Монах не ответил – он спешил.

А воины почти падали во дворе аббатства, едва не падали и лошади. Их подхватывали под уздцы перепуганные послушники и почти силком волокли в соседний двор. Лошадь – существо капризное, после долгой скачки ни в коем случае нельзя сразу ставить ее в конюшню, надо сперва прогулять шагом, а потом подождать, пока окончательно остынет, и лишь тогда поить.

Эльфред встречал конников-саксов, своих бывших соратников, в воротах аббатства. Он распахивал им объятия, как старым друзьям и, не дав даже вздохнуть свободнее, забросал вопросами.

– Где король? Что произошло? Почему разгром? Сколько наших выжило?

– На какой вопрос отвечать сперва? – отбивался молодой Вульфгар, знатный эрл, недавно потерявший отца и получивший во владение большое графство, хороший друг и очень дальний родственник Эльфреда.

– Решай сам.

– Слушай, отведи меня в тихий уголок, а? Я трое суток не спал.

– Дьяволова задница! Кто мне объяснит, что произошло?!

– Не ругайся по-черному, вовек не отмолишься. Брайан, расскажи ему.

Этот юный то ли ирландец, то ли уэссекс был сыном пожилой тетки Вульфгара. Оставшись богатой вдовой с семью законными детьми, она в сорок два года осчастливила своих родственников еще и маленьким бастардом от какого-то торговца из Коннахта. Что ж, родственники отнеслись к случившемуся снисходительно, позволили женщине понянчиться с малышом, а потом пристроили его отроком в войско короля.

Несмотря на дурную кровь, парнишка оказался довольно удачный, жизнерадостный, сметливый и неутомимый. В отличие от большинства выходцев из торгового сословия он отлично справлялся с обязанностями отрока и обещал в будущем стать великолепным воином. Он и сейчас чувствовал себя в армии, как рыба в воде. Несмотря на ирландские корни (а ирландцы, как известно, лучше разбираются в колесницах, чем в верховой езде) он сидел в седле, как влитой, умел дремать, уткнувшись в холку скакуна. И потому, добравшись до аббатства, он хоть и нуждался в отдыхе, но мог обстоятельно рассказать, что произошло под Мертоном.

Он и рассказал Эльфреду, как саксы и датчане дрались под стенами замка, как уэссекцы были разбиты в пух и прах, и лишь треть успела унести ноги. Датчан было столько, что негде вздохнуть, и король ничего не смог сделать.

– Тогда почему не отвел войска? – требовательно спросил принц, будто имел дело не с бастардом какого-то ирландца, а с самим королем. Брайан лишь пожал плечами. Эльфред огляделся. – Где он сам?

– Король? Его везут.

– Везут?

– Он ранен.

– Серьезно?

– Да так…

– Ты просто не знаешь. Верно?

Король все порывался кинуться в бой, даже тогда, когда с него уже стащили кольчугу и перевязывали. Значит, не так уж он и ранен.

Принц мотнул головой в сторону келий, где кое-как, вповалку, укладывали обессиленных воинов.

– Иди, поешь и ложись. Бог его знает, когда придется подняться. Может, уже через пару часов. Всякое может быть.

Этельреда ввезли в ворота аббатства в числе последних. Он ехал в наскоро, весьма неуклюже сооруженном возке, подвешенном между двух коней, и в первый момент показался Эльфреду чуть ли не умирающим – так был бледен, а обветренные губы напоминали старый растрескавшийся пергамент. Но в следующий момент первое впечатление было разрушено – король оказался очень зол и весьма боек. Он выскочил из возка и тут же вцепился в брата, как клещ.

– Сколько ты набрал людей?

– Мало. Ты же не выразил свою волю, на которую я мог бы ссылаться, тряся окрестных эрлов.

– Ну, так сам бы потряс.

– Интересно. Ты что от меня хотел – чтоб я рабов воровал, или слетал в Саксонию за наемниками? Тогда тебе следовало выразиться яснее. Денег дать, к примеру.

– У меня погибли две трети войска, – застонал Этельред. – Мне нужно пополнение.

– Тебе следовало отступить, когда ты понял, что датчан слишком много.

– Отступить? Что ты говоришь?! Саксы не отступают!

