– Самое важное передать труднее всего. Проблемой при общении является то, что у собеседника нет понятий, эквивалентных тем, о которых приходится говорить. Тэллер совсем не похож на планету. Там нет пустынь. Вся планета имеет упорядоченный ландшафт. Но… позвольте взять из ваших волос этот цветок. Взгляните на него. Что вы видите?

– Прелестный белый цветок. Вот почему я его выбрала и приколола к своим волосам…

– Но это вовсе не так. Это не цветок. Во всяком случае для меня. Ваши глаза восприимчивы к свету с длиной волны от четырех тысяч до семи тысяч двухсот ангстрем. Глаза же веганцев восприимчивы к ультрафиолетовым лучам почти до трех тысяч ангстрем – с одной стороны. С другой стороны, мы не различаем цвета, который вы называете «красный», а в этом «белом» цветке я различаю два цвета, которых нет в вашем диапазоне зрения. Мое тело покрыто узором, который вы не видите, но он очень похож на узор кожи других представителей моей семьи, и поэтому любой веганец, знакомый с родом Стиго, при первой же нашей встрече может назвать мою фамилию и местность, откуда я родом. Некоторые наши картинки вам, землянам, кажутся кричащими или даже одноцветными, обычно синими, так как земной глаз не различает тех оттенков, которые различаем мы. Почти вся наша музыка покажется вам заполненной довольно длительными промежутками тишины. На самом же деле эти пробелы полны мелодий, неразличимых вашими ушами. У нас чистые, логически распланированные города. Они улавливают дневной свет и долго удерживают его ночью. Эти места, заполненные медленными движениями, очень приятны для уха. Все это очень много значит для нас, но я не знаю, как все это описать… человеку.

– Однако люди… я имею в виду людей Земли, живущих на ваших планетах…

– Но на самом деле они не видят их! Они не слышат или не чувствуют так же, как мы! Существует пропасть, чью глубину мы можем оценить и понять, но которую не можем переступить. Вот почему я не в состоянии рассказать вам, каков на самом деле Тэллер. Для вас это совершенно другой мир, чем для меня.

– И все же мне хотелось бы увидеть его. Очень сильно. Я думаю, что мне даже понравилось бы там жить.

– Я не уверен в этом. В том, что вы были бы там счастливы.

– Но почему?

– Потому, что эмигранты на Веге есть эмигранты не с Веги. Вы здесь не являетесь представителем низшей касты или расы. Я знаю, что вы не пользуетесь этим термином, но именно он наиболее подходящий. Персонал вашего Управления и их семьи являются наивысшей кастой на этой планете.

Затем идут состоятельные люди, не входящие в штат Управления, затем те, кто работает на этих состоятельных людей. Еще ниже те, кто зарабатывает себе на жизнь, обрабатывая землю. Затем, у самого подножия пирамиды, те неудачники, которые обитают в Древних местах. Здесь, на этой планете, вы на вершине пирамиды. На Тэллере же вы будете на самом дне общества.

– Почему же?

– Да потому, что вы цветок видите именно белым…

И он вернул ей цветок.

Наступило долгое молчание, прерываемое шелестом прохладного ветерка.

– И все-таки я счастлива, что вы сюда приехали, – сказала она.

– Да, здесь очень интересно.

– Рада, что вам здесь нравится.

– Человек, которого зовут Конрад, действительно был вашим любовником?

Я был ошарашен таким неожиданным вопросом.

– Я понимаю, почему, – сказал он, и мне стало не по себе, будто я попал в положение человека, подглядывающего физическую близость мужчины и женщины (или еще хуже – наблюдая за тем, кто подглядывал).

– И почему же?

– Потому что вы стремитесь к необычному, полному сил, экзотическому.

Потому что вы никогда не испытываете счастья, где бы то ни было. Просто вы такая, какая есть.

– Не правда… А может быть, правда. Да, однажды он сказал мне нечто подобное…

В этот момент мне было очень жаль ее. Затем, не сознавая того, поскольку я хоть как-то хотел утешить ее, я протянул руку и взял ее руку в свою. Только рука эта была рукой Миштиго, а он вовсе не думал действовать ею. А я заставил его!

