— И усилятся! — напомнил о себе молчавший Кэнсин.

— Сильно сомневаюсь, — покачал головой Уджиятсу. — Выкорчевать христианскую заразу с Кюсю — это задача не на один год.

— Так, голосуем. Кто за то, чтобы натравить Мори и Тёсокабэ на Симадзу? Отлично, все — за! Я поговорю с Мори Тэрумото, а ты, Ёсимото-сан, с Тёсокабэ Мототикой. Договорились? И последний вопрос. Сатоми. Я объявляю мобилизацию в своих провинциях. Через месяц у меня будет пятьдесят тысяч самураев, и я покончу с этим выскочкой Ёшихиро. Если к тому времени он еще будет жив. Кэнсин, я могу рассчитывать, что твои вассалы Ямоноути блокируют войска Сатакэ? Сам готов выступить против Сатакэ? Совсем замечательно! На этом все, я закрываю Малый совет.

Говорят, что везет тому, кто сам везет. В этом смысле я еще тот вол — вот уже почти месяц с момента прибытия в средневековую Японию тащу на себе весь клан Сатоми. И не пикаю! Середина июля, тысяча пятьсот тридцать восьмой год от Р. Х. Позади убийство «родного» дяди, самоубийство десятерых его самых верных самураев, нападение и казнь бандитов Огигаяцу, сожительство с «чужой» женой и, наконец, бойня у Хиросимы. Финал битвы у деревни с атомным названием вышел для нас очень удачным. В то время как я с гвардейцами Абэ бросился защищать пушки и аркебузиров, мой генерал Симодзумо Хиро возглавил удар конницы по расстроенным картечью порядкам самураев Огигаяцу. Мечников Ходзе с огромными клинками нодати мы выбили еще раньше, так что никто не помешал нашим войскам прорвать боевые построения врага и рассечь армию дайме Норикаты напополам. Вслед за кавалерией в прорыв кинулись копейщики Таро Ямады и самураи Танэды Цурумаки. Началось натуральное избиение.

Мне даже не пришлось пачкать мой меч Мурасамэ в чужой крови. Пара отбивов, несколько выпадов и уколов, попавших большей частью в доспехи, — и вот уже мои гвардейцы скидывают солдат Огигаяцу с бруствера обратно в ров, а пушки тем временем добивают уцелевшие островки противника. Еле успеваю крикнуть нашему главному артиллеристу Хосе Ксавьеру, чтобы прекратили стрелять. Так можно и по своим попасть. Картечь не разбирает, где свои, где чужие. Лупит по площадям.

Сажусь на раскладной стульчик перевести дух, а мне уже тащат голову Норикаты.

И когда только успели ее привести в порядок — вытереть от крови, причесать? Еще идет преследование врагов, самураи добивают раненых противников, а самые нетерпеливые мои военачальники торопятся занять места в партере. Начинается процедура рассматривания голов неприятеля. Сначала идет бывший дайме провинции Мусаси, потом генералы и полковники его армии, которых опознают среди трупов по личным флагам. Ждем, когда принесут голову Одноглазого. Вместо этого прибегает гонец и сообщает, что Ходзе Цунанари, оказывается, жив.

Ладно, мы не гордые, сходим посмотреть. Тем более что надо проведать раненых в госпитале, который развернул Акитори позади холма. Наш врач реквизировал несколько сараев крестьян, которые остались после разборки на доски под щиты, и устроил настоящий полевой лазарет. И все по моим рекомендациям. Первое — сортировка. Сначала врач берет в работу раненых средней тяжести, потом легкой, и только в конце тяжелых. Смысл подобного подхода в том, что если браться сразу за тяжелых, то на таких пациентов надо тратить много времени, и пока врач ими занимается, средние станут тяжелыми (например, от кровопотери), а легкие средними (например, начнется заражение). Второй этап — операционная. Айн успел по моим чертежам сделать один комплект хирургических инструментов — ножи, пилки, зажимы, — и теперь Кусуриури практикуется в проведении операций. Опять же по моим наставлениям — сначала обеззараживание (протирка места разреза и рук сакэ), сама операция (в основном вытаскивание застрявших наконечников стрел, мелких осколков, отломившихся от мечей и копий), наконец, зашивание. Благо шовного материала — конского волоса — полным-полно. Его также замачивают в сакэ, дабы избежать заражения. Все раны обрабатывают специальными травами, призванными не допустить сепсиса. Особый вид операций — накладывание различных шин на сломанные руки и ноги.

