— Постараюсь, но, честно говоря, меня все еще покачивает.

— А бежать и не придется. Пожалуйста, станьте вот сюда.

Сумитомо указал на красный круг в центре зала и прикоснулся правой рукой к левому запястью. Участок пола под ними неожиданно пришел в движение, плавно перемещаясь к дальней стене. Панели развернулись, открылся следующий зал. Пол начал приподниматься, менять форму, и вспухал до тех пор, пока не образовался своеобразный пьедестал для двух фигур. На вершине этого неожиданного возвышения Маша со страху обняла Сумитомо.

— Извините, — сказал старпом, — я не предупредил, но эти штучки безопасны. Мобильная, понимаете, архитектура. Творение пани Станиславы. Сам никак привыкнуть не могу, хотя и удобно.

То, на чем они стояли, отпочковалось от остального пола. Образовался диск, продолживший движение. Потолок над ними расступился, и путешествие завершилось. Они оказались в очередном полукруглом зале, более напоминающем средних размеров пещеру, но пещеру комфортную — мягко освещенную, с упругим покрытием, слегка пружинящим под ногами. Благодаря каким-то ухищрениям оптики казалось, что весь зал пузырем выбухает в забортное пространство. И хотя роль потолка, а заодно и роль изогнутой передней стены здесь играло звездное небо, такое правдоподобное, что возникало ощущение вакуума, Маша все же почувствовала себя более привычно, поскольку увидела долгожданные пульты и панели с дисплеями, опоясывающими стены на уровне глаз. По-видимому, они попали, наконец, в центр управления кораблем.

Но и здесь тоже проявилась тяга к эстетике психологического комфорта. Для этой цели были мастерски подобраны все элементы восприятия. Яркий, но рассеянный свет, ровно сочащийся сразу отовсюду и поэтому не оставляющий теней, сухой прохладный воздух с легкими запахами водорослей и морской соли. Заднюю стену целиком занимала панорама острова Шпицберген под переливающимися красками полярного сияния. Слышались даже характерные шорохи и потрескивания.

В отличие от "Звездного Вихря" Центральный пост «Фантаска», мало уступая размерами, был обставлен очень скупо — всего с десяток белых кресел, напоминающих куски льда. Они, как заметила Маша, могли перемещаться вдоль темно-зеркального пола, похожего на полынью во льдах. Еще в глаза бросалось странное малолюдье. Только два дежурных астронавигатора в белых шортах и рубашках с короткими рукавами неспешно плавали в креслах, непринужденно перемещаясь вдоль панелей с экранами. Изредка они отдавали лаконичные приказания софусу. Иногда обменивались парой фраз, улыбались и даже посмеивались. Никакой тесноты, ощущение простора, свободы, спокойствия.

Из кресла у основания ледяного тороса поднялся улыбающийся Серж Рыкофф. Похоже, на «Фантаске» все только и делали, что улыбались, любили это делать. И умели это делать, Маша вынуждена была признать, невольно улыбаясь в ответ.

— Я выхватил вас из праздника, извините, — сказал Серж.

— Ох, да не могу я праздновать, пока не узнаю, где мы находимся.

— К сожалению, сами не знаем. Да вот, смотрите, — Серж беззаботно махнул на потолок, — ни одного знакомого созвездия. Наш софус трое суток непрерывно считает, перебирает комбинации звезд, чтобы найти такую, которая объяснила бы, в какую точку Метагалактики нас забросило. И… пока не получается. Это при всех возможностях Джекила! Ясно лишь, что мы находимся гораздо дальше местной группы галактик.

— Трое суток? Нельзя ли ускорить эту работу?

— Джекил уже почти закончил. Но если вы разрешите подключить вашего софуса, дело пойдет веселее.

— Да, конечно.

Маша включила свой интерком.

— Гильгамеш!

— Слушаю.

— Помоги Джекилу определиться в пространстве. Используй все свободные мощности.

— Слушаю и повинуюсь.

— Спасибо, — очаровательно улыбаясь, сказал капитан «Фантаска». — Теперь, если разрешите, перейдем к более срочным делам.

Внезапно он помрачнел.

— Я позволю себе отбросить официальные любезности, коллега. Думаю, вы простите. Дело вот в чем. Планета, которая тут видна, — он махнул в сторону передней стены, — называется Терранисом. И населена она отдаленными потомками кампанеллян.

— Кампанеллян?

— Да. Тех самых разыскиваемых тринадцати миллионов человек. Увы, все они давно умерли.

Маша непроизвольно опустилась в неслышно подкатившееся кресло.

