Правитель категорично заявил своему брату, что запрещает ему участвовать в битве.

– Мое решение остается в силе.

У принца не было сил спорить. И желания не было.

Он не мог знать, что приказ короля, который был отдан для того, чтоб сквитаться с Эльфредом, может быть, унизить его, поставил непреодолимое препятствие перед Берном из Лонг Бега. Тот сумел уцелеть при Басинге, при Мертоне, но, как ни старался, подобраться к принцу не смог. Ведь убить Эльфреда надо было осторожно, так, чтоб никто его в этом не заподозрил. У младшего брата уэссекского короля было очень много сторонников, они могли и выступить на помощь своему кумиру, и отомстить за его смерть.

Проще всего ударить в спину недругу в бою, когда царит такая неразбериха, что и самый лучший воин беззащитен перед теми, кто стоит с ним в одном строю. Но ни при Мертоне, ни теперь при Уилтоне принц не появился в строю, как прежде. Берн, у которого кружилась голова при одной мысли о награде, которую могла дать ему сестра, мечтал убить Эльфреда так же жадно, как скряга мечтает о кладе.

Он был из тех, кто свято и искренне верит, что цель оправдывает средства. Сам по себе это был не такой уж плохой человек, он удивительно терпеливо обращался со своими крестьянами, заботился о слугах и воинах. Просто он считал, что важнее его потребностей нет, и не может быть ничего в этом мире. Эльфред казался ему дурным человеком, раз он сумел так восстановить против себя благородную женщину и встать на пути его, Берна, заветной цели – богатых владений.

Если бы Эльфред не был так поглощен своими мыслями, он, наверное, заметил бы внимательный примеривающийся взгляд эрла из Лонг Бега и заподозрил дурное. Но его куда больше волновало, когда под стенами Уилтона появятся датчане.

Датчане появились на опушке леса к вечеру того же дня. Это были лишь передовые отряды. Они не решились бы напасть даже в том случае, если б у ворот их ждало войско, но зато весьма нахально принялись жечь костры. Лишь утром стало ясно, что датчан и в самом деле очень много – они подтянулись к берегу речушки Уиллей, над которой высился монастырь, за ночь, а к утру уже были вполне готовы к битве.

И тогда Эльфред понял, что Этельреда ему не удержать. Старший брат вбил себе в голову, что иного пути нет. Более того, он потребовал у младшего брата всех тех людей, которых принц уже считал своими – тех, с кем он готовил аббатство к осаде.

– Да ни за что, – категорично ответил молодой воин таким тоном, каким обычно не разговаривают с королями. – Не отдам.

– Отдашь.

– Не отдам – и все.

– Ты что, не понимаешь, что мне нужен каждый человек? – взъярился король. Он кричал, не заботясь, что его ссору с братом кто-нибудь услышит, равно и принц тоже больше ничего не стеснялся. – Я тебя и спрашивать не стану! Просто заберу.

– Только попробуй.

– Ну, и как ты мне помешаешь?

– Просто прикажу им остаться на своих местах. Можешь проверить, кому они подчинятся. Но не советую ставить себя в дурацкое положение.

Этельред ответил ему взглядом, полным ненависти. Но он уже настолько уверился в том, что его эрлы действительно хотят сместить его и отдать Уэссекс Эльфреду, что не рискнул бы действовать в таких условиях. Мысленно он пообещал брату расправу, и лишь победа над датчанами отделяла его от того момента, когда он заточит младшего сына своего отца в монастырь и сделает его, наконец, священником. «Довольно он погулял в миру, – думал король. – Мир его портит».

Больше он уже не думал о брате – датчане, увидев, что крепкие, кажущиеся такими неприступными ворота распахнулись сами, с ревом устремились вперед.

Эльфред, стоя над воротной башней монастыря, сделал знак, чтоб ворота закрыли.

Крестьяне, расставленные по стенам, вполголоса переговаривались между собой – они обсуждали датчан, которых до сей поры мало кто видел вблизи. Особо любопытные обычно не выживали. Принц краем уха поневоле слышал их разговоры. Пока крестьяне не начинали пугать себя и друг друга мнимой непобедимостью северных бандитов, в их болтовне не было ничего плохого. Она, пожалуй, даже служила определенную службу, потому что отвлекала от мыслей о смерти.

