— Тур, Шило, Шах, ко мне! — буквально прорычал я.

Вызванные мною командиры троек подбежали ко мне, удивлённо переглядываясь между собой. Такого командирского рыка, они от меня ещё ни разу не слышали.

— Браты, слушай приказ, — начал я уже нормальным голосом. — Тур, Дана в распоряжение Шаха. Сам вместе с Лешим в головной дозор. Выходите немедленно. Находится в зоне видимости основной группы.

Получивший приказ, Тур продолжал стоять передо мной.

— Кому ждём? Тур, приказа не слышал? Вперёд!

Тур, развернувшись, побежал к своему коню, на ходу раздавая распоряжения Лешему и Дану.

— Шило, ты со своими берёшь по две волокуши заводными и выдвигаетесь за головным дозором. Дистанция не дальше пятидесяти-ста шагов. Держите Тура и Лешего перед глазами. Вперёд!

— Ермак, у меня Сыч захотел своего амурца на монгола поменять. Какой-то жеребчик, из тех, что вы пригнали, ему понравился. — Подшивалов вопрошающе уставился на меня.

— Коля, сопливых во-время целуют. Не успел, значит опоздал. Перед станицей из вьючных выберет, либо дождется, когда остатки трофеев да наших жеребчиков-стариков в станицу пригонят. Отец Женьке не откажет, отожмёт у казаков понравившегося монгола. А сейчас времени нет. Всё, разговоры закончили. Быстрее, быстрее! Вперёд! — я в нетерпении подтолкнул Шило, заставляя его быстрее поворачиваться.

— Шах, ты со своими и Дан берёте по три вьюченных и выдвигаетесь за шиловской тройкой. Где вести в поводу, где цугом, определитесь сами не маленькие. Всё, ясно?

— Ясно, Ермак. Сейчас выдвинемся. А что с остальными лошадьми? — Григорий как всегда был основательным и неторопливым.

— Остальных мы с Ромкой загоним в овраг. Где-то через две версты по тропе в сторону станицы будет глубокий овраг с родником и ручьём, мы его ещё на кроки тропы из-за этого нанесли. Вот туда оставшихся коней и загоним. По боковинам оврага они подняться не смогут, а выходы с двух сторон верёвками перекроем. Вода там есть, травы немного осталось. Три, максимум четыре дня переживут. Только бы хищники не напали.

— Хорошее решение. Вы только сёдла, на ком остались, снимите, да мундштуки выньте.

— Шах, кто два года косяки Савина пас. Не учи отца и баста!

Рассмеявшийся Шохирев, хлопнул меня по плечу и побежал к своей тройке, где его ждал ещё и Дан.

Пока я разговаривал с Шахом, Тур и Леший уже скрылись в лесу, двигаясь по тропе в сторону станицы. Шило, Сыч и Сава разбирали коней с волокушами, готовясь выступить в путь.

«Молодцы! — подумал я. — Быстро выдвигаются. Главное дать волшебный пендаль, а то еще бы целый час собирались, пока коней бы выбирали. Хорошо хоть между собой не переругались из-за добычи».

За остаток дня прошли по тропе вдоль речек Дактунак и Улаган, добрались до речки Тыгды и, форсировав её вброд, встали лагерем на ночь. Высокий берег Тыгды и её ширина с глубиной брода, позволила бы отбиться от преследователей, если таковые догнали бы нас в этом месте.

Ночь прошла спокойно и с утра, когда только забрезжило, наш караван двинулся скорым маршем дальше. Оставалось каких-то тридцать вёрст до станицы, при этом почти пятнадцать из них по удобному берегу реки Источная, от которой до станицы пара вёрст оставалось. Уже к вечеру в первых сумерках вышли к озеру Большое. Вдали виднелись дома станицы.

«Хреново, — думал я, покачиваясь в седле в такт шагам Чалого. — И надо же было в трех верстах от станицы встретиться на тропе с отцом Лешего, который отправился на охоту. Теперь он с отрядом возвращается в станицу, а мы, точнее я, не успели спрятать некоторые трофеи. Ладно, с учётом суматохи, которая возникнет при нашем возвращении, заныкаю золото и патроны на дворе у Селевёрстовых, потом перетащу к себе».

Въехали в станицу и направились к майдану у сборной избы, обрастая по дороге зрителями.

— Смотри, все на новых жеребчиках!

— Карабины то у всех какие-то не наши?!

— Двенадцать вьючных.

