Детектив вспыхнул. О, у нас было много оправданий. Больше двух лет мы не подозревали о том, что Аня не наша дочь. Когда все вскрылось, начали искать сразу. Но…почти три года прошло. Не сохранилось никаких записей с камер наблюдения. Никто не запомнил женщину с ребёнком, это слишком обыденная картина, чтобы помнить о такой встрече года. Но мы добрались все же до того медицинского центра, где они обследовались. Там Ольга назвалась тем же именем, что и в роддоме. А потом их следы пришлось искать долгие месяцы, и раз за разом, город за городом Ольга от меня ускользала.

— Я знаю, где Михаил, — наконец ответил Ярослав. — Я так понимаю, Ольга, вы поедете с нами?

Оделась она быстро. Пока собиралась, я заполучил себе обратно свою сумку, а с ней документы и деньги. Вновь себя человеком почувствовал. Ольга вышла из комнаты в джинсах и свитере, я протянул ей купюру достаточно большого достоинства, чтобы смутить.

— За ночлег и баранки, — объяснил я.

Признаться, думал, что включит гордость. Откажется, или велит искать деньги мельче, но…

— Ок, — пожала плечами Ольга, сунула купюру в карман. — Поехали?

Я понятия не имел, о чем мы будем говорить с Михаилом и зачем он нам вообще. Он был максимально не интересен мне. Но узнать — хотелось.

— Сегодня вы мне расскажете.

— Сначала поговорим с Михаилом. Я думаю, разговор при наличии двух мужиков, один из которых с оружием, будет продуктивнее, чем вчера.

Михаил жил в высотке, которая могла бы быть элитной, но настойчивости ей не хватило. В хорошем районе, дом новый, но какая-то безприютная. В подъезде, наверняка, консъерж, но мы обходим дом. Подъезд сквозной, мы входим через второй, у Ярослава ключи. Отсюда едва видно холл, проскользаем на лестницу, в лифт не идём, поднимаемся пешком.

— Он нам просто не откроет, — шепчет Ольга.

— Откроет, — уверенно отвечает детектив. — Шахова он боится. Это не баб по сугробам гонять.

Нехорошее подозрение у меня закралось, когда мы уже поднялись на нужный этаж и с каждым шагом оно все крепло. Казалось, даже пахнет тревогой, озоном, как после сильной грозы. Шагаю быстрее. Останавливаюсь. Дверь приоткрыта. Немного, на сантиметр, из квартиры чуть сквозняком тянет.

Ярослав надевает перчатки, мне это совсем не нравится. Тянет дверь на себя. Входит в квартиру. Я выжидаю, а Ольга бросается внутрь.

— Не стоит это видеть, — рявкаю я, за ней бегу, перехватываю поперёк талии, не пуская дальше просторной прихожей. — Пойдём обратно.

Но она видит. Я вижу. Ярослав стоит посреди комнаты, смотрит вниз внимательно, склонив голову. Ему явно видно больше нашего, но мне хватает и того, что есть. Рука. Мужская, худая. Редкие волоски на фалангах пальцев, коротко обрезанные ногти. Рука испачкана кровью, крови много, она почти добралась до ботинок Ярослава.

— Мёртв? — спрашиваю я.

—Бесспорно, — подтверждает Ярослав. — Причём не так давно мёртв.

Ольга словно каменеет. Наверное, от страха, думаю я, веду её назад, прочь из квартиры.

— Не стоило этого видеть, — качаю головой. — Сейчас купим что нибудь успокаивающее, все будет хорошо.

— Он теперь ничего не расскажет, — шепчет она и в голосе её злость. — Демид, нам немедленно нужно вернуться к нашей дочери.

В самолёте между нами напряжение висит. Мне сложно сидеть на месте. Сложно понять, что вот сижу и так быстрее попаду к дочери. Хочется вырваться на волю и лететь впереди авиалайнера. Хочется чувствовать действие.

Самолёт частный, так богато я не летала даже когда замужем была. Комфортабелен. Кофе вкусный. Демид сидит наискосок напротив. На него смотрю. Он погружен в свой смартфон, и кажется, больше его ничего не интересует. Мой телефон тоже подключён к бортовому интернету, но мне сейчас это не нужно. Зато когда Демид звонил домой, я вся превратилась во слух. Да, я банально подслушивала.

— Дай поговорить с Дашей, — попросила я. — Пожалуйста.

