чистые мысли и двигаться в них. В нашем обычном сознании

мысли соединены с привычным чувственным и духовным

материалом; в размышлении же, рефлексии и рассуждении мы

примешиваем чувства, созерцания, представления к мыслям (в каждом

суждении, хотя бы его содержание и было совершенно чувственно, уже

имеются налицо категории, так, например, в суждении: этот лист —

зеленый, примешаны категории бытия, единичности). Но совершенно

другое — делать предметом самые мысли, без примеси других

элементов. Другой причиной непонятности философии является

нетерпеливое желание иметь перед собою в виде представления то, что имеется

в сознании как мысль и понятие. Часто мы встречаем выражение:

неизвестно, что нужно мыслить под данным понятием; но при этом не

нужно мыслить ничего другого, кроме самого понятия. Смысл

данного выражения состоит, однако, в тоске по уже знакомому,

привычному представлению: у сознания имеется такое ощущение, как будто

вместе с формой представления у него отняли почву, на которой оно

раньше твердо и уверенно стояло; перенесенное в чистую область

понятий, сознание не знает, в каком мире оно живет. Наиболее понятными

находят, поэтому, писателей, проповедников, ораторов и т. д.,

излагающих своим читателям или слушателям вещи, которые последние

наперед знают уже наизусть, которые им привычны и сами собою понятны

§4.

По отношению к нашему обыденному сознанию философия должна

прежде всего доказать, что существует потребность в ее своеобразном

способе познания, или даже должна пробудить такую потребность. Но

21

по отношению к предметам религии, по отношению к истине вообще, она

должна показать, что она сама способна их познать. По отношению

же к обнаруживающемуся отличию ее от религиозных представлений,

она должна оправдать свои отступающие от последних определения.

§5.

Для предварительного пояснения вышеуказанного различия и

связанного с последним положения, что истинное содержащие нашего

сознания, при превращении его в форму мысли и понятия, сохраняется и даже,

собственно говоря, впервые выставляется в своем настоящем свете, —

для такого предварительного пояснения можно напомнить читателю

о другом давнем убеждении, гласящем, что для познания того, что есть

истинного в предметах и событиях, а также в чувствах, созерцаниях,

мнениях, представлениях и т. п., требуется размышление. Но

размышление во всяком случае превращает чувства, представления и т.п. в мысли.

Примечание. Так как в философии именно мышление является

своеобразной формой ее деятельности, а всякий человек от природы

способен мыслить, то как следствие отвлечения, опускающего

указанное в § 3 различие, происходит как раз противоположное тому, что, как

мы упомянули выше, часто составляет предмет жалоб на непонятность

философии. Эта наука претерпевает часто такое пренебрежение что

даже те, которые не занимались ею, воображают, что без всякого

изучения они понимают как обстоит дело с философией, и что, получив

обыкновенное образование и опираясь, в особенности, на религиозное

чувство, они могут походя философствовать и судить о философии.

Относительно других наук считается, что требуется изучение для того,

чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них.

Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить башмак, нужно

изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет

в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им требуемую для

данного дела природную ловкость. Только для философствования не

требуется такого рода изучения и труда. Это удобное мнение нашло

себе в новейшее время подтверждение в учении о непосредственном

знании, —знании посредством созерцания.

§6.

С другой стороны, столь же важно, чтобы философия уразумела,

что ее содержание есть не что иное, как то содержание, которое

первоначально порождено и ныне еще порождается в области живого духа,

22

образуя мир, внешний и внутренний мир сознания, — иначе говоря,

что ее содержанием служит действительность. Ближайшее сознание

этого содержания мы называем опытом. Вдумчивое рассмотрение

мира уже различает между тем, что в обширном царстве внешнего и

внутреннего наличного бытия представляет собою лишь

преходящее и незначительное явление, и тем, что внутри себя поистине

заслуживает название действительности. Так как философия

отличается лишь по форме от других видов осознания этого содержания,

то необходимо, чтобы она согласовалась с действительностью и опытом.

Можно даже видеть в этом согласии, по крайней мере, внешний

пробный камень истинности философского учения, и точно так же следует

рассматривать как высшую цель науки порождаемое посредством

сознания этого согласия примирение самосознательного разума с сущим

разумом, с действительностью.

Примечание. В предисловии к моей «Философии права», стр. XIX,

имеются следующие положения:

Что разумно, то действительно,

и что действительно, то разумно.

Эти простые положения многим показались странными и

подверглись нападкам даже со стороны тех, кто считает бесспорной свою

осведомленность в философии и, уже само собою разумеется, также

и в религии. Ссылаться в этом отношении на религию излишне, так

как ее учение о божественном миродержавии вполне определенно

высказывает эти положения. Что же касается философского их смысла,

то мы имели бы право предполагать, что критики настолько

образованы, чтобы знать не только то, что бог действителен, что он есть наи-

действительнейшее,что он один только истинно действителен, но, в

отношении формальной стороны этих положений,также и то, что

существование представляет собой частью явление и лишь частью

действительность. В повседневной жизни называют действительностью всякую

причуду, заблуждение, зло и тому подобное, равно как и всякое

существование, как бы оно ни было превратно и преходяще. Но человек,

обладающий хотя бы обыденным чувством языка, не согласится с тем,

что случайное существование заслуживает громкого названия

действительного; случайное есть существование, обладающее не

большей ценностью, чем возможное, которое одинаково могло бы и быть

и не быть.

28

А если я говорил о действительности, то критики сами должны

были бы подумать, в каком смысле я употребляю это выражение, так

как я в подробно написанной «Логике» рассматриваю также и

действительность и отличаю ее не только от случайного, которое ведь

тоже обладает существованием, но также далее и от наличного бытия,

существования и других определений.

Против действительности разумного восстает уже то

представление, что идеи, идеалы суть только химеры и что философия есть

система таких пустых вымыслов; против него равным образом восстает

обратное представление, что идеи и идеалы суть нечто слишком

высокое для того, чтобы обладать действительностью, или же так же нечто

слишком слабое для того, чтобы добыть себе таковую. Но охотнее всего

отделяет действительность от идеи рассудок, который грезы своих

абстракций принимает за нечто истинное и гордится долженствованием,

которое он особенно охотно предписывает также и в области политики,

как будто мир только и ждал его, чтобы узнать, каковым он должен

быть, но каким он не является; ибо если бы мир был таковым, каковым

он должен быть, то куда делось бы скороспелое умствование

выдвигаемого рассудком долженствования? Когда рассудок направляется со

своим долженствованием против тривиальных внешних и

преходящих предметов, учреждений, состояний и т. д., которые, пожалуй,