Явление М. и значение ее для государственного хозяйства известны уже давно. Аристотель, в своей «Политике» (I, 4), рассказывает анекдот о Фалесе Милетском, который, предвидя богатый урожай маслин, заранее нанял всех рабочих и потом с большим барышем переуступил их нуждавшимся в рабочих хозяевам. Аристотель прибавляет к этому рассказу, что к такому же спекулятивному приему прибегают некоторые греческие государства, когда нуждаются в деньгах (ср. Boekh, «Die Staatshaushaltung d. Athener», 2 изд. 1851, I, 74 — 75). Страбон, в своей «Географии» (параграф 798), уже в более общем смысле говорит о торговой М. Александрии. В Средние века, не признававшие принципа свободной конкуренции, существовали многочисленные М., в том числе и фискальные. Монопольный, в широком смысле, характер носили и цеховые ограничения и привилегии Средних веков и позднейшего времени. Исключительный сеньериальные права помола, хлебопечения, пивоварения и т.п. также относятся к области М. Развивает и поощряет М. абсолютизм нового времени, и политика эта стоит в тесной связи с меркантилизмом. Почти каждое произведение становится предметом М., на основании специальной привилегии. «Типический и ужасающий пример» (по выражению Шеффле) этой монополистической политики представляет промышленная политика Людовика XIV. Фискальные монополии выступали тогда в особенно непривлекательной и часто прямо ненавистной для народа форме откупа, которая в других странах (напр. в России) сохранилась и до более позднего времени, а в государствах с хронически расстроенным финансовым хозяйством существует и поныне. Несоответствие монополистической политики с новыми условиями экономической жизни, ее давление на средние и низшие классы населения (во Франции старого порядка — в особенности на сельское население), множество злоупотреблений, связанных с М., сделали М. и монополистов явлением ненавистным в XVIII в., и выразителями этого отрицательного отношения к М. явились все передовые писатели того времени. Полемике против М. в самом широком смысле посвящены многие страницы в «Богатстве народов» Адама Смита. Особенно много приходилось ему нападать на тесно связанную с меркантилизмом форму М. — на привилегированные торговые компании. Ко времени Смита эти монополии уже сыграли свою роль и представляли тормоз для экономического прогресса, но бесспорно, что им, как и вообще меркантилизму и его средствам, принадлежит крупная роль в хозяйственном развитии Европы в том направлении, которое в конце концов привело к торжеству начала экономической свободы. Ср. Lexis, ст. «Monopol» в «Handworterbuch der Staatswissenschaften»; Schaffle, «Nationalokonomische Theorie d. aus schliessenden AbsatzverhaItnisse» (Тюбинген 1867); Condorcet, «Monopole et monopoleurs», в добавлении к '"Энциклопедии"; эта ст. перепечатана в. «Collection des principaux eсоnomistes», т. XIV («Melanges d'econ. polit.»; т. 1, Париж 1847).

П. С.