И сжалась, ожидая ответа. Того, что припомнит, как не дела ему своей телефон, опасаясь что домой позвонит и наговорит лишнего.

— Она на занятиях, — просто ответил Демид. — С ней все хорошо.

Легче стало если только на самую капельку. Мы пропустили утренний регулярный рейс в наш город, и поэтому припозднились, ожидая, когда компания Шахова организует нам перелет. Сейчас смотрю в иллюминатор, но за ним ничего — просто густая облачная темнота, которая порой вспыхивает светлыми всполохами.

Не поверит. Он мне не поверит. Теперь, когда умер Миша, со своей тайной я осталась один на один, никто больше не знает. Самолёт плавно пошёл вниз, обволокло плотной, тёмной гущей облаков. У меня глаза защипало непролитыми слезами, пришлось снова напоминать себе, что я сильная. Я не плачу. Я не буду плакать, когда он может увидеть.

Я старалась держать дистанцию от Шахова, но по прилёту, в аэропорту уже, побежала за ним следом, вцепилась в рукав пальто, как ребёнок, заглянула в глаза.

— Вы обещали, — напомнила я. — Вы обещали, что позволите мне увидеть Дашу, когда я вернусь.

— Я не монстр, — устало ответил он.

Я могла бы поспорить. Я многое видела. Я знала, как равнодушны бывают его глаза, как он отбирает самое дорогое. Знала, как бывают нежны его руки и губы. Шахов слишком непонятен, чтобы ему можно было верить.

Но темный автомобиль быстро вёз нас от аэропорта, и с каждым километром я становилась ближе к Дашке. У города, который нам следовало пересечь встряли в пробку и потеряли сорок бесценных минут, которые я могла бы провести с дочерью.

Из машины выскочила вперёд Шахова, вперёд водителя, побежала к дому. Наверное, здесь, в богатых домах не принято разуваться, но привычки вбитые жизнью сильны. Снимаю ботинки и бросаюсь к лестнице. Дашка, наверное, в игровой комнате сейчас. Она моя маленькая совушка, её так сложно уложить пораньше, а потом разбудить утром…

На первой же ступени замерла. Наверху стояла Настя. Почти шесть лет её не видела, но узнала сразу. Правда тогда она была моложе. Круглее, и живот, и щеки нежные, словно детские. Сейчас прямая, тонкая совсем, в глазах скорбь, и кажется, что она там уже очень давно поселилась.

— Здравствуй, — спокойно сказала Настя.

Мне почему-то сложно дышать. Слышу за спиной шаги Демида. Снова внутри клокочут слезы, на этот раз — обиды.

— Я к своему ребёнку, — стараюсь, чтобы мой голос звучал твёрдо.

Поднимаюсь на следующую ступень. Воздух такой густой, что словно отказывается меня пускать, он как кисель, я тону в нем.

— Дём, — говорит Настя. — Я не буду оспаривать твоё решение каким бы оно ни было. Если ты считаешь, что они должны видеться, пусть будет так. Но Дём…я первый раз смогла уложить дочку спать. Сама. Я читала ей сказку, а она меня слушала, понимаешь? Потом уснула. Если сейчас Ольга разбудит ребёнка, то что между нами было обесценится, утром она будет помнить только об этой встрече. Демид, пожалуйста… они же могут встретиться завтра. А я буду хоть немножко ближе к нашей малышке.

Каждое её слово камень, который падает на меня сверху лишая возможности выбраться. Поворачиваюсь к Демиду. Он смотрит на свою жену, и в его глазах…вина. Он чувствует себя виноватым. Ему жаль её.

— Я обещал, — говорит он тихо.

Настя вдруг стремительно сбегает по ступенькам вниз. Я оцениваю свое положение — могу ли прорваться с боем? Там, наверху, маячит тень охраны, Настя подстраховалась. Если я устрою истерику и подниму крик, то перепугаю Дашку. Этого я не хочу, бедному ребёнку и так досталось. Я чувствую себя загнанной в ловушку. Я не знаю, как мне быть и поневоле слушаю супружеский разговор.

— Дём, — теперь голос Насти высокий, тонкий на надрыве. — Ты что-то от меня скрываешь, я по глазам вижу. Дема, мне страшно, скажи пожалуйста!

Молчи, чёртов Дема, хочется сказать мне. Я не могу отпустить ощущение, что все это — срежессировано заранее.

— Я по делам ездил в твои края… Насть, твой брат погиб.