Неожиданно мне стало страшно. Хотя скорее это чувство возникло у него, и я почувствовал это. Я ощутил, что в его мозгу все поплыло, как после мертвецкой пьянки, как только он почувствовал чье-то присутствие в своем разуме.

Я быстро отпрянул назад и снова оказался у скалы, но только после того, как она уронила цветок и я услышал, как она прошептала:

– Держите меня…

«Ох уж эта чертова псевдотелепатия! Это исполнение желаний! – думал я. – Когда-нибудь я перестану верить в то, что это свойство мне присуще…»

И тем не менее я все-таки на самом деле видел два цвета на том цветке… цвета, для которых у меня не было слов.

Я побрел назад в лагерь. Пройдя через него, я двинулся дальше.

Добрался до противоположного конца нашего незримого, но охраняемого периметра, сел на землю и закурил.

Ночь была прохладной и черной.

После того, как я выкурил две сигареты, я услышал позади себя голос, но не обернулся.

– В огромном здании, Храме Огня, в тот далекий день, когда все дни и годы получат свой номер, о, пусть тогда мое имя будет возвращено мне, произнес голос.

– Очень неплохо для вас, – сказал я. – Цитата вполне подходящая.

Только вы зря здесь цитируете «Книгу мертвых».

– Почему зря? В тот великий день, когда все дни и годы получат свой номер, если и вам вернут ваше имя, то каково же оно будет?

– Не вернут! Я намерен опоздать на эту церемонию. Да и что толку в имени…

– Ну, это зависит от того…

– Предположим, оно… «Карагиозис».

– Извольте сесть так, чтобы я мог вас видеть. Я не люблю, когда кто-нибудь стоит у меня за спиной.

– Хорошо. Ну так как?

– Что «как»?

– Как вы относитесь к имени «Карагиозис»?

– Почему оно должно меня волновать?

– Потому, что оно кое-что значит для вас. По крайней мере, некогда значило.

– Карагиозис был одним из персонажей греческого театра теней, нечто вроде Петрушки средневекового театра Европы. Он был неряхой и шутом.

– Он был греком и притом очень умным.

– Ха! Он был наполовину трусом, слюнтяем и вообще каким-то скользким типом.

– Но также был наполовину героем. Коварным. В чем-то необузданным. С чувством юмора. Он сорвал с места пирамиду. И кроме того, когда ему хотелось быть сильным, он был сильным!

– И где же он теперь?

– Мне самому хотелось бы это знать. Но почему об этом вы спрашиваете у меня?

– Потому что этим именем вас называл Гассан в тот вечер, когда вы боролись с роботом.

– О… понимаю… Что ж, это было просто к месту сказано. Это синоним дурачка. Кличка. Подобно тому, что я называю вас «Рыжей». Вот теперь я думаю, – как вы выглядите в глазах Миштиго? Веганец ведь не видит цвета ваших волос. Вам это неизвестно?

– Мне безразлично, какой я представляюсь веганцу. Меня больше занимает то, как выглядите вы. Я понимаю, что у Миштиго заведено на вас весьма пухлое досье. Он как-то говорил, что думает, будто вы живете уже несколько столетий.

– Преувеличение. Без всяких сомнений, преувеличение. Но, похоже, вам многое известно. А у Миштиго есть ваше досье?

– Да, но пока не такое пухлое.

– Кажется, что вы ненавидите Миштиго больше, чем кого-либо. Это правда?

– Да.

– Почему?

– Он с Веги.

– Ну так что же?

– Я ненавижу веганцев – вот и все.

– Нет. Здесь что-то еще.

– Правда. Вы очень сильны. Вы знаете это?

– Знаю.

– Фактически, вы самый сильный из людей, которых я когда-либо видела.

Сильный в такой мере, чтобы сломать шею крысс-пауку, а затем, свалившись в залив, доплыть до берега и спокойно после этого позавтракать.

– Вы привели очень странный пример.

– Разве?

– Почему вы выбрали именно его?

– Я хочу знать! Мне нужно знать…

– Простите?

– Извинениями вы не отделаетесь. Поговорим еще.

– Я сказал все, что хотел сказать.

– Нет. Нам нужен Карагиозис.

– Кому это нам?