Хунхузы появились минут через десять, после того как мы залегли в окопах. Долго, однако, собирались. К броду они подскакали плотной толпой и в таком же беспорядке стали спускаться к ручью. На том берегу осталось трое хунхузов, один из которых стал что-то кричать и размахивать плёткой.

Это мой клиент, подумал я, беря его на прицел. Начальников, которые могут привести эту толпу в порядок, нам не надо. Дождавшись залпа фланговых групп засады, перед которыми хунхузы были как на блюдечке, я мягко потянул спуск. Выстрел и нового командира вынесло из седла с разбитой головой. Перезарядка. И вижу, что для меня целей больше нет. Оставшихся двух хунхузов на том берегу сняли Лис и Леший, а из седловины ни на наш берег, ни назад никто выбираться не хочет. Фланговые группы продолжают вести огонь, но для нас целей нет. Низ седловины, где скопились хунхузы, мы не простреливаем. Ждём. Ещё несколько выстрелов и тишина. Сигнал Шаха криком-писком енотовидной собаки: «Всё закончено!».

Я встал из окопа и набил патронами магазин винтовки. Прикрепил к винтовке штык-тесак, прикупленный ещё во время зимней поездки в Благовещенск. Дослал девятый патрон в ствол. Предстояла зачистка поля боя. Грязная, но если хочешь выжить, необходимая процедура на войне. «Не выстрелит в спину только мертвый». Данному постулату боевых действий очень быстро обучались молодые бойцы-интернационалисты в Афганистане. Оставил за спиной живого духа, а иногда обычного бача (мальчика), стал трупом. А какой лучший способ узнать мертвый или живой противник? Правильно, лучшее доказательство смерти противника — твоя пуля, пробившая его череп, либо штык в сердце.

Сейчас и буду учить казачат очень грязной, но необходимой работе на войне. Патронов мало и они дорогие, а штык, как говорил Суворов — «молодец». Тем более и шашки остались притороченными к седлам лошадей, в окопах с ними лежать и воевать неудобно.

Я вышел на край спуска-подъема к броду с нашей стороны и удовлетворённо вздохнул про себя. Получилось. Внизу мешанина из человеческих тел и нескольких лошадиных трупов. Вода в ручье и белый песок по его берегам окрасились кровью. Некоторые лошади стояли, опустив к земле голову, некоторые стали разбредаться вверх и вниз по ручью. Все хунхузы были мертвы или выглядели таковыми. Как говорится: «Это им за наших. Ибо нехер…».

— Вот это мы их навалили! — за моей спиной раздался удивлённый возглас Ромки. — Неужели всё?

— Нет, Лис, не всё. В лагере человека три, максимум шесть осталось, — прикидывая про себя количество трупов, ответил я и перехватил винтовку со штыком, чтобы было удобно колоть вниз. — Сейчас здесь зачистку проведём и будем думать, что делать дальше.

— Что проведём, Ермак? — переспросил, подошедший Вовка Лесков.

— Зачистку, Леший. Я сейчас спускаюсь вниз и буду ударом штыка проверять, мертвец лежит, или кто из хунхузов притворился мёртвым. Запомните на всю свою жизнь, только мёртвый не выстрелит и не ударит в спину. Будете об этом помнить, проживёте дольше. А пока идёте за мной сзади и прикрываете меня.

Показав знаками Шаху и Туру, которые поднялись из окопов и доложили, что все целы, смотреть за дорогой, как и обговаривали при планировании засады, я с Лисом и Лешим за спиной, стал спускаться к броду через ручей. Так, первый красавец лежит, глаза остекленевшие, неподвижно смотрят в небо. Контроль, есть контроль. Удар штыком в область сердца. Мерзкий хруст ломаемых рёбер, и я с трудом выдергиваю винтовку с примкнутым штыком из недрогнувшего тела хунхуза. Обходим лошадь, которая стоит, опустив голову вниз, и перебирает мундштуки языком и губами.

