Каждый человек, пусть и не столь выдающийся, должен осознать, что унаследованные нами ценности, правила, привычки и мироощущение полезны и необходимы, но при этом не абсолютны. Опасно возлагать миссию критической оценки культуры на нескольких специалистов; эта ответственность должна быть разделена между многими людьми. Если большинство пассивно принимает любое определение общественного мнения или традиции, то несколько нечистых на руку заинтересованных групп могут манипулировать правилами в собственных интересах.
Чтобы приподнять вторую завесу иллюзии, достаточно осознать, насколько ограниченна картина реальности, предлагаемая даже самой интеллектуальной культурой. Для этого не нужно отвергать привычные ценности и способы поведения. Слишком часто сторонники контркультурного подхода, призывающие отказаться от господствующих ценностей, находятся в еще большем подчинении у своих революционных взглядов. Ярый фанатизм религиозных реформаторов, подобных Кальвину, революционных лидеров вроде Дантона, Марата, Ленина и Сталина или современных глашатаев маоизма, деконструктивизма и постмодернизма может быть столь же узким, как и ниспровергаемые ими учения и мировоззрения.
Тем не менее, подвергая сомнению описания реальности, предлагаемые нашей культурой, особенно средствами массовой информации, мы приближаемся к свободе. Открывая утром газету, помните о неизменной однобокости ее взглядов. Как говорил полковник Маккормик, знаменитый издатель Chicago Tribune, разборка в Чикаго Луп[5] важнее большой войны в Китае. Того, кто осознал, что СМИ представляют мир sub specie culturae[6], уже не так легко ввести в заблуждение.
В любое время полезно периодически снимать уже привычные нам искажающие очки, чтобы взглянуть на происходящее с иной точки зрения. В какой мере я разделяю мнение других людей о том, кем я являюсь и кем мог бы быть? Что вообще я знаю о ценностях других культур? Или более прозаично: так ли ценны для меня разрекламированные характеристики моего автомобиля? Стоит ли компания, где я работаю, моей верности? Действительно ли, работая 70 часов в неделю, я наилучшим образом направляю свою жизненную энергию? Верно ли, что стройность и моложавость — величайшие человеческие достоинства? Именно за такие вопросы Сократу пришлось выпить цикуту, а Савонароле — взойти на костер. Сократ и Савонарола выходили на площадь, дабы убедить сограждан в своих взглядах. Чтобы яснее понять природу реальности, не обязательно становиться пропагандистом — достаточно задавать подобные вопросы самому себе. Благодаря этому вы начнете освобождаться от иллюзий, этого побочного эффекта принадлежности к культуре. И сможете преодолеть вторую завесу майи.
Инстинктивные побуждения и культурные ценности проникают в сознание, так сказать, извне. Первые проявляются как химические импульсы, принимаемые нами за наши истинные потребности, вторые — как обычаи общества, которые мы воспринимаем как неизбежность и превращаем в собственные внутренние ценности. Третье же искажение реальности начинается в самом сознании и постепенно проявляет себя вовне: это побочный эффект осознанности — иллюзия личности.
Как мы уже видели, саморефлектирующее сознание — недавний продукт человеческой эволюции{58} (правда, неизвестно, насколько недавний). Генетические предписания, несомненно, древнее; культурные предписания, скорее всего, тоже сформировались до появления саморефлексии. Выдвигалось даже предположение, что люди стали осознавать собственное мышление лишь три тысячи лет тому назад. Прежде мысли и эмоции появлялись в уме самостоятельно, без всякого сознательного контроля. Древнегреческий воин и шумерский священник следовали инстинктам и обычаям, а если у них возникала новая мысль, они принимали ее за голос какого-нибудь бога или духа.
Даже в будущем мы вряд ли сумеем с точностью определить, когда человек начал управлять своими мыслительными процессами. В отличие от наконечников стрел и глиняных горшков, следы саморефлексии не выкопать из останков древних поселений. Она появилась так незаметно, что не оставила свидетелей: эпоха сознания началась не с грома, а с шепота. Но когда бы ни возникла эта способность, ее появление стало одним из самых значительных событий на нашей планете. Даже астероиды, по одной из версий, положившие конец эпохе динозавров около 65 млн лет тому назад, не произвели столь серьезных изменений.
