Значит, Этьена правильно предупредили, что Канарис иногда приезжает инкогнито в Испанию на грузовых самолетах без опознавательных знаков, сидя между ящиками и контейнерами с горючим и пролетая высоко над территорией Франции.

И снова Этьен назвал свою память гнилой и дырявой, потому что не сразу узнал того, кто распахнул дверцу «хорьха», а затем уселся рядом с Канарисом. Он же торчал на похоронах летчика Альвареса, это же генерал Вигон, начальник испанской военной разведки!

Кертнер уже два раза устраивал проводы Агирре, но его отлет снова откладывался.

Наконец эскадрилья Агирре и Хименеса получила приказ перебазироваться ближе к фронту.

– Когда и где мы еще встретимся? – вздохнул Агирре.

– Теперь в Мадриде! – бодро сказал Кертнер.

– Судя по всему, ты успеешь прежде добраться до своей Италии и приплыть обратно.

– Назначаю тебе свидание в Мадриде, на аэродроме. Скорее всего, это произойдет на Куатро виентос. Как романтично назван аэродром! Четыре ветра!

– Хоть бы один из четырех был для меня попутным. – Агирре без воодушевления пожал плечами.

– Не забывай – у нас есть в запасе пятый ветер!

– Ты имеешь в виду пятую колонну?

Кертнер кивнул.

– Я на нее рассчитываю меньше, чем генерал Мола.

В тот вечер Агирре был мрачнее, чем обычно, и выпил больше обычного. Он несколько раз вспоминал, что вчера неба над Мадридом не видно было за дымом и огнем и все чаще в небе льется кровь.

На следующее утро радиопередачи «Последние часы Мадрида» испарились из эфира, а парижское радио сообщало, что Мадрид героически сопротивляется, весь мир – свидетель этого сражения.

Когда вспыхнула война в Испании, Этьен решил использовать свое постоянное местожительство и свою деловую репутацию, чтобы пробраться на занятую мятежниками территорию. Кертнеру нужно было обязательно попасть на пароход «Патриа», который через несколько дней отплывал из Специи в порты Испании, занятые мятежниками.

То был грузопассажирский пароход, который в том рейсе был в большей степени грузовым, чем пассажирским. Судя по осадке «Патрии», трюмы ее битком набиты. Вдобавок на палубе громоздились какие-то циклопические ящики, укрытые брезентом. Даже если бы при их погрузке не хлопотал Паскуале, Этьен легко догадался бы, что к Франко плывут «мессершмитты», разъятые на фюзеляжи и крылья.

Этьен не предполагал, что почувствует себя на испанской земле так уверенно и будет работать в относительной безопасности. Пусть даже иные испанцы принимали австрийца Конрада Кертнера за пройдоху и спекулянта патентами, который хочет погреть руки на чужом пожаре. Но поскольку Кертнер – авиаспециалист и автор каких-то патентов, вполне закономерно и естественно его внимание к техническим проблемам, возникшим в ходе войны.

Был еще один веский довод в пользу испанских поездок Кертнера. Поскольку Муссолини помогал мятежникам, все итальянцы выглядели в Испании как добровольцы, фашисты, и слежка за штатскими итальянцами была меньше, чем у них дома. В самом деле, что подозрительного во встречах итальянцев и австрийца, если они все вместе помогают Франко воевать с красными?!

В Италии, когда дело касалось секретных материалов, Паскуале, отчим Джаннины, бывал очень робок. А на испанской земле да и по пути в Испанию он вдруг обрел подобие хладнокровия. Он и суетился здесь меньше, не облизывал все время губы, высушенные страхом.

Паскуале выжидал, чтобы в коридоре, куда выходят каюты «люкс», было пусто, и тогда заходил к Кертнеру; он даже позволил себе вымученно пошутить по какому-то поводу.

А второй помощник капитана, Блудный Сын, хорошо известный Кертнеру, ни разу его не навестил и не обмолвился с ним ни единым словом, но не из-за своей робости, а лишь потому, что сам Кертнер настоял на такой сверхосторожности…

Пока Паскуале был занят на приморском аэродроме сборкой доставленных самолетов, а Блудный Сын занимался судовыми обязанностями, пока «Патриа» плыла из Альхесираса в Кадис, оттуда в Уэльву, Кертнер успел и помотаться по фронтовым дорогам до предместий Мадрида и проторчать неделю с одним днем на аэродроме в Табладе.