Монотеизм (от monos единый и deos Бог) — вера и поклонение единому Богу. М., как религиозная форма, противоположен политеизму; как философское учение, он отличается не только от политеизма, но и от пантеизма, деизма и теизма. Религиозный М. в совершенной форме — создание семитских народов. Вопрос о возникновении и смене религиозных форм до сих пор разрешается различно. Для характеристики этой противоположности могут служить воззрения Давида Юма и Шеллинга; каждый из них имеет и ныне многих последователей. Юм в своем исследовании о религии говорит: «неоспоримая истина, что восходя лет за 1700 до Р. Хр. мы находим все народы идолопоклонниками и чем более углубляемся в древность, тем более видим людей погруженными в идолопоклонство. Мы не замечаем там ни малейшего следа более совершенной религии; все древние памятники представляют нам политеизм как учение утвердившееся и всеми признаваемое... Если же, насколько мы можем следовать за нитью истории, мы находим человечество преданным многобожию, то можем ли мы думать, что во времена более отдаленные, прежде открытия наук и искусств, могла существовать более совершенная религия, могли преобладать начала чистого единобожия? Думать так, значило бы утверждать, что люди открыли истину, когда были невежественными и варварами, а как скоро начали образовываться и научаться, впали в заблуждение!» Сторонники юмовского воззрения на развитие религиозного сознания представляют себе его следующим образом. Первоначальная форма религии есть фетишизм, т. е. представление, что божественное начало распространено во всей природе и что посему любая вещь может стать предметом поклонения, ибо имеет влияние на жизнь человека. Фетишизм сменяется политеизмом, когда сознание отличило некоторые явления природы, признало их однородными и объяснило их функциями различных божеств. Наконец, логическая несообразность многобожия ведет за собой признание единого Бога, как результат вооруженного научной критикой сознания. — В противоположность юмовскому воззрению, Шеллинг утверждает, что «эзотерическая религия — по необходимости М., подобно тому как экзотерическая религия точно также по необходимости впадает в политеизм, в какой бы то ни было форме» («Philosophie und Religion», 1804). Врожденный бессознательный М. должен распасться в сознании и стать политеизмом, чтобы, пройдя через эту ступень, стать сознательным М. Эту точку зрения в наше время защищает Макс Мюллер. Признание единого Бога Мюллер считает неотделимым от сущности человека; человек является на свет с чувством зависимости от существа более могущественного, чем он. Первоначальная интуиция Божества и неуничтожимое чувство зависимости могут быть лишь результатом откровения. Эта первоначальная интуиция и есть корень всех существующих религиозных форм. Ученые, утверждающие, что политеизм более соответствует неразвитому сознанию первобытных народов, забывают, «что ни в одном языке множественное число не предшествует единственному. Ни один человек не мог создать представления о нескольких богах ранее представления об одном Боге»... («Семитический М.» — статья по поводу книги Ренана: «Histoire generale et systeme compare des langues semitiques», 1858). Доказательство М. Мюллера, основанное на доводах филологического и логического характера, погрешает, однако, в одном пункте. Нужно различать представление о Божестве от веры в Божество. Представление об едином Боге логически должно было предшествовать политеистическим представлением, но вера, может быть, и не соединялась с первоначальной идеей. Мнение Шеллинга и Макса Мюллера о том, что политеизм представляет собой порчу первоначального религиозного сознания, должно точно также быть подвергнуто критике на основании фактического изучения религиозных форм, как и противоположное воззрение. Фактов для решения вопроса собрано пока еще слишком мало и они недостаточно твердо установлены; напр., о религиях африканских народов до последнего времени знали весьма мало, и некоторые исследователи, напр., Г. Фритш, из отсутствия у них слова для обозначения Бога напрасно заключали об отсутствии самого понятия. Ливингстон не встречал африканца, у которого не было бы веры в высшее существо, творца неба и земли (см. W. Schneider, «Die Religion der africanischen Naturvolker», Мюнстер, 1891). Политеистические воззрения обыкновенно получают некоторое ограничение в том, что одно из Божеств признается верховным; таким образом, во всяком политеизме есть уже зародыш единобожия. Не следует упускать из виду и того, что политеизм мог образоваться путем признания равноправности различных божеств, чтимых в местных культах, как то было, напр., в Греции и Риме.

В философском отношении М. тождественен с теизмом и состоит в признании личного, единого, свободного и разумного начала, не только сотворившего мир, но и управляющего им. Теизм противоположен как атеизму, т. е. отрицанию Божества, так и деизму, т. е. признанию некоторой сверхприродной первопричины всех явлений; деизм стоит посередине между атеизмом и пантеизмом, т. е. отождествлением природы и Божества. В философии религии значение имеет лишь противоположение теизма пантеизму. Философия религии, созданная крупными идеалистическими системами Фихте, Шеллинга и Гегеля, проникнута пантеистическими воззрениями, коренящимися в философии Спинозы. Главный недостаток пантеизма состоит в трудности обосновать нравственность, главное достоинство теизма — в ясности и отчетливости нравственных требований. Философия религии стоит и поныне под влиянием гегелевских представлений, и вряд ли ей удалось избавиться от пантеистич. теорий. Кудрявцев-Платонов, один из талантливых защитников теизма, приходит, путем критики философских теорий, к следующим трем положениям: 1) религия не может быть не имеющим никакой истины и значения случайным произведением низших познавательных сил и стремлений человеческого духа. Самое существование ее в роде человеческом немыслимо без предположения истины бытия высочайшего предмета религии — Божества (результат критики атеистических понятий о религии, в частности учения Фейербаха). 2) Признание истины бытия существа высочайшего необходимо предполагает и живое отношение Его к человеку, следовательно, участие Его в деле религии; к признанию такого участия ведет несостоятельность теорий, которые, упуская из виду эту живую связь между Творцом и человеком, искали начала религии в одной самостоятельной деятельности его собственных сил — рассудка (рационализм) или нравствен ной воли (Кант). 3) Но, с другой стороны, самая самостоятельность человека, как существа разумносвободного и отличного от Божества, не позволяет нам увлекаться и противоположной крайностью: или видеть в религии одно только действование Божества в человеке, известный момент его саморазвития и самосознания (Гегель), или умалять участие человека в деле религии, ограничивая его одним только страдательным восприятием действий Божества в нашем духе (Якоби и Шлейермахер). Самостоятельность человека предполагает, поэтому, самодеятельное участие его в образовании религии и способность к тому («Сочинения», т. II, I выпуск, стр. 279).