Почему это событие столь важно? Отчасти, конечно, потому, что, сознательно управляя умственным процессами, гораздо проще создавать и применять новые технологии. Но куда важнее следующее: ум, осознавший свою автономию, позволил отдельному человеку воспринимать себя как независимого деятеля с собственным интересами. Впервые у людей появилась возможность сбросить власть генов и культуры. Человек получил право на собственные мечты и собственную точку зрения, исходящую из индивидуальных целей.
Но принеся свободу, личность скрыла реальность за еще одной плотной завесой — иллюзией эго. Эгоизм неотъемлем от жизни, и безжалостные громилы доминировали в ней, видимо, задолго до того, как способность к рефлексии позволила мужчинам и женщинам контролировать свой разум. А с тех пор как появилась личность, она внесла в этот образ собственные коррективы. Представим себе Зорга{59}, вожака первобытного племени из эпохи до возникновения саморефлектирую-щего сознания. Зорг знает, что он вожак, потому что если он куда-то направляется, все племя идет за ним. А если он рычит, то все остальные дрожат от страха. Испытывая голод или вожделение, Зорг использует свое доминирующее положение, чтобы получить львиную долю желаемого. В припадке гнева он может прибить кого-нибудь из сородичей. Он, несомненно, эгоист, однако его эгоизм лишен важной составляющей, свойственной лишь человеку с рефлектирующим эго: Зорг не честолюбив, он не стремится монополизировать власть как таковую. Его претензии на доминирование — результат предписаний генов и реакций соплеменников, это временные, контекстнозависимые поступки. Он даже не пытается накопить больше имущества, чем у сородичей, ведь недвижимости у охотников-собирателей нет, а движимое имущество трудно носить с собой.
Можно утверждать, что кругозор Зорга сильно ограничен тем, что биология и культура позволяют ему испытать. Но зато он свободен от предубеждений — побочного продукта осознающего себя разума. Фараоны, властители Месопотамии, долины Инда или древнего Китая отличались от Зорга не только невероятным превосходством доступных им ресурсов, но и ощущением собственной неповторимой индивидуальности. С момента появления эго его главная цель — защищать себя любой ценой. Поэтому десяткам тысяч египетских рабов пришлось оплатить своими жизнями строительство пирамид, где продолжало бы жить эго фараона, и той же цели служили тысячи искусно изготовленных статуй воинов, захороненных в могилах китайских императоров.
Пусть в меньших масштабах, но ненасытные эго пожирали психическую энергию людей почти в каждом известном нам древнем сообществе. Когда умирал вождь какого-нибудь кочевого племени из степей Центральной Азии, жившего набегами на более обжитые регионы Европы и Азии, в могилу вместе с ним клали его лошадей, оружие и драгоценности — а также его женщин и слуг, дабы они могли служить любимому покойнику и после смерти.
В «Илиаде», наиболее почитаемом в европейской культуре эпосе, блестяще описано эго древнегреческого воина. Поэма начинается со встречи военачальников греческой армии, осаждающей враждебную Трою. Осада безуспешно длится уже много лет; греки устали, поражены болезнями и тоскуют по дому. Совет пытается разрешить спор двух великих вождей, угрожающий разрушить союз греков и завершить войну бесславным отступлением. Агамемнон, возглавляющий самое большое войско в армии, заявляет, что захваченные греками трофеи распределены несправедливо: Ахилл получил больше, чем заслуживает. Ахилл, завоевавший безрассудной храбростью величайший почет среди греков, резко возражает, что все его трофеи принадлежат ему по праву. Агамемнон угрожает, не получив доставшуюся Ахиллу Брисеиду, увести свои войска. Другие вожди опасаются, что когда Агамемнон со своими многочисленными солдатами покинет греков, война будет проиграна, поэтому они заставляют Ахилла отказаться от девушки. Оставшаяся часть «Илиады» посвящена последствиям этого события: огорченный Ахилл не желает сражаться; без его помощи война оборачивается для греков еще большей неудачей; боги сходят с Олимпа, выступая на той или иной стороне и друг против друга… и так далее, пока в конце концов гордые башни Трои не рушатся, объятые пламенем.
