Этноцентризм представляется неизбежным следствием принадлежности к культуре; скорее всего, по-другому и быть не может. Наше выживание и самоуважение зависят от тех, среди кого мы родились. Сегодня человек нуждается в предписаниях, передаваемых посредством культуры, почти в той же степени, что и в генетических. Ведь иначе как бы мы говорили, читали, считали, думали? Гены не способны привить нам навыки, мы должны учиться им у говорящих на нашем языке мужчин и женщин, впитывать знание, хранимое в книгах и других системах символов. Но наставляя человека, как ему быть, культура выдвигает собственные требования. Как гены используют тело в качестве устройства для их воспроизводства, так и культура стремится использовать ее индивидуального носителя для своего выживания и развития. Чтобы добиться этих целей, она должна убедить нас в собственном превосходстве.
Человек, по-настоящему впитавший культуру, готов пожертвовать даже собственной жизнью ради своей страны, партии или религии. Он интуитивно знает, что на родине холмы красивее, еда вкуснее, песни звучнее и старики мудрее, чем в любой другой стране мира. Он знает, что незнакомые языки — варварские, а чужие обычаи смешны и отвратительны. Именно по-настоящему культурные люди хранят традиции; без них бы культуры впали в постоянную изменчивость и очень скоро утратили свои особенности.
Преданность культуре зачастую сильнее, чем предписания генов, заставляет людей игнорировать собственные насущные интересы. Трудно понять, какую пользу приносит бесконечная история взаимных убийств воюющим сторонам — сербам и хорватам, ирландским католикам и протестантам, армянам и азербайджанцам, камбоджийцам и вьетнамцам или враждующим племенам Южной Африки. Член семьи Капулетти, само-идентифицируясь посредством родовой вражды с Монтекки, не может удержаться от язвительного замечания при виде идущего через площадь врага, даже если за это поплатится жизнью. По той же причине ежегодно гибнут сотни членов Вест-сайдских банд в Чикаго. Иногда поводом для убийства служит опознавательный знак, принятый в другой банде, например сдвинутая влево кепка или браслет на правом запястье.
Чрезмерно погруженный в культуру человек видит реальность сквозь ее призму. Тот, кто направляет психическую энергию лишь на предписанные обществом цели, теряет возможность выбора. Это легко заметить на примере примитивных обществ, например африканского народа гусии{56}. Как утверждает антрополог Роберт Левин, изучавший жизнь этого племени, гусии превыше всего ставят три ценности и почти всю свою энергию направляют на их достижение. Первая — иметь как можно больше скота, поскольку богатство определяется размерами стада. Вторая — иметь как можно больше детей и внуков, поскольку социальный ранг определяется количеством родни. И, наконец, третья цель — это духовная сила, в определенной мере проистекающая из богатства и социального ранга, но также требующая самостоятельных действий, вызывающих страх и уважение равных. Богатство, уважение и способность вызывать страх — все это различные виды энергии, повышающие вероятность приобретения ресурсов, необходимых для обзаведения большим количеством детей и внуков.
Эти цели почти не оставляют простора для поэзии, романтики или свободной фантазии. Сведенный к голой схеме, мир гусии мало отличается от мира, структурированного генами. И хотя гусии обладают богатыми и уникальными культурными традициями, главные цели, организующие их жизнь, — выживание, размножение, доминирование — очевидно являются естественным продолжением аналогичных целей всех нечеловекообразных приматов и других, более примитивных видов.
Требования нашей культуры сложнее и не так явно связаны с нашим биологическим прошлым, но и они бывают столь же узкими. Если когда-нибудь мы придем к тому, что у большинства людей останется лишь одна цель в жизни — заработать побольше денег, если уважение — и самоуважение — станут зависеть лишь от принятой в обществе шкалы материальных достижений, то мир, созданный даже самой передовой с технологической точки зрения культурой, станет таким же ограниченным, как мир гусии.
