— Дэви! — вскричала Марилла и принялась трясти его за плечо. — Я же запретила тебе залезать на стол! Зачем ты опять туда забрался?

— Я забыл, — прохныкал Дэви. — Вы мне столько всего запретили, что и не упомнишь.

— В таком случае марш наверх и будешь сидеть у себя до конца обеда. Может, за это время у тебя просветлеет в голове… Нет, Энн, и не заступайся за него. Я наказываю его не за то, что он испортил твои кексы — он это сделал не нарочно, — а за непослушание. Марш наверх, Дэви!

— А мне что, и обеда не дадут?! — взвыл Дэви.

— Когда гости уйдут, спустишься на кухню и там пообедаешь.

— Ну ладно, — успокоился Дэви. — Энн мне прибережет вкусные кусочки, правда, Энн? Ты ведь знаешь, что я вовсе не хотел падать на твои кексы. Слушай, Энн, — все равно они уже испорчены, — может, ты мне дашь кусочек с собой наверх?

— Нет уж, Дэви, на это и не рассчитывай, — сурово сказала Марилла, подталкивая его к лестнице.

— А что же мы подадим на десерт? — растерянно спросила Энн, оглядывая свои разрушенные шедевры.

— Ничего, достанем банку клубничного компота, — утешила ее Марилла. — И подадим клубнику со взбитыми сливками — благо их еще много осталось.

Был уже час дня, но гости до сих пор не явились. Энн вся извелась ожиданием. Стол накрыт, но луковый суп надо есть сразу, он долго ждать не может.

— По-моему, они и не собираются приезжать, — сердито сказала Марилла.

Энн и Диана поглядели друг на друга — у них в глазах еще мерцала надежда.

В половине второго Марилла опять вышла из гостиной:

— Девочки, надо подавать обед. Все проголодались, и ждать больше не имеет смысла. Ясно, что Присцилла и миссис Морган не приедут. Так мы только дождемся, что суп перестоится и куры пережарятся.

Энн и Диана стали снимать с плиты кастрюли и сковородки. Движения у них были вялые, и вся радость предвкушения исчезла с их лиц.

— Мне кажется, я не смогу съесть ни крошки, — уныло проговорила Диана.

— И мне совсем есть расхотелось. Но все же мы должны думать о мисс Стэси и о мистере и миссис Аллан, — сказала Энн.

Раскладывая зеленый горошек, Диана попробовала пару горошин, и на лице ее появилось какое-то странное выражение.

— Энн, ты клала сахар в горошек?

— Да, — кивнула Энн, которая толкла картошку для пюре с видом человека, твердо вознамерившегося выполнить свой долг до конца. — Я положила одну ложку. Мы так всегда делаем. А что, тебе не нравится?

— Дело в том, что я тоже положила одну ложку сахару, когда ставила его на огонь.

Энн выронила толкушку, попробовала горошек и сделала гримасу.

— Как жаль, что я не знала. Твоя мама никогда не кладет сахар в горошек. Даже удивительно, что я вспомнила про сахар — я вечно забываю, — но раз уж вспомнила, бросила в него полную ложку.

— Это называется: у семи нянек дитя без глазу, — проворчала Марилла, которая слушала разговор девушек с виноватым выражением на лице. — Я была уверена, что ты забудешь про сахар, Энн, — ты всегда забывала, — вот и я бросила ложку.

Гости в гостиной услышали из кухни взрыв смеха, но по какому поводу было веселье, они так и не узнали. На стол зеленый горошек не попал.

— Ну что ж, — отсмеявшись и вспомнив про разбитые надежды, сказала Энн. — Салат у нас, во всяком случае, есть, и с бобами, по-моему, тоже ничего не приключилось. Понесли еду в столовую — гостей все равно надо кормить.

Но нельзя сказать, чтобы обед прошел очень успешно. Алланы и мисс Стэси всячески старались поддерживать оживленный разговор, да и Марилла держалась со своей обычной невозмутимостью. Но Энн с Дианой, после всех треволнений и последующего разочарования, совсем потеряли и аппетит, и способность занимать гостей беседой. Энн героически старалась поддерживать разговор, но свет в глазах ее погас, и хотя она очень любила Алланов и мисс Стэси, мечтала сейчас только об одном — чтобы все поскорее закончилось и гости ушли. Тогда она пойдет к себе наверх и выплачет разочарование в свою подушку.

