Прежде чем их успели опять открыть и Нарваэс убедился, что дверь его кабинета была выломана, три карлиста уже были далеко. Легко можно представить себе гнев герцога Валенсии, когда он увидел, что тайные планы его раскрыты и теперь, вместо выгоды, могут обернуться большими опасностями.

Между тем как он на протяжении всей ночи готовил приказы предводителям войск и вестовые только под утро выехали из Мадрида, три офицера дона Карлоса, спустя полчаса после удавшегося им предприятия, мчались с быстротой молнии по направлению к городу Бургосу. Офицеры были превосходными наездниками и имели таких отличных лошадей, что догнать их было просто невозможно, даже если бы целая армия бросилась в погоню.

Когда настало утро, три всадника скакали во весь опор по деревням и городам, не останавливаясь ни на секунду; поселяне и горожане с изумлением смотрели на них и уступали дорогу; никто не знал, что это значит, а некоторые принимали их, поскольку они были одеты в шинели, за курьеров или за форпосты одного из отрядов королевских войск.

Только когда по истечении нескольких часов за ними показался вестовой на взмыленной лошади и спросил, в каком направлении поскакали всадники, все поняли, что это были бежавшие карлистские офицеры.

Нарваэс разослал трех надежных солдат по трем различным дорогам с приказами к генералам, так что если бы один или двое из них погибли по дороге или попали в руки карлистов, то третий непременно должен был достигнуть цели. Но только один из этих солдат мог отправиться той дорогой, которую выбрали карлистские офицеры, остальные поскакали окольными путями.

Известие, которое не мог скрыть герцог Валенсии, что три карлиста открыли тайные планы военного кабинета, произвело сильное волнение в Мадриде. Это было неслыханное происшествие! Оно Доказывало необыкновенную смелость вражеских офицеров и могло иметь очень важные последствия, поэтому взбешенные министры и генералы, также как и королевы, объявили трех офицеров дона Карлоса вне закона и назначили высокие цены за их головы. Но это было только знаком бессилия, так как те, кто сделался предметом всеобщих разговоров, уже были далеко за горами.

Хотя было мало времени, однако дон Олимпио решился завернуть во владение Медина, чтобы повидаться с Долорес перед возвращением в Бургос.

— Хотя вряд ли стоит рисковать, но ты непременно должен заехать, — заметил маркиз, — мы воспользуемся этим часом, чтобы дать отдохнуть нашим утомленным лошадям.

— За время твоего отсутствия мы не будем сидеть без дела, — прибавил Филиппо, — в то время как лошади будут отдыхать, мы станем следить на перекрестке двух больших дорог, не удастся ли нам захватить посланца герцога Валенсии.

— Превосходно, — проговорил маркиз, — мы будем иметь приятное развлечение! Вот в стороне дорога, ведущая в селение, наступает вечер; сейчас самое удобное для тебя время! Кланяйся от нас твоей прекрасной, доброй Долорес, Олимпио.

— Мы встретимся потом у моста на проселочной дороге, — проговорил Олимпио, — я вернусь через час.

— Ничего не случится, если и через два часа, — прибавил Клод де Монтолон.

— Так, значит, мы встретимся у моста? — спросил Филиппо. — Мы привяжем своих лошадей к деревьям, а сами будем на страже. Черт возьми, вот было бы здорово, если бы нам удалось задуманное дело. Я думаю, Нарваэс сошел бы с ума от злости!

— До свидания, друзья, — проговорил Олимпио, и, простившись со своими товарищами, поскакал по направлению к замку и к селению.

Наступал вечер. Олимпио скакал во весь опор на взмыленной лошади. Кругом не было ни души. Вдали на возвышенности уже виднелся величественный замок. Сердце Олимпио забилось сильнее. Он хотел припасть к ногам старика и Долорес и просить у них прощения за все причиненное им горе.

Не доезжая до деревни, Олимпио соскочил с лошади и направился к хижине Кортино пешком. В деревне царила мертвая тишина, маленькие, убогие хижины были пусты. Олимпио подошел к ближайшему дому и постучал в дверь — никто не отзывался.

