— Загранцева?

— Не знаю. Не знаю, голубчик. Это предстоит выяснить. — Помощник прокурора снял очки и стал старательно протирать платком стекла. Съездите-ка сегодня в Акимове и побеседуйте с этим самым Анциферовым человек, говорят, интересный, философ своего рода, но — на всякий случай в тот день он был немного под хмельком. Так что сами понимаете…

— Спасибо, Семен Ипполитович. В Акимове я поеду часа через два, а сейчас мне бы хотелось потолковать с Загранцевым.

— Что ж, желаю успеха. Никаких ЦУ давать не стану-думаю, вы на верном пути. Кстати, оставьте дело.

— Оно у Василия Васильевича.

— Ага. — Платок на мгновение замер в пальцах Семена Ипполитовича. — Ну и хорошо. Что бы там ни было, а дело доводить до конца придется нам с вами, Константин Сергеевич. Всего вам доброго! Жду новостей.

Загранцева Костя нашел сразу. Он стоял на берегу реки и понуро смотрел на уродливые кучи грунта, выброшенного после чистки дна.

— Опять вы, — грустно сказал он, не поворачивая головы.

— Я, Виктор Ильич. Надоел, наверно?

— Да нет. Вы не назойливый. Жаль, что потеряно время. Ведь сначала я относился к вам настороженно, а теперь, когда кое-что понял, наладить контакт оказалось не так-то просто. Сразу было бы куда легче!

— Все зависит от вас, Виктор Ильич.

— Вернее — многое. Но я часто отвлекаюсь на мелочи, они изматывают меня.

— Зачем же отвлекаться на мелочи, если у вас есть определенная цель?

Загранцев усмехнулся:

— У вас говорят: «Первый блин комом». Я тоже первый блин. Моя задача больше видеть, больше анализировать: ведь те, кто придет мне на смену, должны быть более действенными, должны будут решать более сложные вопросы. А я вот… — Он кивнул на уродливые кучи ила и уселся на песок. — Кстати, что вы скажете об этом?

Костя присел рядом.

— Что ж сказать? Безобразие, конечно. Этот питательный грунт нельзя оставлять для вскармливания репейника, надо было сразу разровнять его, чтобы на нем мог вырасти прочный травяной покров, защищающий берег от эрозии.

— Верно, — скупо улыбнулся Загранцев, и лицо его тут же снова приобрело недовольное выражение. — Поражаюсь людям, Константин Сергеевич! Идут к гибели с песнями и уж слишком вяло пытаются оградить себя и окружающую среду от этой гибели!.. Да, кстати, запишите себе еще одно мое преступление.

— Та-ак. — Костя почувствовал, как у него внутри все сжалось в пружину. — Что вы еще натворили?..

— Да вот… покалечил немного двух молодых бездельников. Нашли себе развлечение: швыряли пустые бутылки в гнездо камышовой овсянки. Ну, я подобрал эти бутылки и запустил в них.

— Лихо. — Костя стряхнул с рукава приставший пух. — И долго это будет продолжаться?

— Недолго, скоро уйду. Я успел многое повидать, осмыслить и передал уже почти все мои соображения.

— Кому?

— Кому надо. Я здесь только наблюдатель. Я даже не имел права ни на что реагировать. Но… не смог… После меня будет что-то другое, более действенное.

— Поясните, пожалуйста.

— Это долгий разговор, отложим на завтра.

— Но я очень прошу вас, Виктор Ильич!

— И не просите: тот запас энергии, которым я располагаю, нужен мне на сегодня для моих прямых обязанностей. Надеюсь, это понятно? Растратив энергию на серьезную беседу с вами, я лишусь этой возможности.

— Так, может быть, и наш разговор…

— В какой-то степени. Разговор о пустяках и о серьезных вопросах не одно и то же. Большие темы отнимают много сил. А для того чтобы вы меня хорошо поняли, я должен накопить такое количество энергии, которое гарантировало бы полную ясность… В общем, завтра. Завтра, Константин Сергеевич.

— Жаль. — Костя хотел на этом закончить беседу, однако другие вопросы, которые требовали ответа, заставили его остаться на месте. — Вот вы что-то обмолвились в отношении гибели, ожидающей нас… Не имели ли вы в виду нарушение циклической системы равновесия в природе?

