находится у самого себя, соотносится с самим собой и имеет своим

предметом само себя. Делая мысль своим предметом, я нахожусь у самого

себя. «Я», мышление, согласно этому, бесконечно, потому что оно в

мышлении соотносится с предметом, который есть оно само. Предмет

вообще есть нечто иное, нечто отрицательное по отношению ко мне.

Но если мышление мыслит само себя, то оно имеет предмет, который

вместе с тем не есть предмет, т. е. имеет снятый, идеализированный

предмет; мышление как таковое в своей чистоте не имеет,

следовательно, предела внутри себя. Конечным мышление является лишь

постольку, поскольку оно останавливается на ограниченных определениях,

которые признаются им чем–то последним. Напротив, бесконечное или

спекулятивное мышление точно так же определяет, но, определяя,

ограничивая, оно снова снимает этот недостаток. Не следует, подобно

обычному представлению, понимать бесконечность как абстрактное

выхождение за всякий, вновь ставимый предел, а следует понимать

его просто, так, как мы разъяснили выше.

Мышление прежней метафизики было конечным мышлением,ибо она

двигалась в таких определениях мысли, предел которых признавался

ею чем–то незыблемым, не могущим, в свою очередь, подвергнуться

отрицанию. Так, например, задавали вопрос: обладает ли бог

наличным бытием? И наличное бытие рассматривалось при этом как нечто

чисто положительное, как нечто последнее и превосходное. Но мы

позднее увидим, что наличное бытие отнюдь не есть нечто лишь

положительное, а составляет определение, которое слишком низко для

идеи и недостойно бога. — Старая метафизика задавалась далее

ПЕРВОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 67

вопросом о конечности или бесконечности мира. Здесь бесконечность

резко противопоставляется конечности. Однако легко видеть, что,

если эти два определения противопоставляются друг другу, то

бесконечность, которая должна ведь представлять собою целое, выступает

здесь как одна сторона и ограничивается конечным, ограниченная же

бесконечность есть сама лишь конечное. В том же смысле прежняя

метафизика задавалась вопросом, проста или сложна душа. Простота,

следовательно, также признавалась окончательным определением,

посредством которого можно постигнуть истину. Но простота есть

такое же скудное, абстрактное и одностороннее определение, как и

наличное бытие; это — такое определение, о котором мы позднее

узнаем, что оно неспособно выражать истинное, так как оно само не

истинно. Если душа рассматривается лишь как простая, то она

посредством такой абстракции определяется как односторонняя и

конечная.

Прежняя метафизика стремилась, таким образом, узнать, должно

ли приписывать ее предметам такого рода предикаты. Но эти

предикаты представляют собою ограниченные рассудочные определения,

служащие выражением некоторого предела, но не истины. При этом

нужно еще в особенности заметить, что способ действия прежней

метафизики состоял в том, что она приписывала предикаты предмету,

который она должна была познать, например, богу. Но это —

внешняя рефлексия о предмете, ибо определения (предикаты) находятся

готовыми в моем представлении и приписываются предмету лишь

внешним образом. Истинное познание предмета должно быть, напротив,

таким, чтобы он сам определял себя из самого себя, а не получал своих

предикатов извне. Если прибегать к приему приписывания

предикатов, то дух чувствует при этом, что такие предикаты не исчерпывают

предмета. Восточные народы, стоящие на этой точке зрения,

называют поэтому совершенно правильно бога многоименным,

обладающим бесконечным числом имен. Душа не удовлетворяется каким бы

то ни было из конечных определений, и восточное познание состоит

поэтому в не знающем покоя отыскивании таких предикатов.

Относительно конечных вещей несомненно, что они должны быть

определяемы посредством конечных предикатов, и здесь рассудок со своей

деятельностью оказывается на своем месте. Он, будучи сам конечным,

познает также лишь природу конечного. Если я, например, называю

поступок воровством, то он этим определен со стороны своего

существенного содержания, и знать это достаточно для судьи. Точно так же

5*

68

конечные вещи относятся друг к другу, как причина и действие,

как сила и обнаружение, и, когда мы их понимаем согласно этим

определениям, мы их познаем согласно их конечности. Но предметы разума

не могут быть определены посредством таких конечных предикатов,

и стремление достигнуть этого было недостатком прежней метафизики.

§ 29.

Содержание подобного рода предикатов само по себе ограниченно

и сразу обнаруживает себя не соответствующим уже полноте

представления о предметах, которые оно должно выражать (о боге,

о природе, духе и т. д.) и отнюдь не исчерпывающим этой полноты

Помимо того, предикаты эти связаны друг с другом, так как они —

предикаты одного субъекта, но вместе с тем отличны друг от друга

по своему содержанию, так как они принимаются как внешние,

противостоящие друг другу.

Примечание. Первый недостаток восточные народы старались

устранить, например, в определении бога посредством

многочисленных имен, которые они ему приписывали, но, вместе с тем, этих

имен должно было быть бесконечно много.

§ 30.

2) Предметами этой метафизики были, правда, целостности,

которые сами по себе принадлежат разуму, мышлению конкретного

внутри себя всеобщего—душа, мир, бог, — но метафизика брала их из

представления и полагала их в основание, при применении к ним

определений рассудка, как данные, готовые субъекты, и только в указанном

представлении она видела масштаб, когда требовалось убедиться,

подходящи ли и удовлетворительны ли предикаты, или нет.

§ 31.

На первый взгляд кажется, что представления о душе, мире,

боге доставляют мышлению прочную опору. Но, помимо того, что

в них есть примесь особенной субъективности и они поэтому могут

иметь весьма различное значение, они лишь через посредство мышления

могут получить прочное определение. Это выражает каждое

суждение, ибо в нем лишь предикат (т. е. в философии — определение

мысли) должен указать, что представляет собою субъект, т. е.

первоначальное представление,

ПЕРВОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 69

Примечание. В суждении: бог вечен и т. д., мы начинаем с

представления: бог, но мы еще не знаем, что он такое; лишь предикат

выражает, что он такое; поэтому в логике, где содержание

определяется только в форме мысли, делать эти определения предикатами

суждений, субъектом которых был бы бог или более неопределенное

абсолютное, не только излишне, но даже вредно, так как это

напоминало бы об ином масштабе, чем природа самой мысли. —

Но, помимо этого, форма предложения, или, выражаясь более

определенно, форма суждения, неподходяща для выражения

конкретного— а истина конкретна — и спекулятивного; суждение,

благодаря своей форме, односторонне и постольку ложно.

Прибавление. Эта метафизика не была свободным и объективным

мышлением, так как она не давала объекту определяться свободно из

самого себя, а предполагала его готовым. — Что касается свободного

мышления, то нужно сказать, что греческая философия мыслила

свободно, а схоластика несвободно, так как последняя брала свое

содержание как бы данным, а именно данным церковью. —Мы, люди нового

времени, благодаря всему нашему образованию, посвящены в

представления, которые нам очень трудно преступить, так как эти

представления обладают глубочайшим содержанием. В лице античных философов