Но вот что делать со сломанной головой? Я смотрю на пробитый череп Цунанари и удивляюсь! Несмотря на дырку в черепе, Одноглазый продолжает дышать! Дырка не сквозная — скорее всего, картечина ударила на излете в голову, пробила шлем, кости черепа и «спряталась» над височной областью.

— Акитори-сан, как насчет того, чтобы достать картечину? — Сын Дракона Идзу мне чем-то импонировал, и я решил спасти жизнь парню.

— Господин, никто из врачей в лагере никогда не лечил таких травм, — замотал головой аптекарь. — И уж тем более не вскрывал черепа.

— Готовьте все к операции. Я сам попробую его спасти. Ну а умрет — значит, такая у него карма.

В свое время я ознакомился с третьей серией знаменитого фильма «Молчание ягнят». Главный маньяк, которого играет Хопкинс, в конце фильма вскрывает парализованному полицейскому череп и, отрезав кусочек мозга, поедает на глазах остальных героев. Технология трепанации там показана достаточно точно, так что мне надо будет лишь повторить действия каннибала.

Акитори вытер кровь с головы, выбрил волосы вокруг раны. Я тем временем протер руки сакэ, клятвенно пообещав себе после войны открыть несколько винокуренных заводиков для выделки спирта. Ведь ничего сложного — все видели «Самогонщиков» с Никулиным, Вициным и Моргуновым. Греешь брагу на огне, пар по змеевику охлаждается и через несколько перегонок превращается почти в чистый спирт. Уж змеевик местные кузнецы мне в два счета скуют.

Ну, помолясь, приступим. Пациент без сознания, я беру прокаленный, но уже остывший нож, делаю надрез на коже. Снимаю часть скальпа, оставив его висеть на широком лоскуте. После чего хватаю маленькое сверло и делаю несколько дырочек по кругу в правой верхней части черепа. Сзади меня начинает толпиться свита и загораживать мне свет. Да, друзья. Дайме у вас, мягко сказать, с заскоками. То плов приготовит, то вот череп врагу вскрывает. Слава местным богам — японцы очень послушные и лояльные властям люди. В другом месте на меня уже смирительную рубашку надели бы или прибили тайком, а островное население молчит и все терпит. Через сто лет родится Токугава Цунаёси, прозванный в народе «собачьим сёгуном». Умственно отсталый правитель, придя к власти, запретит убивать бродячих животных. Вообще любых. И что бы вы думали? Безропотные японцы послушаются, и через несколько лет по стране будут бродить сотни тысяч бродячих собак. Они станут нападать на крестьян, горожан, распространять бешенство. Но это еще не все. Следующим указом Цунаёси наделит собак большими правами, чем людей. Если, например, стая собак уничтожила посевы или домашних животных, то следовало сначала публично поклясться, что ни одна собака не пострадает. Затем нежностью и уговорами попросить стаю покинуть территорию. Запрещалось кричать, бить зверей. Жители одной из деревень были казнены, когда попробовали насильно выгнать животных. За ругань на уличную собаку, к которой следовало адресоваться не иначе как «О Ину Сама»,[59] преступника ожидало телесное наказание — побивание батогами.

Собачий сёгун построил в столице несколько огромных питомников, в которых содержались бродячие псы. Причем кормили их лучше, чем питались жители крупных городов. Дальше — больше. Собак стали назначать на руководящие должности и рассылать посланниками в провинции. Самый знаменитый эпос Страны восходящего солнца «Сорок семь самураев» начинается с того, что в одну провинцию вот-вот должен приехать такой посланник, а гордый дайме клана Ако отказывается дать на лапу… тьфу, дать чиновнику по имени Кира взятку. Кира — церемониймейстер, который единственный знает, как правильно для пса оформить замок Ако. Естественно, чиновник делает все, чтобы церемония встречи собаки прошла неудачно. Дайме оказывается опозорен, пытается во дворце Токугавы Цунаёси безуспешно убить бюрократа и по приказу сёгуна вскрывает себе живот. После чего верные вассалы Ако числом сорок семь штук целый год выслеживают Киру, чтобы отомстить за смерть и позор сюзерена. В итоге убивают чиновника. А сами кончают жизнь самоубийством. Нация аплодирует смелости и мужеству самураев. При этом ни один японец даже не подумает, что в основе всего этого ужаса — умственно неполноценный диктатор.