— Если поманит женщина — пойдет.

— К тебе — может быть. Я бы на его месте пошел. Сразу же. А к какой другой женщине — будет раздумывать. Я очень часто вспоминаю свои чувствования, когда был маленьким. Правда. Я с годами научился верить людям. Чем больше меня обманывали, тем больше я верил. Очень странно. Знаешь, это как в боксе навязывать сопернику ближний бой. Надо навязывать окружающим доверчивость, тогда им будет стыдно делать тебе зло. В каждом человеке живут и бог, и дьявол: кого в нем вызовешь, того и получишь.

Криста снова поцеловала его руку.

— Только б подольше все это продолжалось, — шепнула она, — только б это продолжалось как можно дольше, боже милостивый… Я никогда, никогда, никогда, никогда не была такой счастливой, как сейчас.

Когда в аэропорту Лос-Анджелеса он бросился к Грегори Спарку и Элизабет, чуть не сшибая всех на своем пути, Криста вдруг сделалась белой, как бумага, ноги ее ослабли, она прислонилась к стене. Так же побледнел и Спарк, когда увидел ее, поняв, что она и есть миссис Роумэн.

И у нее, и у него были основания для этого: Криста работала по Спарку осенью сорок четвертого, когда была отправлена в Лиссабон Гаузнером; в свою очередь, Спарк был увлечен ею, и ему тогда стоило большого труда (если допустимо определить таким словосочетанием все то, что он тогда пережил) разомкнуть ее руки на шее и сказать ей про Элизабет, которую он не может бросить, а пуще того сыновей, без которых мир для него кончится.

— Криста, скорее же! — крикнул Роумэн, оглянувшись.

— Ей плохо, — сказала Элизабет и бросилась к Кристе, по-прежнему стоявшей возле стены; бледность ее сделалась какой-то синюшной; тени под глазами казались столь темными, что даже пропал морской цвет громадных глаз, они сделались пепельными, пустыми.

— Ей плохо, — повторил Роумэн и, бросившись следом за Элизабет, обогнал ее, стремительно лавируя между людьми — точно так, как его учили в диверсионной школе перед забросом в немецкий тыл.

Спарк стоял на месте, не в силах двинуться с места, до странного явственно ощутив себя маленьким мальчиком, которого мама потеряла на вокзале; они тогда ехали в Питтсбург, это было перед пасхой; тьма народу; мама сказала, чтобы он постоял у стены, никуда не отходил, он и стоял, но потом увидел щенка, которого вела на тоненьком металлическом поводке седая дама, и вдруг заметил, как щенку режет шею; бросился следом за маленьким шоколадным пуделем. Тот все оглядывался на него, они же были на одном почти уровне, а как собака выразит свою боль, если не посмотрит в глаза богу, он ведь все понимает, громадный пятилетний бог на двух ногах (как они могут держаться на них, это же такое искусство, воистину, хозяева — существа высшего порядка, попробуй не подчиняться им). Когда мальчик поправил ошейник и пудель лизнул его руку, попрощавшись с ним глазами, Грегори понял, что стоит возле дверей на перрон и не знает, куда возвращаться. Он ощутил такой ужас, что у него враз похолодело лицо и в груди сделалось пусто. Так было и сейчас, только еще хуже.

Роумэн подхватил Кристу, прижал ее голову к груди:

— Что такое, человечек?! Что с тобой?! Тебя никто ничем не угощал? Почему ты белая?! Ну, ответь же!

Подоспела Элизабет, обняла Кристу за плечи, прижалась губами к ее холодному виску:

— Миленькая, что?! Господи, какая красивая! Сейчас все пройдет, сейчас. Погодите, а вы не ждете ребеночка?

Резко, будто от удара, плечи женщины вздрогнули, а после Роумэн ощутил на своих ладонях слезы Кристы; она плакала беззвучно и неутешно, все теснее и теснее прижимаясь к нему.

— Тебя никто ничем не угощал, пока я спал? — спросил Роумэн требовательно и строго. — Ну-ка, ответь.

Она покачала головой, вытерла слезы со щек, и он почувствовал, как собралась ее спина.

— Сейчас, — шепнула Криста, — все в порядке, любовь моя, уже проходит, просто меня укачало. Прости, пожалуйста.

— Ее укачало, бедняжку, — повторила Элизабет, — боже, как красива, какая прелесть, вы так прекрасно смотритесь вместе, я счастлива за тебя. Пол.

— Ну, — улыбнулся Роумэн Кристе, — можешь протянуть руку моей сестричке? Ее зовут Элизабет, она душенька и настоящий дружок.