Однако, как гласит старая поговорка, пришла беда — отворяй ворота. Провидение приберегло для обитателей Грингейбла еще одно испытание. Как раз в тот момент, когда мистер Аллан заканчивал благодарственную молитву после трапезы, на лестнице раздался какой-то зловещий гул, словно что-то тяжело перепрыгивало со ступеньки на ступеньку. Когда предмет допрыгал до основания лестницы, раздался громкий звон разбитого фарфора. Все выбежали в прихожую. Энн издала вопль отчаяния.

На полу лежала большая розовая раковина, а вокруг нее — осколки фарфорового блюда мисс Барри. На площадке лестницы стоял на четвереньках и с ужасом глядел вниз вконец перепуганный Дэви.

— Дэви, — грозно произнесла Марилла, — ты нарочно бросил вниз раковину?

— Честное слово, нет, — проскулил Дэви. — Я сидел здесь тихонько и смотрел, как вы там обедаете, и вдруг нечаянно столкнул ее ногой… Ой, мне так хочется есть!.. Лучше бы уж вы выпороли меня за кексы, и дело с концом, а то вечно отсылаете наверх, а я там умираю от голода и скуки.

— Марилла, Дэви тут ни при чем, не ругай его, — сказала Энн, дрожащими руками собирая осколки блюда. — Это я виновата — положила блюдо на нижнюю ступеньку и напрочь о нем забыла. Это мне наказание за то, что я такая рассеянная. Но что я теперь скажу мисс Барри?!

— Все не так уж страшно, — попыталась утешить ее Диана. — Она ведь его купила, это не какая-нибудь семейная реликвия.

Вскоре гости ушли, почувствовав, что хозяевам надо дать прийти в себя. Энн с Дианой перемыли посуду почти в полном молчании — чего с ними раньше никогда не случалось. Потом Диана отправилась домой, жалуясь на головную боль, а Энн, у которой тоже заболела голова, пошла к себе наверх и оставалась там до захода солнца. Вечером Марилла принесла с почты письмо Присциллы, написанное днем раньше. Миссис Морган сильно подвернула ногу и совсем не может ходить.

«Как это грустно, милая Энн, — писала Присцилла. — Теперь уж мы, наверное, совсем не попадем в Грингейбл. К тому времени, когда тетина нога заживет, ей надо будет ехать в Торонто. Там ее ждут к определенному сроку».

— Ну что ж, — вздохнула Энн, положив письмо на ступеньку заднего крыльца, где она сидела, глядя, как небо постепенно темнеет и наливается сумерками. — Я так и думала, что это слишком большое счастье — познакомиться с миссис Морган. Ой, послушать меня — я такая же пессимистка, как мисс Элиза Эндрюс, а мне совсем не хочется быть на нее похожей. В конце концов со мной уже случилось много хорошего и, наверное, еще много хорошего случится в будущем. И потом, если вдуматься, то сегодня было много смешного. Может, когда мы с Дианой состаримся, будем вместе смеяться и над лимонными кексами, и над зеленым горошком, и даже над блюдом мисс Барри. Но для этого надо сначала состариться. Пока что этот день вызывает у меня только горькое разочарование…

— Ох, Энн, впереди тебя ждет еще много горьких разочарований, — сказала Марилла, искренне считая, что этими словами утешает Энн. — Мне кажется, ты никогда не перерастешь свою детскую привычку бросаться с вершин восторга в бездны отчаяния.

— Это правда, я действительно так устроена, — с сожалением призналась Энн. — Когда я жду чего-то хорошего, я прямо взлетаю, как на крыльях, а потом вдруг — бух! — и лежу на земле. Но знаешь, Марилла, летать очень приятно, ведь в это время совсем не думаешь о падении. Пожалуй, полет даже стоит падения.

— Может, и стоит, — заметила Марилла, — но мне как-то приятнее ходить по земле без взлетов и падений. Однако каждый живет по-своему. Раньше я считала, что есть только один правильный образ жизни… Но с тех пор как воспитала тебя — а теперь вот еще и близнецов, — у меня возникли сомнения. А что ты думаешь о разбитом блюде?

— Наверное, заплачу ей двадцать долларов; хорошо хоть, что это не семейная реликвия, которую не возместишь никакими деньгами.

— А может, поищешь такое же и купишь?

— Вряд ли мне удастся найти в точности такое. Это очень старое блюдо, таких сейчас не делают. Вот и миссис Линд повсюду искала его для базара и не нашла… Посмотри, какая большая звезда висит над кленовой рощей. Знаешь, пока на свете есть такое небо и на нем сияют такие звезды, всякие мелкие неприятности и разочарования не так уж много значат, правда?