— Я хотел бы поговорить с министром, — сказал Торндайк секретарю. — Да, да... Скажите — это Эребус.

Все молча слушали щелчки и потрескивание в аппарате. Мюир жевал сигарету.

Старк снова отпил из своей фляги.

Остальные в волнении наблюдали, как Торндайк нервно перекладывает трубку из одной руки в другую. Невилл продолжал покручивать на пальце кольцо.

Торндайк напрягся, услышав на другом конце провода голос.

— Да, сэр, — сказал он, — это Эребус.

Кадык его дернулся.

— Есть трудности. Нам надо закрыть город. Полностью — ни сюда, ни отсюда...

Судя по всему, министра интересовали подробности.

— Проект Эребус вызвал ряд неожиданностей. Нам нужно время, чтобы прояснить ситуацию.

На том конце провода пожелали узнать, сколько требуется времени для этого.

— До следующего уведомления, — сказал Торндайк уклончиво, глядя на Старка.

Американец кивнул.

Торндайк молча слушал.

— Да, сэр, я понимаю. В самом проекте опасности нет... Но...

Вопросы, видимо, продолжались. Торндайк заговорил снова:

— Да, сэр, позаботимся обо всем.

Наконец он положил трубку и повернулся к американцу.

— Все улажено.

— Что, могу я вас спросить, улажено? — поинтересовался Мюир.

— Сорок восемь часов, сказал — через сорок восемь часов Вейкли будет изолирован от внешних контактов.

— Как именно? — поинтересовался Мюир.

— Это не ваша забота, — отрубил Старк.

— Это ваше окончательное решение, Старк? — не сдавался Мюир. — Вы будете продолжать уничтожение Вейкли, начатое проектом Эребус?

— Послушайте! — зарычал американец. — Этот проект стоит миллионы, и не только мы будем иметь прибыль. Какого черта, думаете, меня поддерживает правительство?

Наступило долгое молчание.

— Все! Мне больше нечего сказать. Не стану отрывать джентльменов от работы.

Ученые мужи поднялись и вышли из комнаты. Старк отхлебнул из фляги и прошел к столу в дальнем углу комнаты. Нажал на выключатель и пробормотал что-то в селектор. Через одну-две секунды раздался громкий стук в дверь.

— Войдите. — Вошел Карло Фандуччи, дымя сигаретой. Прикрыв за собой дверь, он приблизился к американцу.

— Где парень и девушка, те, которые «копают» в городе? — спросил Старк.

Фандуччи кашлянул, пытаясь сдержать горькую мокроту.

— Девушка, репортер. Она из Восточных штатов, — просипел он.

— То-то мне казалось, что я видел ее где-то раньше. Это она замахнулась на «дело» старика Скализа в Нью-Йорке... Так знаешь, где они?

— У Тайлера в нескольких Милях от города ферма. Девушка остановилась в гостинице, в Вейкли. Но, как я заметил, он проводит большую часть времени у нее.

— Они что-то знают?

Фандуччи пожал плечами.

— Убери их. И всех, кто с ними.

— Когда? — спросил Фандуччи.

Старк отпил из фляги.

— Как можно скорее.

Итальянец кивнул.

На чердаке стоял затхлый запах, на всем лежал густой слой пыли. Пылинки кружились в свете фонаря, которым Тайлер подсвечивал себе. Здесь он частенько бывал в молодости, сидел часами с отцом, слушая его рассказы. Тайлер-младший, сидя по-турецки перед старшим, с благоговением наблюдал, как тот чистил свое любимое оружие. От отца он знал о ружьях все и теперь, высвечивая чердак фонариком и нагибая голову под балками, как бы наяву видел эту картинку прошлого. Стены старого фермерского дома были увешаны разными металлическими тарелками, призами, фигурками, дипломами, прочими трофеями. На дальней стене висела холщовая занавеска, прикрепленная булавками с обеих сторон; она защищала самую ценную коллекцию.

Тайлер медленно подошел и приподнял ее. Вот они — четыре ружья: два никелированных «пурдейс», французское автоматическое и одноцилиндрическое «байкал». Под ними в шкафу свалено снаряжение. Глядя на все это богатство, Тайлер держал в руках и свое собственное «пурди», подаренное на шестнадцатилетие, — на стволе еще сохранились его инициалы, вырезанные рукой отца.

