подумал, что этот выстрел предназначался ему, но увидел, что рывшиеся в ящиках и возле трупов грабители с удивленными криками бросились в укрытие. Затем над берегом прогремел второй выстрел.

К этому времени он уже полз по-пластунски по илистому, покрытому водорослями песку, чтобы спрятаться за вынесенной на берег бочкой. Первые рассветные лучи озарили обломки «Беллерофонта», усеивающие почти всю морскую гладь, обозреваемую с берега. Дождь превратился в легкий туман, и Маргит-Хук исчезла под водами прилива. Прекрасная погода для отплытия, с горечью подумал Квилтер. Он видел, как приливная волна вынесла на берег часть киля. Затем очередной выстрел прорезал тишину, и Квилтер спрятал голову за бочку. Впереди потрескивал и шипел костер, отбрасывая на песок неровные тени, источая дым. Чуть погодя Квилтер поднял голову, ожидая увидеть сэра Амброза, бредущего по берегу и размахивающего своим ятаганом или пистолетом, но вместо этого в глаза ему бросился покачивающийся на горизонте корабль, выглядевший скорее как призрак, — то был их бывший попутчик, «Звезда Любека».

Завеса водяной пыли почти скрывала ганзейское судно. Оно по-прежнему имело сильный крен, и его несло по ветру под спущенными парусами — и все-таки оно уцелело и держалось на плаву. На верхней палубе маячили фигуры моряков, поднимающих уцелевшие паруса на обломанные мачты. Но мушкетный огонь, понял Квилтер, звучал гораздо ближе к берегу.

Четвертый выстрел полыхнул вдоль прибрежной полосы. Грабители, ругаясь между собой, отступили дальше к безопасным зарослям ивняка. Квилтер видел, как они шарят в своих поясах, нащупывая кинжалы и старинные фитильные пищали, — только вот фитили невозможно будет зажечь из-за мелкой измороси.

Его взгляд скользнул влево, где из-за дыма и обломков только что появилась одномачтовая лодка с хлопающим, вздуваемым ветром парусом. Чуть позже он разглядел маячившую на носу фигуру, мужчина припал на одно колено, словно почтительно приветствовал кого-то. Догадавшись, что это все же не приветствие, Квилтер сообразил, что мужчина целится из мушкета в людей, оставшихся около сложенных в пирамиды ящиков. После пятого выстрела одна из фигур крикнула как коршун, выгнулась дугой и рухнула на песок. Лодка шла вперед, качаясь носом на волнах.