– Тогда не сетуй, что погибло больше половины войска. С честью погибло, прошу заметить!

– Издеваешься, гаденыш?

– Ну-ну, братец. Держи себя в руках.

Этельред покачал головой. Взгляд короля больше ничего не выражал, и порой казалось, что он смотрит в неизмеримую даль, а порой – в глубь своей собственной души.

Даже теперь король не мог не признать, что ему срочно нужна помощь. Но безнадежность уже взглянула ему в глаза. Этельред чувствовал, как за его спиной во весь рост встает ощущение неизбежной гибели. Это ужасное чувство разверзающейся за спиной пропасти, куда его упорно теснят враги, пришедшие из-за моря, северные чудовища, неуемные и жадные. Король противился, как мог, снисходящему на него ужасу, но он уже отдал врагу изрядную часть своего королевства.

– Воинов накормили? – хмуро спросил старший брат младшего.

– Накормили. Те, кто еще не поел, поедят вот-вот. Тебе самому кашу или похлебку?

– Все равно. Пусть нальют, что осталось. И, когда я поем, проследи, чтоб все мои люди уже стояли в боевых порядках перед монастырем. Датчане вот-вот подойдут.

– Эльфред поджал губы.

– Твоим людям надо отдохнуть.

– Что?

Этельреда грубо вернули на землю. Он из неизмеримой дали взглянул на брата, не понимая, что происходит, но чувствуя, что с ним спорят. С ним спорят? Но разве то, что он говорит, не очевидно? Разве не очевидно, что датчан нужно встретить во всеоружии?

– Твои люди должны передохнуть. Некоторые не спали трое суток, они просто ни на что не способны. Ты зачем хочешь вывести их за ворота?

– Эльфред! Что за ерунду ты говоришь? Что за глупые вопросы задаешь? Вот-вот подойдут датчане!

– Ну и что?

– Как это – ну и что? Ты в своем уме?

– Абсолютно. Толку от твоих людей не будет. Они на ногах не стоят.

– У тебя есть свежие люди. Я поставлю их в первый ряд.

– Да ты о чем говоришь-то? Монахов, крестьян и раненых поставить в первый ряд?

– А что остается?

– Сидеть за стенами. Сейчас скажу монахам, чтоб закрыли ворота, они крепкие, дубовые, окованные металлом. Пока датчане будут штурмовать аббатство, терять силы и людей, твои воины отдохнут. А защищать стены смогут даже крестьяне, даже черноризцы.

Король смотрел на брата в изумлении.

– Чтоб я прятался от датчан за стенами?

– Да ты можешь и не прятаться, если тебе угодно, – взбесился Эльфред. Он устал, и больше не был расположен вести себя вежливо. – Выходи и сражайся с датчанами! Но тащить за собой на смерть людей, которые и так уже выполнили свой долг, ты не можешь!

– Не смей мне указывать, что я могу, а что нет! Мне следовало прислушиваться к словам Вульфтрит, когда она говорила, что ты желаешь моей смерти!

– Впутываешь в наш разговор глупую и завистливую бабу. Если ты считаешь, что она во всем права, так почему же ты ее не сделал королем?!

Этельред в ошеломлении посмотрел на брата. Он был справедливым человеком, и понимал, что в такие дела не стоит впутывать женщин. Только ляпнув, он уже пожалел, что упомянул Вульфтрит и сослался на ее слова, но идти на попятный было невозможно. Оставалось лишь сделать вид, что ничего не произошло, и король сконфузился.

На Этельреда смотрел взрослый мужчина, взгляд был жесткий и уверенный. Уверенность в своей правоте всегда действует на собеседника, пусть не всегда становится решающим доводом в споре. Но сейчас король понимал, что в словах брата есть доля правоты. В самом деле, никакими силами не заставить людей встать в строй.

Но как противно прятаться от датчан за стенами! Этельред краснел от ярости при одной мысли о том, что он будет прятаться от врага.

Эльфред держался совершенно спокойно. Он заверил брата, что ближайшие сутки не позволит вывести в бой никого из саксов. Король знал, что может настоять, но как глупо он будет выглядеть в глазах своих усталых воинов! Да и так ли очевидно, что ему подчинятся? Любой военачальник прекрасно знает, что нельзя отдавать приказ, которому могут не повиноваться.