общие же места и абстракции неживой рационалистической,

рассудочной водицы не допускают определенного, внутри себя

разработанного христианского содержания и состава догматов.

Другие, напротив, гордо взывая: господи, господи! — открыто и не

стесняясь отвергают завершение веры доведением ее до духа,

содержания и истины.

Таким образом, хотя и было поднято много пыли, хотя было

проявлено много высокомерия, враждебности и личных нападок,

хотя и было высказано много пустых общих мест, все это, однако,

было поражено бесплодием, во всем этом не могло быть сути дела,

все это не могло повести к содержанию и познанию. Философия

могла быть довольной, что она не замешана в споре; она

находится вне области этих притязаний, вне области как нападок на

личности, так и абстрактных общих мест, и если бы она была зав ле-

10

чена на эту почву, то ей выпали бы на долю одни лишь неприятности

и невыгоды.

Так как из высшего и безусловного интереса человеческой природы

выпало глубокое и богатое содержание, и религиозность, как

благочестивая, так и рефлектирующая, пришла к тому, что находит свое

высшее удовлетворение вне содержания, то философия сделалась

случайной, субъективной потребностью. Этот интерес получил в обоего

рода религиозности такой характер, — а создан этот характер

единственно лишь резонирующим суждением, — что для его

удовлетворения нет нужды в философии. Считается даже, и справедливо

считается, что философия является помехой для новоявленного,

суженного удовлетворения этого интереса. Философия, таким образом,

всецело предоставлена свободной потребности субъекта. Ничто не

понуждает последнего заниматься ею. Потребность в ней там, где

она существует, должна, напротив, выдержать напор всякого рода

заподазриваний и отсоветований. Существует лишь некая

внутренняя необходимость, которая сильнее субъекта, — необходимость,

которая не дает ему покоя и неустанно побуждает его дух двигаться

дальше, «дабы он превозмог» и добыл устремлению разума достойное

его удовлетворение. Таким образом, не поощряемое со стороны

никаким авторитетом, не поощряемое даже религиозным авторитетом,

объявленное, напротив, чем–то излишним, опасным, или, по крайней

мере, сомнительной роскошью, занятие этой наукой тем более

свободно, чем более его источником является лишь интерес к предмету

и истине. Если, как говорит Аристотель, теория есть высшее благо

и высшее добро, то те, которые причастны этому благу, знают, что

оно им дает, знают, что они находят в нем удовлетворение нужд

их духовной природы. Они могут поэтому воздерживаться от

предъявления требований к другим, чтобы последние также

интересовались философией, и могут их оставить при тех потребностях и

тех способах, которые они находят для удовлетворения этих

потребностей. Мы говорили о незваном вмешательстве в дело

философии; если оно кричит тем громче, чем менее оно способно

принять участие в этом деле, то основательный и глубокий интерес

к пей уединен в себе и не криклив, обращаясь к внестоящим.

Пустые и поверхностные умы быстро решают вопросы и спешат

высказать свое мнение; но кто серьезно относится к предмету,

который велик сам по себе и может быть удовлетворительно постигнут

только путем полного его развертывания, требующего долгого и

11

упорного труда, тот надолго погружается в предмет и изучает его

в тиши.

Быстрая распродажа второго издания этого энциклопедического

руководства, которое по вышеуказанному своему назначению не

делает легким изучение философии, доставило мне удовлетворение

показав мне, что оно встретило не только громко кричащее

легкомыслие и пустоту, но также молчаливое, вознаграждающее участие,

которого я желаю также и этому новому изданию.

Берлин, 19 сентября 1830 г.

Речь Гегеля 22 октября 1818 г.

произнесенная им при открытии чтений в Берлине 22 октября

1818 г.

Мм. гг. Так как я сегодня в первый раз выступаю в здешнем

университете в должности преподавателя философии, к которой призвала

меня милость его величества короля, то позвольте мне предпослать

своим чтениям заявление, что я считаю для себя особенно

желательным и пр ятным вступить на более обширное поле академической

деятельности именно в настоящий момент и именно здесь. Что касается-

момента, то, повидимому, в настоящее время наступили

обстоятельства, позволяющие философии снова надеяться на внимание и любовь,

и эта почти замолкнувшая наука теперь получает возможность вновь

возвысить свой голос. Ибо еще недавно, с одной стороны, тяжелые

времена заставляли придавать слишком большое значение мелким

интересам повседневной жизни, а, с другой стороны, высокие

интересы действительности, интерес и борьба, ставившие себе целью

прежде всего восстановить и спасти политическую целость народной

жизни и государства, в столь большой мере поглощали все

способности духа, силы всех сословий, равно как и все внешние средства, что

внутренняя жизнь духа не могла обрести спокойствия. Всемирный

дух, столь занятый действительностью и отвлекаемый внешними

событиями, не мог обратиться внутрь, к самому себе, и наслаждаться

собою на своей подлинной родной почве. Но теперь, когда

поставлена преграда этому потоку действительности и когда немецкий

народ спас свою национальность, основу всякой живой жизни,

наступила пора, когда, на–ряду с областью действительного мира,

может самостоятельно расцвести в государстве также и свободное

царство мысли. В настоящее время, когда дух в столь большой

мере обнаружил свое могущество, он вполне явственно показал,

что лишь идеи и согласующееся с идеями может сохранить существо-

13

вание, что все требующее себе признания обязательно должно

оправдать себя перед разумением и мыслью. И, в особенности, то

государство, которое приняло меня теперь, обязано своему духовному

перевесу тем, что оно приобрело вес в области действительности и политики

и поставило себя в отношении могущества и независимости наравне

с такими государствами, которые превосходили его по своим

внешним средствам. Здесь развитие и процветание наук составляет один

из существенных моментов в жизни самого государства. В здешнем

университете, в этом центральном университете страны, должна также

найти свое истинное место и пользоваться наибольшим попечением

та наука, которая образует центр всей духовной культуры, всех наук

и всякой истины, т. е. философия. — Однако недостаточно указать

вообще, что духовная жизнь составляет один из основных элементов

в существовании нашего государства, — мы должны, кроме того,

сказать, что здесь получила свое более высокое начало та великая борьба,

которую народ в единении со своим государем вел за свою

независимость, за уничтожение чужой бездушной тирании и за душевную

свободу. Эта борьба была делом нравственной мощи духа,

который, почувствовав свою силу, поднял свой стяг и сделал это

свое чувство силой действительности. Мы должны признать

неоценимым благом то, что наше поколение жило и действовало,

воодушевленное этим чувством, — чувством, в котором концентрировались

все правовые, нравственные и религиозные силы. В таком глубоком

и всеобъемлющем действии дух возвышается до своего достоинства,

житейская пошлость и пустые интересы терпят крушение,

поверхностность усмотрения и мнений явственно обнажается и сама собою

исчезает, Эта овладевшая вообще душою глубокая серьезность

образует также и подлинную почву философии. Погруженность в