Со стены, как ни странно, поле битвы было видно не так хорошо, как можно было ожидать. Но принц разобрал, как два войска рваными живыми пятнами ринулись друг к другу, как смешались в одно большое пятно. До Эльфреда доносились крики и звон, но с такого расстояния они казались нестрашными и совсем неопасными. Младший брат уэссекского короля заметил, как подался сперва правый фланг, затем центр, и с удивлением ощутил боль в пальцах. Кинув равнодушный взгляд вниз, он понял, что слишком сильно вцепился в камень и сорвал себе полногтя. Кровь брызнула из нечаянно причиненной раны и оросила серый пыльный камень.

За его спиной, в большой монастырской церкви, звенели колокола, и принц вдруг вспомнил, что сегодня – пасха. Никакая сила, даже близость смерти (особенно близость смерти) не могла поколебать решимости монахов служить праздничную мессу и отстоять ее от начала и до конца.

Эльфред перевел взгляд на поле и понял, что исход битвы нерадостен. Он отпрыгнул от края, перегнулся через перила и крикнул вниз, чтобы срочно распахнули ворота. До него донесся тихий скрип недавно смазанных петель.

Проигравшие схватку саксы грохотали сапогами по монастырскому мосту.

– Закрыть ворота! – зычно закричал Эльфред, как только по мосту загрохотали сапоги датчан. Створки со скрипом сошлись за последним счастливчиком-саксом. – Стрелы!

Разом несколько крестьян вскинули луки. Стрелы их были вооружены самыми дурными наконечниками, исполненными из слоистого железа дурной обработки, которые не то, что кольчугу не пробивали – даже кожаный доспех бы не взяли. Но от них это и не требовалось. Наконечник был нужен лишь для баланса. Его густо обматывала промасленная пакля, а пламя, разожженное в десятках жаровен, в мгновение ока воспламенило ее. Целый вихрь маленьких огоньков ринулся вниз. Послышались вопли – пусть стрелы и плохие, но в не защищенную ничем человеческую кожу они вонзались охотно.

Деревянный мост затлел. Его можно было заблаговременно облить водой, чтоб та пропитала древесину, или как-то еще защитить от огня, но принц, наоборот, приказал дерево сушить.

Остальные защитники стены нацелили свои стрелы на датчан, и в первые минуты северяне испытали на себе все прелести смертоносного британского «дождя». Любой крестьянин Уэссекса, Кента, или Мерсии в совершенстве владел луком – зачастую лишь с его помощью он долгой зимой добывал пропитание для своей семьи. Охота кормила не только знать, но и бедняков, и мальчишки сословия керлов начинали учиться стрелять и работать острогой раньше, чем первый раз брались за плуг.

– Беречь стрелы! – закричал принц, и дождь вскоре иссяк. – Бить только наверняка. Остальные – таскайте камни на стены. Кто умеет обращаться с пращой, готовьтесь.

Он понимал, что датчане попытаются перебраться через ров. Для плаванья было холодно, к тому же мало приятного в том, чтоб плавать под прицелом сотни отличных тисовых луков. Скорее всего, для путешествия через ров они станут сбивать плоты. Одного узкого моста, по которому телега могла проехать лишь при должном искусстве возницы, им не могло хватить даже притом, что спалить его не удалось. Ворота крепки – в этом Эльфред убедился заблаговременно.

Датчане кинулись по мосту, попытались вышибить дубовые створки чем попало – на них сверху посыпались тяжелые камни, полилась горячая смола. В отличие от кипятка от смолы не избавишься, прыгнув в воду, и пыл северян скоро подостыл. Они отхлынули и вернулись на твердую землю, унося с собой раненых.

Лица крестьян, стоящих на стенах с луками наизготовку, цвели. Наверное, они еще никогда не видели улепетывающих датчан.

– Следить за берегом, – строго приказал принц, желая непременно вернуть их с небес на землю. – Смотреть в оба. Как только эти головорезы кинутся к мосту – сразу поднимайте тревогу. Не дожидаясь, пока они займут его. Ясно?