духовной жизни. Духовная жизнь в своей непосредственности

выступает сначала как невинность и наивное доверие, но природа духа

приводит к тому, что это непосредственное состояние снимается,

ибо духовная жизнь отличается от природной и, более определенно,

от животной жизни тем, что она не остается в своем в–себе–бытии, а

есть для себя. Эта ступень раздвоения тоже должна быть снята,

упразднена, и дух должен посредством себя возвратиться к единству. Это

единство представляет собою тогда духовное единство, и принцип

этого возврата содержится в самом мышлении. Последнее наносит рану,

и оно же ее и исцеляет.

Наш миф гласит, что Адам и Ева, первые люди, человек вообще,

обитали в саду, в котором находилось древо жизни и древо познания

добра и зла. Миф рассказывает, что бог запретил людям вкушать

плоды древа познания, о древе же жизни ничего больше не говорится.

Этим, следовательно,высказано то положение, что человек не должен

приходить к познанию, а должен оставаться в состоянии невинности.

И у других народов, обладавших глубоким сознанием, мы находим

представление, что первоначально состояние людей было состоянием

невинности и единения. В этом представлении правильно то, что,

несомненно, человек не должен остановиться на раздвоении, в котором

мы находим все человеческое. Неправильно, напротив, что

непосредственное природное единство представляет собою правый путь. Дух

есть не только непосредственное, а существенно содержит в себе

момент опосредствования. Детская невинность имеет в себе, несомненно,

нечто привлекательное и трогательное, но она такова, лишь поскольку

она напоминает о том, что должно быть порождено самим духом. То

единство, которое мы наблюдаем в детях как нечто природное должно

быть результатом труда и культуры духа. Христос говорит: если

не станете, как дети и т. д., но он не говорит, что мы должны

оставаться детьми. В нашем Моисеевом мифе мы находим дальше, что

побуждением к выходу из этого единства было внешнее предложение

(через посредство змея) человеку; в действительности, однако,

вступление в состояние антагонизма, пробуждение сознания имеет

причиной природу самого человека, и этот процесс повторяется в каждом

человеке. Змей видит божественное состояние в знании того, что есть

61

добро и что есть зло, и это знание в самом деле выпало в удел

человеку благодаря тому, что он порвал с единством своего

непосредственного бытия, вкусив от запретных плодов. Первой рефлексией

пробудившегося сознания было то, что люди заметили, что они наги.

Это очень наивная и глубокая черта. В стыде именно заключается

отход человека от своего природного и чувственного бытия.

Животные, не дошедшие до этого отхода, не знают поэтому стыда. В

человеческом чувстве стыда мы в самом деле и должны искать духовного и

нравственного происхождения одежды, физическая же потребность

представляет собою, напротив, лишь второстепенную причину.

Дальше следует так называемое проклятие, которым бог проклял

человека. В этом проклятии подчеркивается, главным образом,

антагонизм между человеком и природой. Мужчина должен

трудиться в поте лица своего, а женщина — рожать в муках. Что касается,

в частности, труда, то он представляет собою в равной мере

как результат раздвоения, так и преодоление последнего. Животное

находит непосредственно в готовом виде то, что ему нужно для

удовлетворения потребностей; человек же, напротив, относится к

средствам удовлетворения своих потребностей как к чему–то

порожденному и сформированному им. И в этих внешних предметах, таким

образом, человек также находится в отношении с самим собою.

Изгнанием из рая миф не заканчивается. Он гласит далее: бог сказал:

вот Адам стал, как один из нас, ибо он знает, что есть добро и что есть

зло. — Познание здесь, в противоположность прежнему, обозначается

мифом как божественное состояние, а не как то, что не должно иметь

места. Это есть также опровержение болтовни, что философия есть

лишь проявление конечности духа. Философия есть познание, и лишь

посредством познания получило осуществление изначальное

призвание человека быть образом божьим. Если дальше миф еще

рассказывает, что бог изгнал человека из Эдема, дабы он не вкушал от древа

жизни, то этим указывается, что со своей природной стороны

человек, правда, конечен и смертен, но он бесконечен в познании.

Известно учение церкви, будто человек от природы зол, и эта

природная его злобивость обозначается как первородный грех. Нужно,

однако, при этом отказаться от внешнего представления, что

первородный грех имеет своей причиной лишь случайный поступок первых

людей. В самом деле, однако, в самом понятии духа содержится то,

что человек от природы зол, и не нужно представлять себе, что это

могло бы быть иначе. Поскольку человек — природное существо и

62

ведет себя как таковое, нет еще должного для него отношения. Дух

должен быть свободен, и тем, что он есть, он должен быть посредством

самого себя. Природа есть для человека лишь исходный пункт, который

должен быть им преобразован. Глубокому церковному учению о

первородном грехе противостоит учение современного просвещения,

что человек от природы добр и он, поэтому, должен оставаться

верным природе. Выход человека из своего природного бытия есть

отличение человека как самосознательного существа от внешнего мира.

Но эта ступень раздельности, входящая в понятие духа, все же не

представляет собою ступени, на которой человек должен остаться.

На этой ступени раздвоения имеет место вся конечность мышления и

воли; на этой ступени человек ставит себе цели из себя и черпает из

себя материал своих действий; доводя эти цели до последней

крайности, зная и желая лишь себя в своей особенности и отметая всеобщее,

человек зол, и этим злом является его субъективность. Мы имеем

здесь, на первый взгляд, двойное зло, на самом же деле — одно и то же.

Человек, поскольку он дух, не есть природное существо, поскольку

же он ведет себя как таковое и следует целям вожделений, он

хочет зла. Природное зло человека, следовательно, не таково, как

природное бытие животных. Характерная черта природности

заключается в том, что человек природы есть единичный человек как

таковой, ибо природа находится вообще в узах изолированности.

Поскольку человек хочет быть естественным, он хочет единичности.

Против поступков по влечениям и склонностям, — поступков,

принадлежащих к области природной единичности, — выступает, правда,

также и закон, или всеобщее определение. Этот закон может быть

внешней силой или он может обладать формой божественного

авторитета. Человек остается рабом закона до тех пор, пока он не

покидает своей природной позиции. В своих склонностях и чувствах

человек, правда, обладает также и выходящими за пределы

эгоистической единичности благожелательными социальными склонностями:

состраданием, любовью и т. д. Но поскольку эти склонности являются

непосредственными, их в–себе–всеобщее содержание все же имеет

форму субъективности; себялюбие и случайность всегда находят себе

здесь простор.

§ 25.

Выражение: объективные мысли означает истину, которая

должна быть абсолютным предметом философии, а не только целью,

63

к которой она стремится. Но это выражение вообще обнаруживает сразу

заключающуюся в нем противоположность, и именно ту

противоположность, вокруг определения и значимости которой вращается

философский интерес нашего времени и вопрос об истине и познании последней.