— Извините, — смутился Рыкофф, — я забыл предложить вам сесть.

— Я правильно поняла? Все тринадцать миллионов?

— Совершенно верно.

— От чего?

— Причины разные. Но большинство — от старости.

— Как это могло случиться?

— Пока мы сюда добирались, на Терранисе прошло почти девять земных веков, — печально сказал Сумитомо. — Парадоксы времени.

— И расстояния, — добавил Серж. — Неудивительно, что Джекил не может определиться.

Некоторое время Маша молча смотрела на красивый серебристый шар Терраниса. Но видела семейный портрет Ингрид и Диего Гонсалесов с дочерьми из виллы "Белая роза". Город Троя, Кампанелла, система Эпсилон Эридана… Что и говорить, информация требовала известного осмысления. Капитан и старпом вакуум-перфоратора, понимая это, тоже молчали.

Наконец Маша покачала головой.

— Со страшной силой мы имеем дело.

— К счастью, у нее нет задачи нас уничтожить, — сказал Сумитомо. — Теперь об этом можно говорить вполне определенно.

— А какая задача у нее есть?

Собеседники переглянулись.

— Мы, разумеется, не знаем точно… — медленно начал Сумитомо.

— Но какие-то предположения все же успели появиться?

— О, давно. Еще на Гравитоне-4. Но пусть лучше расскажет Серж. Это его гипотеза.

— Предупреждаю, она смелая, — сказал Рыкофф.

— Ничего, стерплю.

— Хорошо. Тогда сначала две парадигмы. Во-первых, я верую в естественное возникновение жизни на Земле, а во-вторых, считаю, что самопроизвольное возникновение жизни на какой-либо планете — событие крайне редкое. Нет возражений?

— Нет. Я сама так думаю.

— Так вот. Было бы логично, чтобы за столь редким событием присматривали. Сейчас, после событий у Кроноса, а в особенности — у Кампанеллы, трудно оспаривать существование некоего высшего разума. Он не просто существует…

— Либо существовал, — вставил Сумитомо.

— Не имеет принципиального значения. В данном случае не столь важно, сам он непосредственно вмешался либо сработала созданная им умная машина. Важно само стремление вмешиваться. Это значит, что мы, люди, являемся объектом внимания. Следовательно, представляем интерес.

— Ну, с этим не поспоришь, — согласился Сумитомо.

— Далее. Сам факт перемещения миллионов человек весьма красноречив. Могу предложить только одно объяснение — нас размножают во Вселенной способом почкования. Следующий вопрос — зачем? Исчерпывающего ответа нет. Но будем исходить из целесообразности того, что с нами проделали. Здесь мы для чего-то нужны. Для того, что без людей случиться не может, иначе надобность в нас отсутствует. Логично?

— Изъяна не вижу, — признала Маша.

— Теперь посмотрим, чем мы занимались в своем родном мире. Если отбросить частности и детали, главное, чем занимается разум, есть противодействие естественному сценарию эволюции неживой материи. Чем больше знаний мы накапливали, тем в больших масштабах это проявлялось. Овладели огнем, обучились коллективной охоте, придумали колесо и, наконец, вырвались к звездам. При этом всегда просматривалась, с одной стороны, тенденция переустройства среды под собственные нужды, а с другой — забота о поддержании существующего равновесия систем. И вот в этом-то соль. Предназначение жизни в том, чтобы сохранить мироздание. Сберечь ту Вселенную, в которой она есть.

— Вы нашли ответ на вопрос о смысле жизни?

— Я понимаю, это звучит не очень скромно, но… Кажется, да. Мы кандидаты на роль стражей мира. Причем наш разум — всего лишь инструмент в данном ракурсе. Движущими силами являются генетически заложенные жажда жизни и экспансии. Именно эти инстинкты в прошлом приводили к многочисленным трагедиям нашей истории. Но именно они представляют собой главную ценность человеческой цивилизации, ибо не дают нам отказаться от жизни как таковой. Иначе говоря, не дают умереть со скуки. Простая вещь: без желания жить разум и не будет жить. Но это простое заключение объясняет многое. Например, то, почему наш разум имеет биологический носитель. Для того, чтобы унаследованные от животных предков инстинкты, в частности страх перед смертью, заставляли нас делать то, что мы должны делать, — жить и развиваться, меняя окружающий мир так, чтобы условия позволяли это делать. Вот почему по-настоящему жизнеспособным может быть только разум, возникший естественным путем, в результате самозарождения. Именно биологическая основа привязывает разум к жизни, дарит желание быть. Я не слишком сумбурно говорю?