На первый взгляд кажется, что наше общество предлагает исключительное разнообразие стилей жизни. Желаешь стать религиозным фундаменталистом — амишем или кришнаитом, — пожалуйста. Хочешь быть свингером-одиночкой в городской многоэтажке или хиппи в лагере у реки — и здесь перед тобой открыты все возможности. Есть сообщества ученых, дайверов, вегетарианцев, солнцепоклонников, каждое со своими ценностями и стилем жизни. Но подразумевает ли это разнообразие общее культурное взаимодействие? Обычно — нет: множество различных культур существуют как бы в параллельных мирах, достаточно изолированно от взаимных влияний.
А те аспекты культуры, которые близки почти каждому, — не сложнее, чем у гусии. Большая часть нашего общества почтительно взирает на людей вроде Дональда Трампа, Ивана Боевски и Майкла Милкена, потому что они обладают грудами денег, преклоняется перед генералом Норманом Шварцкопфом, отдавшим приказ нанести по противнику массированные ракетно-бомбовые удары, платит миллионы долларов баскетболисту, который прыгает выше всех, и в экстазе припадает к стопам актеров — символов молодости, красоты и счастливой жизни, — хотя за улыбающейся маской порой скрывается растерянное и несчастное создание. Ландшафт этого мира каждый вечер видят на телеэкранах миллионы людей, и в этом мире царят всего несколько простых идей, которые беспрестанно повторяются на все лады.
Опасно придавать слишком большое значение картине мира, созданной вашей собственной культурой. Во-первых, это ограничивает потенциал личности. Например, в арабской стране образованная женщина чувствует, что ради сохранения целостности своей культуры должна жертвовать множеством важных для развития возможностей. Во-вторых, чрезмерное отождествление с определенным мировоззрением неизбежно
приводит к невосприимчивости к другим культурам и, в конце концов, к враждебному к ним отношению. Национализм, религиозный фанатизм и идеологическая нетерпимость стали причинами всех главных войн последних столетий, и сейчас, когда на планете становится все теснее, они представляют еще большую опасность. И последнее: безоговорочно принимать мировоззрение своей культуры опасно уже потому, что перестаешь видеть более широкую реальность. Люди, автоматически отвергающие все, что лежит за рамками предубеждений их сообщества, обречены на вечное заточение в своем мирке.
Однако сетовать на рамки своей культуры столь же бессмысленно, как порицать предписания генов за их узкий кругозор. И хотя человек может отвергать многие ценности и обычаи определенной культуры, преимущества жизни в достаточно цивилизованном обществе не позволяют отказаться от нее полностью. Тем не менее быть благодарным культуре, сделавшей нас людьми, и беспрекословно принимать ее — совсем не одно и то же. Некоторые величайшие исторические личности, стремясь развить человеческий потенциал, расходились во мнении со своим обществом, даже если оно находилось на пике процветания: еще Сократ задавался вопросом об основах гражданского повиновения, а позже Катон и Цицерон критиковали нравы римской элиты. Среди тех, кто пошел против установлений своего времени, были Жанна д’Арк, Мартин Лютер, Махатма Ганди.
Творческий гений — зачастую маргинал{57}, чье миропонимание значительно расширилось благодаря переходу из мира одной культуры в мир другой, что позволило осознать их относительность. Из семи «творцов современной эпохи», чьи жизнеописания приводит Говард Гарднер, лишь Марта Грэм, танцовщица и хореограф, прожила всю жизнь там, где родилась — в США, однако ее многочисленные путешествия позволяют утверждать, что фактически она принадлежала к различным культурам. Зигмунд Фрейд учился в Париже, а позже ему пришлось перебраться из Вены в Лондон; Эйнштейн переехал из Германии в Италию, потом в Швейцарию, вернулся в Германию, а оттуда эмигрировал в США. Ганди, прежде чем вернуться в Индию, многие годы провел в Англии и Южной Африке; Пикассо уехал из Испании во Францию; Стравинскому пришлось оставить Россию и переменить в изгнании много мест — в частности, он жил в Голливуде; Т. Элиот бежал с берегов Миссисипи в Лондон. Их склонность к перемене мест, скорее всего, не случайность, а свидетельство того, что человеку, покинувшему кокон своей культуры, реальность открывается шире.