Криста с трудом оторвалась от него и протянула руку Элизабет:

— Я счастлива, что у Пола такая замечательная сестра.

Элизабет крикнула Спарку, который по-прежнему стоял там, где его оставили Пол и Элизабет:

— Ты что, стережешь чемоданы, Спарк?

Его словно бы подтолкнули, и, деревянно вышагивая, он двинулся сквозь толпу загорелых, смеющихся, веселых людей в легких костюмах, ощущая с каждым шагом все большую и большую тяжесть в ступнях, словно они внезапно покрылись нарывами, наполнились горячим, свинцовым гноем.

— Здравствуйте, Грегори, очень рада встретить вас, — сказала Кристина.

— Добрый день… То есть вечер… Очень приятно, Кристина, как хорошо, что вы, наконец, приехали.

— Поцелуй же его! — сказал Роумэн, подтолкнув Кристу к Спарку. — Брат как-никак! Настоящий, единственный, верный!

Криста потерянно поцеловала Роумэна, еще теснее прижавшись к нему, и протянула Спарку руку:

— Как хорошо, что вы есть у Пола… Он вас так любит…

— Девушка засмущалась, — рассмеялся Роумэн. — Пошли, люди, мечтаю сесть за стол вместе с вашими сыновьями и съесть очень много спагетти.

— Я сделала яблочный пирог, какой ты любишь, — взяв Кристу под руку, сказала Элизабет, — очень мягкий, совсем без сахара, а Спарк съездил к нашему приятелю на ферму и привез телячью ногу! Я запекла ее в тесте — с чесноком, морковью и луком, ты будешь стонать и плакать над этим блюдом! Вы любите готовить, Крис?

— Очень. Только у меня все недожаривается и недосаливается.

Роумэн толкнул Грегори локтем в бок:

— Ты что окаменел, мужчина? Тебя ошеломила красота моей жены?

— Есть маленько, — улыбнулся Спарк каменной, натянутой улыбкой. — Просто я… Мы очень долго вас ждали, самолет опаздывал, и я начал психовать, что с вами… Реакция на ожидание, не обращай внимания. У вас много багажа?

Роумэн кивнул на сумку:

— Все наше носим с собой. Можем сразу же ехать к вам.

— А мы арендовали вторую машину, — сказала Элизабет. — Мы думали, вы притащите тройку чемоданов, ждем вас на месяц, раньше не отпустим, поэтому арендовали для вас машину, у нас маленькая, боялись, что с багажом не уместимся… Я поеду с Крис, только не обгоняйте нас, ладно? Подействуй на Спарка, Пол, он гоняет, как безумный, на его страховку я не смогу воспитать мальчиков, они станут бандитами, а я умру возле тюремных стен с передачей в руках…

— Я надаю ему подзатыльников, обещаю тебе, маленькая. Он будет ездить со скоростью тридцать миль в час, не больше… Грегори, я с тобой?

— Конечно, — неожиданно обрадовался Спарк. «Я должен все сказать ему, иначе жить под одной крышей будет просто невозможно. Но, сказав ему это, я убью их любовь, она ведь явно ничего ему не говорила про меня. Какая дикость, а?! Я не имею права ничего ему говорить, это жестоко, это пытка, бедный Пол, вот уж невезучий человек, вот уж бедолага, нежный мой, большой и доверчивый братик… Что же делать?»

Криста обернулась к Элизабет:

— Вы не обидитесь, если я поеду с Полом? Мне Америка внове, я трудно привыкаю к… А Пол так прекрасно рассказывает про все… Я дикая, и поэтому… Вы не будете сердиться?

— Господи, какая красивая, — снова повторила Элизабет, поцеловав Кристу в щеку, и обернулась к Полу, — ну и отхватил красулю! Я таких еще не видела, хотя у нас в Голливуде есть женщины, поверь мне. Спарк, едем первыми, ребята пристроятся за нами, если ты их потеряешь, я подам на развод, понял меня?

— В таком случае считай, что ты его получила, — буркнул Спарк.

Мальчишки, Питер и Пол, повисли на Роумэне с визгом и писком, потом с таким же визгом бросились к Кристе. Глядя на ее лицо с закрытыми глазами, на медленные движения ее рук, прижимавших к себе мальчишек, особенно младшего, трехлетнего Пола, который висел у нее на шее, Роумэн подумал о том, какой нежной и прекрасной она будет матерью; «Скорее бы; мечтаю об этом; в ней так много неосознанного материнства, даже в том, как она боится положить мне ладонь на грудь, чтобы не услышать заячий хвостик, трепыхание сердца…»