Имя этого славного мальчугана Гудрун запомнила на всю жизнь. Оно так соответствовало всей этой средневековой обстановке, и то, что оно оказалось в том году свободным было большой удачей и для родителей, и для самого малыша. Передавая ребёнка с рук на руки Лине, мать робея и явно волнуясь сказала, что они бы хотели назвать сына Ричардом. Лина улыбнулась малышу, прижав его к груди и ласково сказала:
- Ну, здравствуй, Ричард!
И все собравшиеся к тому времени в комнате родственники и друзья громко зааплодировали и бросились поздравлять счастливых родителей.
Гудрун даже прослезилась, глядя на все это. Она всё мысленно повторяла в уме: Ролан, Ричард, Родион, Рудольф и Равиль. А Лина вернула ребёнка на руки счастливой матери и с Гудрун за руку незаметно исчезла.
- Ричард, - сказала она девушке-регистратору, и положила перед ней пустой стеклянный шарик. Девушка бросила шарик в специальную корзинку и, кивнув, записала имя в журнал.
- Вот и все, - сказала она Гудрун, - И тебе очень сильно повезло, что твои Первые Роды прошли в такой торжественной обстановке.
- Ну, это ещё не её Роды, - сказала, ухмыляясь и подходя к ним девушка в таком же белом струящемся платье как они, - Привет, Лина!
Гудрун она не удостоила даже кивком.
- Привет, Рената! – ответила ей Лина.
- А это кто у нас? – имея в виду Гудрун, она по-прежнему обращалась к Лине.
- Её ещё не переименовали, - ответила Лина, словно Гудрун рядом с ней и не было и вообще она была никем, даже без имени.
- Ты как обычно воспитываешь молодняк? – уточнила Рената.
- А ты как обычно работаешь за двоих? – спросила её Лина.
- И не говори, - неожиданно миролюбиво ответила Рената, и Гудрун поняла, что её раздражительность скорее всего была связана с усталостью, - Вторые сутки толком не высыпаюсь. Эти мемо плодятся как кролики.
- А чего ты хочешь? Война! – пожала плечами Лина.
- Так люди же воюют, не мы! Вот опять! - И она посмотрела сначала на тонко запищавший браслет на своей руке, а потом на одну из ракушек.
У Лины на руке тоже запищал браслет и Гудрун увидела, как ещё одна ракушка начала медленно открываться.
- О, у тебя голубая! – сказала Рената, и наклонившись к списку аккуратно вложенному Регистратором в специальную ячейку, прокомментировала, - Девочка! Господи, Амалия, ты не сама случайно, придумываешь эти ужасные имена? Ну, вот что что? Руфина. Русалина. Жуть! – сказала она вслед Регистратору.
Девушка-регистратор только молча улыбнулась ей в ответ.
- Я думаю, они назовут ее Рианна, - сказала Лина, глядя на предложенный список.
- Давай махнёмся! – неожиданно предложила Рената, - Я скажу, что Рианна уже недоступно. Пусть будет Раисой или Резедой.
И она злорадно засмеялась и Гудрун испугалась, что Лина согласиться.
- Нет, - сказала она, бережно беря в руки нежно-голубой шар, - Пусть она родиться по любви!
Возможно, ребёнок мог бы и совсем не получать эту Душу, потому что он не умрёт без неё, не перестанет быть алисангом, никто кроме керы даже не заметит, что где-то там внутри него останется пустое место, которое должен занять этот Дар Богов. Но керы-повитухи должны были свято следить, чтобы все их дети стали Одарёнными. Вот эти разноцветные шары в хрустальных упаковках – это было всё, что оставили алисангам в дар покинувшие их Боги. И матери суеверно боялись, что их дитя останется без этого Подарка, хотя на самом деле действительно получали его не все. Были дети, которым этот бесценный Дар был и не нужен – дети, рождённые в Любви.
Конечно, Ангел обязательно навещала и их, и обязательно приносила с собой цветной хрустальный шарик. И обязательно подтверждала имя ребёнка, но шарик приносила назад полный и уже не отдавала его Регистратору, а шла в специальную комнату, доступ в которую могла открыть только Повитуха каплей своей крови, и возвращала его в стоящую там ракушку, которая медленно закрывалась и опускалась куда-то ещё ниже со своей драгоценной ношей внутри.
То же самое нужно было сделать, если ребёнок умирал и Дар не был вручён. Считалось, что дети, уже получившие Дар, умирали реже, поэтому матери стремились получить это благословение Богов как можно раньше. Но у Повитухи на этот счёт тоже были чёткие инструкции. И это была самая трудная часть работы керы – ей нужно было самой принять решение. Она могла вручить Дар больному ребёнку, но если он умирал в течение нескольких дней и Дар его возвращался нереализованным, то керу наказывали. Если же она не вручала дар слишком долго, и он мутнел, то могли выгнать. Если же она потеряла дар, то могли и казнить. Считалось, что последнее невозможно. Кера чувствовала вручённый ей Дар как часть себя. Он был для неё живой, дышащий, пульсирующий в ней, словно ребёнок в утробе матери. Из-за этих ощущений Повитухи чаще называли себя скорее уж Роженицами, а сам процесс Родами. Невозможно представить, чтобы мать нечаянно где-то потеряла или забыла ребёнка, находящегося у неё в животе. Также и кера не могла не чувствовать, как вручает или уносит с собой назад свой Дар. За это условно назначена была смертная казнь, но об этом говорили вскользь и словно не всерьёз, пока это не произошло.
