В случае с Женей и Владимиром эти смыслы были общими для подавляющей активной части Страны. Для той части, которая была передовой во всем.

Вот и у меня, когда я вел секцию рукопашного боя, были не просто пот, кровь, усталость и боль. Там был смысл. И заключался он в любви к Родине, в патриотизме. Все, кто ходил ко мне жили этим принципом. И поэтому нам вместе было хорошо даже тогда, когда другому было бы очень плохо. Все те ребята избежали несчастья одиночества смыслов в момент слабости личности. В тот момент, когда должен начинаться переход со второго на третий этап её формирования. В тот момент, когда в первый раз возникающий вопрос 'А как чувствует себя другой' может запросто разбиться об отсутствие всякой духовной общности. Ведь именно этот крах и будет той 'загвоздкой' на пути формирования личности, о которой мы говорили выше. Да, наш клуб прекратил свое существование, ребята выросли и разошлись по жизни и им будет тяжело, потому как в ней очень мало такого Смысла. Но ту тяжесть, с которой придется жить нам, лично я не променял бы на серое существование тех, кого остановила 'загвоздка'.

Что же с Интернетом. Вернемся к поиску ответа на вопрос 'Что ищут там дети?'.

Взрослому, пускай даже родителю, нельзя сказать о том гнете неразделенной любви, который давит на душу, доводя до катастрофических мыслей. Нельзя сказать в том случае, если уже был не услышан им неоднократно. Если для него все детские проблемы, с которыми сталкивался ребенок до этого были 'ерундой'. Если все школьные неприятности 'пройдут сами по себе' и 'не приставай ко мне, иди займись делами'. Если нет общих Смыслов.

Итак. Честное общение, понимание и единение. Вот те принципы, которые лежат в основе доверительных отношений с детьми. До тех пор, пока ребенок в полной мере не осознал необходимость соратника в деле осмысления существования эти принципы можно сгруппировать и обозвать так - верность. Но и тут все не так просто. Ведь если ты общаешься честно, то в ответ на рассказ о страданиях, связанных с неразделенной любовью просто обязан признать их бедовость и даже катастрофичность. Ну ведь переживали же это чувство, когда мир лопается, рушатся смыслы и значения, в основном все люди! Значит признать? Признать. Если честно - то признать. Но если признать - то... помочь? Но как? Ведь если ты не говоришь 'пройдет со временем, это ерунда', то надо говорить и делать что-то другое. И потом, если у тебя самого это 'прошло', то совершенно не факт, что оно пройдет у другого. Или, что пройдет с такими же минимальными последствиями, как и у тебя. Психическая организация у всех разная. А тем более, в современных условиях информационная среда буквально подталкивает на глаза картины с перерезанными венами. Еще более тупиковой видится эта проблема в свете всего сказанного про одиночество смысла. Если не решать ее с данной позиции.

Понимание и единение. Для того чтобы понимать и чувствовать некоторое родство душ нужно быть похожим в принципе. Нужно также злиться, желать отмщения, также испытывать боль и переживание, радость и счастье. Надо быть либо таким же, либо лучше. Лучше, это когда ты в прошлом уже переживал это и прекрасно помнишь, но на данный момент шагнул куда-то дальше и выше. Куда? Куда можно 'шагнуть' из этой проблемы? Если в этом фундаментальный смысл жизни, то никуда... А если нет, то туда откуда, например, ты уже не будешь желать мести. Но именно это, в основном, и недоступно 'взрослым', выращенным в философии потребления. Не может личность второго этапа лечить 'болезнь' перехода к этапу третьему. У нее для этого просто нет инструментария.

Ведь многую обиду, неправду, ложь, трусость, несправедливость они глотали, размазывали по лицу всю свою жизнь до настоящего момента. Они понимали, что катятся 'по наклонной', но сознательно закрывали на это глаза ради собственного покоя. Прятали это в чулан подсознания, объясняя свои поступки 'нормами приличия', 'так все делают', 'против всех не попрешь', 'не мы такие, жизнь такая' и тому подобными присказками. Они возводили над кричащей аморальностью своего поведения (вытекающей из отсутствия фундаментальных смыслов) шаткие мусорные конструкции, кучи. И что? И на что теперь, способен этот 'человек, этот 'учитель', эта 'личность'? На что он способен в деле оказания помощи прямому и честному пацану или девчонке, когда эта помощь ему самому была необходима всю жизнь. Когда она с новой силой вот-вот понадобится ему самому?! Ведь вот-вот наступит тот момент, когда вся мусорная куча не сможет удерживать разрывающую изнутри мощь! Когда все принципиальные, жизнеутверждающие вопросы встанут, что называется, ребром. И тогда мы увидим очередного алкоголика, человека мучающегося бессонницей, женщину без мужа или заросшего в грязи 'холостяка'. Мы увидим совершенно пустого человека. Оболочку с блеклыми глазами.