— Черт возьми, неужели поселяне и их жены еще в поле, или все жители Медина вымерли? — пробормотал Олимпио и пошел дальше, оглядываясь по сторонам. — Вот там, кажется, перед дверью хижины сидит старушка, нужно будет обратиться к ней! — И он быстро направился к тому месту.

— Кто идет? — спросила старуха, слепая поселянка, мать Луситы, услышав приближающиеся шаги.

— Как видите, воин, матушка, — ответил Олимпио.

— Я ничего не вижу, благородный дон, я слепая!

— Скажите мне, куда скрылись жители вашей деревни?

— О благородный дон, ужасное проклятие разразилось над селением. Большая часть работников и поселян взяты в плен, те же, кто избежал этого жестокого наказания, должны теперь работать с утра до поздней ночи!

— Как — взяты в плен? — спросил Олимпио. — Каким же образом, расскажите!

— Вы, вероятно, нездешний, а то, наверное, знали бы о восстании, вспыхнувшем во владении Медина! О пресвятая Матерь Божья, вот настало ужасное время!

— Покажите мне хижину Мануила Кортино, мне необходимо видеть старика!

— Хижину я вам могу показать, благородный дон, но она покинута своими владельцами.

— Как, неужели Мануила Кортино и его дочери Долорес больше нет в деревне?

— О, это ужасная история! Куда ни посмотрите, везде вы встретите нужду и горе! Староста и добрая его дочь были для селения благословением неба! Вы не поверите, как добра была прекрасная девушка! Она заботилась о больных с неутомимым усердием; бедные, угнетенные и сироты находили в ее доме убежище! Но вот настали дни несчастья и бедствий.

— Говорите скорее, матушка, я сгораю от нетерпения! Где старый Кортино? Где Долорес?

— Не знаю, благородный дон, — проговорила старая поселянка, пожав плечами и скрестив руки на груди, — никто не знает о них! Для усмирения вспыхнувшего восстания сельский староста и его дочь были оставлены в замке в качестве заложников! О, это было страшное, тяжелое время. Но старому Кортино и доброй Долорес удалось вскоре освободиться из замка! Мне рассказывали, что они бежали, но никто не знает куда!

Олимпио стоял мрачный, погруженный в тяжелые думы.

— Когда это случилось? — спросил он наконец.

— Несколько дней тому назад, благородный дон! И вот вчера сбежал и управляющий Эндемо! В замке теперь страшное смятение, так как подозревают, что управляющий, воспользовавшись восстанием, захватил себе все сокровища и деньги и бежал.

— О, это ужасно, и никто не знает, куда отправился старый Кортино со своей дочерью? — спросил Олимпио.

— Одни говорят, в Мадрид, но я этому не верю! Лусита, дочь моя, думает, что они бежали на север, в сторону границы! За границей они в полной безопасности от управляющего Эндемо, который преследовал Долорес и мою дочь!

— На север, в сторону границы, — повторил Олимпио, — тогда мне, разумеется, не нужно искать хижину Кортино.

— Да, она пустая, благородный дон. Я желаю себе смерти, так как без Долорес жизнь моя стала невыносимо тяжелой!

— Но вы сказали, кажется, что у вас есть дочь?

— Она скучает и постоянно плачет по Кортино и его дочери, которые о ней постоянно заботились! Вся деревня находила приют у доброго старика! Теперь все прошло, все изменилось!

— И вы думаете, что управляющий Эндемо преследовал Долорес?

— Это был злой дух герцогства Медина, благородный дон! Он и теперь, вероятно, отправился следом за этой прекрасной девушкой!

— Благодарю за все! Примите от меня этот ничтожный подарок за вашу любовь к Долорес, — проговорил Олимпио, положив в руку слепой поселянки свой туго набитый кошелек. — Молитесь за нее, матушка, молитесь и за меня!

— О мой благородный дон, чем я заслужила от вас такого щедрого подарка!

— Вы бедная и слепая, и поэтому пусть эта ничтожная сумма послужит вам облегчением в нужде… Долорес, значит, больше нет!

— Скажите, благородный дон, вы родственник Кортино или любите благородную, прекрасную, добрую девушку?

— Я люблю Долорес и приехал повидаться с ней после долгой разлуки!