Прошло шесть долгих месяцев с начала обучения Гудрун, и её, наконец, посвятили во все, положенные в её работе тайны и дали новое имя. Теперь её звали Долорес, или просто Долли. Она с трудом привыкала к новому имени. И хоть в то время ещё никто не знал про одноименную клонированную овцу, почему-то именно такие ассоциации, причём со старым и злым домашним животным, это имя у Гудрун и вызывало. Имя Долли, как её пытались называть подруги по работе, она категорически игнорировала, также, как и Лоли и Лола. После жёсткого и грубоватого Гудрун, имя, начинающееся с невнятной «Л» она никак не воспринимала своим. Поэтому в конце концов согласилась на Дорис или Дору.
В Замке Кер трудно было следить за сменой времён года, там не было ни осадков, ни колебания температур, но судя по тому, что все Повитухи практически не вылезали из своих белоснежных шуб на большей территории их работы, стояла зима. Гудрун-Долорес старалась не думать про Алекса, и надеялась, что у Ирмы все благополучно, так как ни одного письма от неё она, так и не получила. В тот день она как обычно, бралась за самые сложные случаи. Приятно было ходить со своей миссией по богатым замкам или маленьким уютным квартиркам, но природа распорядилась так, что беременная женщина не имела возможности перемещаться, поэтому несчастные женщины рожали и в поездах, и в чистом поле, и в грязных бараках. И повитух не зря обучали навыкам первой помощи и акушерства, порой они становились единственной ниточкой, связывающей мать и её ребёнка с их миром. И Гудрун с исступлением свойственным только самым отчаянным смельчакам бралась за самые тяжёлые случаи.
Когда в Родовом зале она застала плачущую Кору, то сразу поняла, что все очень плохо.
- Я не смогу, Дора, не смогу, - причитала она, - Это война, голод, меня непременно накажут. И я ничем не смогу ей помочь. Я думала, мы будем прилетать как настоящие Ангелы к розовощёким младенцам и их счастливым матерям, а прошлый раз в меня чуть не попал снаряд, - и она показала на грязный и рваный подол шубы, - Меня дети скоро пугаться начнут!
И она снова заплакала, обнимая подругу.
- Хорошо, хорошо, - подгадила её по вздрагивающей спине Гудрун, - Я возьму. Ты пока переоденься, я видела, там приносили новую одежду.
Девушка подняла на неё заплаканное лицо.
- Не шутишь? Прямо новую? Или просто почищенную?
- Прямо новую. И вся твоего размера, - улыбнулась ей Гудрун. К слову сказать, все Повитухи носили один и тот же размер одежды, но девушка шутку не оценила и, все ещё недоверчиво оглядываясь на Гудрун, все же вышла.
Гудрун вздохнула и подошла к раскрытой ракушке. Она положила руку на хрустальный сосуд и в увиденной ей молодой матери не сразу узнала Ирму. Исхудавшая до состояния скелета с закрытыми глазами, она показалась ей мёртвой. Гудрун прижала к груди холодный шарик и ей сразу стало невыносимо тяжело дышать – он словно раздирал изнутри грудную клетку. Наверно, это был слишком сильный Дар, или слишком большой. Гудрун нестерпимо захотелось от него немедленно избавиться, но она справилась с собой. Поглощённая этим незнакомым ей чувством, записку с именами она засунула в карман машинально и не глядя. Когда потом на суде её спрашивали какого цвета был этот шар и какие имена были указаны на записке, она не могла это вспомнить. Не смогли это выудить из её памяти даже насильно - она не видела его цвет, сначала накрыв рукой, а потом так же не глядя прижав к груди. Ей было не до этого, потому что она ещё пыталась справиться с собственным дыханием, когда в центре жемчужины увидела второй хрустальный шар. Этого не могло быть! Он показался ей голубым, но она не была уверена. Она оглянулась по сторонам. Но девушка-регистратор сидела к ней спиной, а не бежала к ней с новой запиской. Она не знала, что ей делать. Она прикоснулась к этому второму шару и снова увидела Ирму. Два дара для одного малыша? Никто не говорил им, что такое может произойти. Но самым логичным было взять и этот шар. И она его взяла. Оказалось, кера не может вместить в себя оба дара одновременно, поэтому ничего не оставалось, как только положить его в карман и наконец, переместиться.