К отплытию «Патрии» из Уэльвы Кертнер уже опоздал, к отплытию из Кадиса тоже не успевал. Теперь, если не подведет шофер нанятого автомобиля, он рассчитывает застать «Патрию» в Альхесирасе, хотя дорога туда значительно длиннее: придется объезжать горы, делать большой крюк.

Нанятый автомобиль давно пора было сдать в утиль, в дороге случилось несколько поломок. Этьен опаздывал, нервничал и успел на пароход только потому, что «Патриа» принимала на борт большую партию раненых итальянских солдат и с погрузкой раненых опоздали больше, чем Этьен опоздал с прибытием в Альхесирас.

Кертнер занял свою старую каюту, оплаченную в оба конца, и сразу стал спокойнее.

Он быстро установил, что в его отсутствие сюда наведался Блудный Сын. Как было условлено, он унес все, что Этьен фотографировал по пути в Испанию, а также сверток чертежей, которым полагалось храниться в каюте капитана «Патрии».

Одноместная каюта «люкс» со всеми удобствами. Если Этьен будет занят своими приватными делами, а в дверь вдруг начнут ломиться непрошеные гости, можно выкинуть в иллюминатор все, что при столь несчастливом стечении обстоятельств должно быть выброшено, все, что он не успел зашифровать и превратить в безобидные описания красот испанской природы, морских пейзажей.

А если Этьен заметит опасных попутчиков на палубе, то будет стоять у борта, держась за поручни, всегда готовый выбросить в море кассеты с пленкой.

«Патриа» держалась подальше от республиканского берега и поближе к Балеарским островам. После Пальмы на Майорке «Патриа» уже никуда не заходила до самого Марселя.

В Марселе на борт поднялся какой-то подозрительный субъект. Он шатался по палубе, небрежная походка, волочил ноги так, словно на нем старые шлепанцы.

Когда «Патриа» отшвартовалась и лоцман выводил ее из марсельского порта, подозрительный субъект внимательно следил за другими судами. А едва «Патриа» вышла из порта, подозрительный субъект стал привязчивой тенью Кертнера и торчал рядом с ним у борта, вглядываясь в остров Иф, от которого удалялась «Патриа».

Этьен перечитал «Графа Монте-Кристо» на французском языке, когда в мае плавал в Барселону, а сейчас, глядя на Иф, увлеченно рассказывал стоящим на палубе легко раненным итальянским солдатам о злоключениях Дантеса. Эдмон Дантес бежал из тюрьмы замка Иф никому не известный, чтобы потом прославиться на весь мир под именем графа Монте-Кристо.

Подозрительный субъект приблизился и тоже с интересом слушал рассказ прилично одетого мосье из каюты «люкс» о том, как с помощью Александра Дюма сбежал из тюрьмы Эдмон Дантес, как он был оглушен падением со скалы в море, вынырнул и поплыл, незамеченный, к острову Табулен.

Подозрительный субъект тоже задал какой-то вопрос, касающийся дальнейшей судьбы графа Монте-Кристо, тоже околачивался на палубе, пока остров Иф не скрылся с горизонта. Но потом особого интереса к пассажиру из каюты «люкс» уже не проявлял и увязался за пассажирами, которые поднялись на борт в Марселе.

Этьен усердно снимал своей «лейкой» удаляющийся остров Иф. А чтобы снимки не были бездушными, фотографировал на фоне острова пассажиров, стоявших на палубе. Компонуя кадр, он хотел заснять подозрительного субъекта в обнимку с итальянцами, но тот отшатнулся.

– Вы не хотите сняться с итальянскими добровольцами? Боитесь, пошлю эту фотографию красным?

– Да, такая фотография может не понравиться моему шефу, – вполголоса признался субъект. – Если верить дуче, все, его солдаты герои. А у нас во Франции больше симпатий отдают республиканцам.

«По-видимому, французский агент», – рассудил Этьен; он еще прежде уловил по произношению, что говорит с уроженцем Бретани…

Глубокой ночью приоткрылась дверь каюты № 11, и показался Паскуале. Он робко огляделся – коридор, куда выходят каюты первого класса, пуст, все двери закрыты. Поспешно, не стучась, он вошел в каюту № 12 и в изнеможении прислонился к двери.