Мать Тайлера настороженно относилась к ружьям: ее брат был убит на охоте. Но Джек Тайлер научил сына осторожному обращению с оружием. Многочасовая практика и ноющая боль в плече сделали свое дело — Тайлер стал профессиональным стрелком. В семнадцать лет он выиграл чемпионат в графстве по стрельбе в глиняных голубей, будучи самым молодым участником. И вот теперь — перед ним фамильное достояние.

Внутри у него все напряглось, но даже не из-за воспоминаний об отце, все дело в причине, по которой он решил употребить столь дорогое для него оружие. Он выбрал верхнее из двух «пурди» и «франчи». Затем открыл шкафчик с боеприпасами и набрал столько гильз, сколько уместилось в кармане пиджака. Решил, что придет снова, если понадобится пополнить запас. Взяв выбранные ружья, он спустился с-чердака по шаткой лестнице и внизу зарядил все стволы.

Выйдя к вечеру из дому, Тайлер почувствовал себя разбитым и на секунду прислонился к забору.

Набрал полные легкие воздуха, ожидая, пока тяжесть отпустит его, но мысль о том, что ему предстоит, снова сделала его тело тяжелым. Он почувствовал отвращение к себе. Много животных уже погибло. Загоны были пусты, в самых неожиданных местах валялись разложившиеся на жаре туши. Вокруг фермы он насчитал еще около сорока погибших животных. Это больной скот, его все равно надо было уничтожить... Он взглянул на чердачное окно, словно боялся увидеть там отца, укоризненно качающего головой: ты зачем взял мои ружья?..

Тайлер выбрал «франчи», зарядил его, огляделся вокруг. Подойдя к свинарнику, остановил взгляд на крупных молочных поросятах, поднял приклад к плечу.

Он прицелился и выстрелил одним движением. Первое животное упало в грязь, когда последовал следующий выстрел. Поросята не пытались бежать, и, когда наконец в ружье не осталось патронов, загон оказался полон их трупиков. Голубоватая дымка пороха мягко поднялась вверх, забивая дыхание.

Тайлер перезарядил ружье и решительно направился к сараю, где в ожидании дойки томилось полдесятка коров.

Тайлер сжал зубы и открыл огонь, слезы застилали глаза, лицо его стало ужасным, уши заложило от ружейной пальбы и мычания скота. А внутри не утихал иной звук: стон его горя.

Дым рассеивался, и он снова открыл огонь. Рыдания душили его, он старался держать ствол прямо. Плечо нестерпимо ныло.

Тайлер беззвучно шевелил губами, продвигаясь к следующему сараю. От крупного скота он шел к свиньям, потом к овцам. «Франчи» в его руках раскалился докрасна. Наконец Тайлер отшвырнул ружье, его руки были запачканы кровью. Он взял «лурди», проверил заряд и направил оба дула на большого быка. Выстрел — и животное рухнуло. Тайлер почувствовал, как по его лицу текут горячие струйки слез: ведь сегодня он не просто убивал животных, он расстреливал все, чему учил его отец. Сегодня он пролил кровь памяти. «Пурди» буквально взревел в его руках.

Каждая вспышка была обличительным криком. Тайлер вскрикивал от каждого залпа, его жалость постепенно перерастала в злость. Он продолжал свое черное дело.

На земле валялась груда пустых гильз.

— Ванденбург, — бормотал он, сжав челюсти. — Ублюдки. Вы мне заплатите за это. Никто не уйдет. — Тайлер был уверен, что он сдержит свое слово.

Кровопролитие продолжалось.

Тайлеру потребовался час, чтобы справиться с животными, которых ему удалось найти на ферме. Его руки были налиты свинцом, глаза жгло, ноздри забиты гарью от ружейного масла и пороха. Он упал на колени, жадно глотнул воздух, который как бы стал вязким от запаха крови. Наконец он поднялся и, пошатываясь, поплелся к дому. Взяв как можно больше патронов, он загрузил ими машину, на сиденье бросил ружья, ему казалось, что прошла вечность...

— Простите меня, — прошептал он, толком не зная, к кому обращены эти слова — к памяти родителей или тех невинных жертв, которых он должен был защищать. Со двора он выехал не обернувшись.