Но до тех пор такой человек с упорством самоубийцы прячет 'под коврик' 'крохи' неправды.

Вы понимаете, о чем я говорю? Или все это выглядит некоей абстракцией? Давайте пример!

Сидите вы в метро. Вам очень хочется спать и вообще вы сильно устали. И вот набивается полный вагон таких же как и вы усталых людей. Среди них есть женщины, много. Есть даже пожилые люди. Но вам очень не хочется вставать. Вы закрываете глаза и делаете очень натуральный вид, будто спите. Или склоняетесь над 'смартфоном' и глупо тычете пальцем в кнопки, стараясь не поднимать головы. Так едете до своей станции, понимая в глубине души, всю никчемность своих действий основанных на бессмыслии (или на 'смысле' потребления благ).

Одна крошка под коврик.

Однажды я наблюдал подобное поведение. На очередной станции в вагон зашла женщина с маленькой девочкой, лет семи. Заметив их, я оторвался от книги и взглянул на сидящего на скамье хама. Девочка просила маму 'Давай сядем' и слышала в ответ 'Нет, не будем'. Мне даже показалось, что я прослушал половину. Что я прослушал тот момент, когда хам предложил 'Садитесь?' и получил ответ 'Нет спасибо, мы выходим'. Мне в самом деле это показалось. Ну очень трудно было поверить, что взрослый и крепкий мужчина способен 'не замечать' перед собой стоящего ребенка и его обращения к матери. Я не удержался и спросил у них удивленно 'Почему вы не садитесь?'

- А нам никто не предлагает.

Тогда я протиснулся к хаму и аккуратно, но требовательно стукнул пальцем по его склоненной голове. Он вздернулся тут же. Как будто только этого и ждал. Хотя... именно этого он в страхе и ожидал все время, я уверен. И столько злобы было в его взгляде, направленном на меня, что я поражаюсь, как можно жить в таком состоянии. Я мило улыбнулся и качнул головой на ребенка:

- Позвольте сесть пожалуйста.

- А че тыкать-то? Че руки свои совать-то? - Он очень неохотно встал со своего места, пиля меня глазами и пропитываясь ненавистью. Пропитываясь бессильной злобой ко мне. Я чуть ли не физически услышал, как он обо мне думает. Ведь это я такой, тварь, сволочь и урод, чтобы не сказать больше. Ну скажите, не думаете же вы, что в этот момент мужчина будет рассуждать о том, как нехорошо он поступил и убиваться по этому поводу!?

Вот и еще одна кроха 'под коврик'.

И копится оно там очень долго. Чем больше его там становится, тем тяжелее жить человеку. Тем больше появляется у него проблем, врагов и недоброжелателей. Тем меньше остается покоя.

О каком понимании и единении может идти речь в таком случае?

Вот и захлебывается подросток в безответных вопросах, раздирающих его чувствах.

Один умный человек сказал так: 'Все стараются казаться, вместо того чтобы быть - так в обыденной жизни. На войне же приходится быть, а не казаться...'

Так и у нас. Если наступил момент, когда пацану требуется помощь, то это уже не обычная жизнь. Это уже в некотором смысле война. И вот тут он ни за что не пойдет за помощью к тому, который всю жизнь старается казаться. Как-то у меня был коллега, с которым мне приходилось работать. Так вот, в обычной ситуации он всегда был другом детям и даже часто помогал им в мелочах. Но когда случались бури и нам нужно было отвечать за что-либо перед начальством, коллега моментально забывал свою прежнюю позицию по вопросу и занимал другую, угодную начальству. Так происходило до тех пор, пока вопрос не коснулся детей. До этого момента дети учились лицемерию. Они учились относиться к этому человеку не так, как он того заслуживает, а так, как он себя 'кажет'. Но после этого момента дети сказали мне: 'А как он?! Там нам говорил одно, а тут оказалось совершенно другое! Это вы с нами всегда до конца!' Мне было очень приятно это слышать, но отметил я и то, что у детей все совершенно по-другому, нежели у взрослых. Та планка вранья и лжи еще не поднята у них на недосягаемо высокий уровень, когда с ней уже ничего невозможно сделать. Они рубят 'правду-матку' без страха и оглядки.