Следующий. Этот лежит лицом вниз. Когда до хунхуза осталось дойти пару шагов, тот неожиданно вскакивает с земли и ударом двуручной сабли, которая лежала под ним, снизу вверх пытается располосовать меня от паха до шеи. Я на рефлексах отпрянул назад, выставив перед собой винтовку, но завязнув в песке, стал падать на пятую точку и от неожиданности нажал на курок. Грохнул выстрел, и хунхуз с третьим глазом во лбу и снесённым затылком, упал на спину, не выпустив саблю из своих рук.

Я, приземлившись на пятую точку, и чуть не выбив себе зубы затвором винтовки, оглянулся назад. Лис и Леший явно растерялись, что, собственно, вообще не удивительно. Для того чтобы мгновенно реагировать на внезапно возникшую угрозу, опыт нужен, и опыт немалый. Первым очнулся Леший, сделав несколько шагов в мою сторону.

— Ермак, ты цел? — каким-то сиплым шёпотом обратился ко мне Вовка.

Собравшись с силами, киваю и, благодарно уцепившись за протянутую им руку, встаю. Ноги — ватные, мышцы всего тела ощутимо потряхивает от переизбытка адреналина. Винтовка в руках ходит ходуном. Из разбитой затвором верхней губы кровь попадает мне в рот, и её солёный вкус приводит меня в себя.

— Вот это, господа казаки и называется зачистка, — сообщил я Лису и Лешему, и энергично замахал рукой, показывая остальным казачатам, которые выскочив из окопов, собирались нестись в нашу сторону, чтобы они оставались на месте и продолжали наблюдение за дорогой.

— Ермак, а как ты успел среагировать? — спросил меня Ромка, облизывая свои пересохшие губы.

— Был готов к тому, что кто-то из хунхузов может притворяться мёртвым и может напасть, — начал я глубокомысленным тоном, чувствуя, как всего продолжает трясти. — А если честно, то просто повезло, успел нажать на курок. А перед вами очередное подтверждение неоспоримого правила, которое доводил до вас на тренировках: «Лучший прием рукопашного боя — выстрел в голову».

— Даа, ужшь! — очень похоже на Папанова из кинофильма «Двенадцать стульев» произнёс Леший.

— Ага, — философски подтвердил Лис.

— Продолжаем зачистку! — я двинулся вперёд.

Если посмотреть сверху, с высоты птичьего полета, то непроходимые леса с запада и севера ограждает неглубокую зелёную падь, тянущую с запада на восток, а с юга синеет великий Амур, за которым возвышаются маньчжурские горы Ильхурн-Алинь. В пади между кедрами и пихтой, попадаются бархат амурский, орех маньчжурский, лимонник китайский, корейская кедровая сосна. В особенности поражает вид огромной ели, обвитой виноградом, из-за которой выбегает дорога к берегу Амура и идет дальше к станице Черняева.

Если же по этой дороге зайти за ель и по тропе пройти через распадок между двух холмов, то упрешься в тесаные ворота и частокол хутора Ермаковского, на котором когда-то проживала большая семья Алениных.

На большом дворе, огражденном тыном, стоит дом-пятистенок, смотрящий квадратными окнами в белых наличниках на полдень. К дому пристроен большой амбар, крытый двор, рядом высится овин, дальше летний загон для лошадей и конюшня. У окон дома разбит небольшой садик, в котором вечнозеленые елки, игластая недотрога-боярка, воткнутые в квадратную гряду колья в хрупких колечках прошлогоднего хмеля. Только не видно на дворе ни коней, ни коров, ни иной живности, даже кур не видно и овин стоит пустым. И будто бы на двор опустились тоска и безысходность.

На лавке рядом с крыльцом сидит крепкий кряжистый старик, упершись подбородком в костыль, зажатый между ног. Небольшой ветерок развивает седую бороду и седые волосы. На изрезанном морщинами загорелом лице застыло отрешенное выражение и только блестящие черные глаза выдают внутренне напряжение старого казака Амурского казачьего войска — Аленина Афанасия Васильевича.

Знаменит казачий род Алениных, ведущий свое происхождение от алан — аорсов. Один Василий Тимофеевич Аленин-Ермак чего стоил. Ермак или «Ырмаг», то есть «бьющий стремительный источник», «прорыв» или «неудержимый» — такое прозвище Василий Аленин получил за свою неудержимость в бою. Если бы он родился в Скандинавии, его бы точно признали берсеркером.