Загранцев с интересом посмотрел на Костю;

— Да, именно это я и имел в виду. А вы разве биолог?

— Пока нет, учусь. И проблема разорванного кольца экосферы меня очень волнует.

— Теперь понятно, почему вы стали мне симпатичны. — Глаза Загранцева ожили, засветились теплом. И все-таки повторяю, милейший Константин Сергеевич: сейчас разговор не получится.

— А мы не можем помочь в накоплении той энергии, которая вам необходима?

— Думаю, нет. Я, как Антей, получаю ее от матери Земли. Что из себя представляет эта энергия, не знаю… Нет, нет, вы не можете помочь.

— Что ж… — Костя закрыл свою папку, встал. — Не буду больше отвлекать. Пусть у вас больше сил останется на завтра.

— Надеюсь не обмануть.

— Где же мне найти вас?

Загранцев тихо засмеялся:

— Вот на это трудно ответить, Константин Сергеевич. Я даже не знаю, куда меня бросит случай через десять минут.

— Да, да, конечно… Ну ничего. Разыщу ~ мне не привыкать. И последний вопрос, Виктор Ильич: вы попрежнему против того, чтобы я пригласил ученых?

— А зачем? Ведь мой приход сюда никаких переговоров с учеными не предусматривал, иначе я бы знал об этом, я бы искал контакта с ними.

— Но почему бы вам не проявить инициативу? Ведь от этого была бы польза обеим сторонам!

— Проявлять инициативу, не имея того, что необходимо миссионеру? Загранцев поджал губы. — Нет уж, увольте. Да и вам не советую — вы можете оказаться в неловком положении. Вас засмеют!

— Я этого не боюсь.

— Похвально. Однако не забывайте, что ученый тем и отличается от простого смертного, что высокие знания ограничивают его фантазию, он мыслит и творит в определенном диапазоне, который до предела забит истинами. Но если ученому подсунут что-нибудь из ряда вон выходящее, он скажет: «Этого не может быть!»

— По-моему, вы не совсем правы…

— Не будем спорить. Думаю, после меня такая миссия все же состоится, без этого нельзя… Ну, а теперь прощайте. До завтра.

Места здесь живописные. Как в сказке. Их пока еще не тронула рука человека, — наверно, потому, что выше и ниже по течению располагались дома отдыха, а между ними, особенно в начале лета, берег заселялся «дикими» отпускниками. И все же река мелела из года в год все заметнее: за Чермисовом и Пеньковом леса по берегам были начисто вырублены, огромные площади не раскорчеваны-как лицо прокаженного, смотрели они с укором на людей. А возле города, за комбинатом, там, где Сужа впадает в Сольму, экскаваторы и бульдозеры в позапрошлом году повалили вековые вербы и липы, срезали живописную кручу, в которой издавна гнездились шустрые береговые ласточки, и оставили после себя чудовищную картину разрушения. И в довершение всего были уничтожены камышовые заводи — незаменимые очистители воды.

Костя недавно в Привольном. «Осел» здесь после армии из-за жены: она местная уроженка и край свой любит беззаветно. Уже без пяти минут биолог. Учится заочно, как и он.

Да, Костя недавно здесь, но от жены узнал столько о прошлом района, что теперь мог в одну минуту восстановить в памяти все, что было тут раньше. Разительные перемены тревожили его, и он пытался отыскать какие-то пути, какие-то компромиссные решения, которые позволили бы если не свести до минимума конфликт с окружающей средой, то, во всяком случае, не усугублять этого конфликта в дальнейшем…

Знаний пока маловато. Специальной литературы тоже. А человек тем временем все ближе и ближе к гибели. «Идет к ней с песнями», как грустно выразился Загранцев…

— Здесь, гражданин следователь, — вошел в сознание голос Анциферова. Костя остановился. — Вот тут я стоял. А туман тот выполз прямо из леса и вроде как бы окунулся в реку. И дальше не пошел — видно, силы набирался.

— В каком месте?

— Где выполз-то? Да вон там — промеж тех двух березок и холмом. Полз неспешно, вроде как бы принюхивался или вроде как бы искал дорогу.