— А на волкушах кого везут, вроде бы все целые?

— Сумки перемётные у всех набиты!!!

— Где они были?

Гул всё нарастал. Когда въехали на площадь и разместили всех лошадей, вокруг нашего отряда в круге собралось больше половины населения станицы, а на крыльце сборной избы стояли атаман Селевёрстов, старейшины Давыд Шохирев, Митрофан Савин и Иван Лунин, да отец Дана приказный Данилов, который исполнял в станицы должность писаря.

Выехав чуть вперёд, я дал команду знаками «Внимание» и «В линию». Дождавшись, когда все казачата на лошадях выстроятся влево от меня в одну шеренгу, скомандовал: «Слезай». Сам соскользнул с седла, перебросил поводья через голову Чалого и шепнул ему на ухо: «Стой смирно». Казачата между тем также соскользнули с сёдел и застыли слева от своих лошадей по всем правилам Устава строевой казачьей службы.

Я вышел перед строем и тихо приказав стоять и ждать дальнейших распоряжений, развернулся кругом и направился к крыльцу сборной избы. Поднявшись на крыльцо, я склонился к уху Селевёрстова:

— Дядько Петро, лучше не при всех докладывать!

Атаман внимательно посмотрел мне в глаза и, ничего не сказав, направился в сени сборной избы, а из них в приказную комнату. За ним потянулись старейшины, писарь, последним зашёл я.

Селевёрстов сел за свой стол и дождавшись, когда старейшины разместятся на гостевой лавке, а Данилов за своим столом, мрачно произнёс:

— Докладывай.

— Господин атаман, на третий день похода учебного отряда по маршруту станица Черняева — Зейская пристань после полудня на броде через Ольгакан головной дозор в лице Лескова Владимира обнаружил в зарослях таволги, которые росли вдоль реки метрах в двадцати от брода мёртвые тела молодой женщины с ребёнком, двух офицеров и трёх казаков.

Селевёрстов и Данилов поднялись из-за своих столов, пытаясь что-то сказать, но тут раздался удар клюки об пол и жёсткий голос старика Шохирева:

— Продолжай! А вы тихо там!

Я продолжил:

— Осмотр места преступления и тел убитых показал, что во время бивака двое казаков были зарезаны, один казак и офицер застрелены. Сопротивление оказал только старший по возрасту офицер, у него два огнестрельных и три ранения от холодного оружия. Женщину и её, вернее всего, дочь лет десяти насиловали, пока они не умерли.

— И как ты это определил? — с какой-то неприятной ухмылкой поинтересовался Данилов.

— А ну помолчи! — повысил голос старейшина Лунин.

— Когда осмотрите покойниц, сами поймёте! — продолжил я. — Нападение, судя по следам, совершило чуть больше десяти варнаков. На общем круге было решено их преследовать. Где-то в десяти верстах по берегу Ольгакан на север был обнаружен лагерь варнаков, рассчитанный на пятьдесят и более человек, в котором находилось двадцать шесть хунхузов.

— Вот, ёк-макарёк! — это уже подал голос старейшина Савин.

— С учётом позднего времени, нападение на лагерь было перенесено на утро следующего дня.

— Какое нападение? — атаман Селевёрстов, на глазах краснея лицом, поднялся из-за стола. — Ты, что Тимоха, совсем заигрался в сказочного богатыря? На подвиги потянуло?

— А ну молчать!!! Сел на место! — такого рыка от старика Шохирева никто не ожидал. — Продолжай, Тимофей!

Атаман плюхнулся на табурет, а я продолжил:

— Не смотря на то, что я был против нападения на хунхузов, мы были вынуждены это сделать, иначе не смогли бы в глаза смотреть друг другу. В общем, на следующее утро в двух верстах от лагеря на берегу брода через ручей организовали засаду, где засели в окопах восемь казачат, а я с Ромкой и Вовкой осуществили нападение на лагерь. Сняли кинжалами с Ромкой двух часовых, потом застрелили в лагере трёх хунхузов, включая их главаря, а дальше на хвосте привели оставшихся хунхузов в засаду, где их всех и положили. Одним словом, вентерь.

— Дааа… Вентерь… — произнес Митрофан Савин и замолчал.

— И что всех двадцать шесть хунхузов убили? — с каким-то недоверием спросил старик Шохирев.

— Так точно, дедушка Давид. Всех положили. Что смогли из трофеев собрали в засаде, и в лагере, и аллюром в станицу.