«Лучше бы эта Хованская держала открытой входную дверь, а не окно…» — с ужасом думала, стоя в лоджии, Генриетта, заглядывая вниз.
Двенадцатый!
В любом случае, чтобы попасть в соседнюю лоджию, ей следовало встать на ограждение.
Геня принесла из комнаты стул…
Лысый продолжал мирно спать, сладко посапывая, согласно рецепту опытной клофелинщицы.
Геня встала на стул. Потом на ограждение…
В общем это оказалось нетрудно… Но очень-очень страшно.
В таких случаях, говорят, главное — не смотреть вниз… Так истошно кричат герои всех приключенческих фильмов, болтаясь, как правило, под окном небоскреба: «Только не смотри вниз, только не смотри вниз!»
Разумеется, Генриетта посмотрела.
В общем, ничего не случилось.
Очевидно, это означало, что у Генриетты очень хороший вестибулярный аппарат.
Просто было очень красиво… Черно-синее небо и пульсирующие разноцветными огоньками автомобилей улицы и магистрали.
И вроде бы высота, на которую она сейчас приподнялась над землей, встав на стул, а потом на ограждение, была невелика… К двенадцати этажам — еще всего-то добавилось… ну, плюс метр.
Но ощущение было уже не то, что прежде, когда она смотрела на землю из лоджии. А как будто немного кружишься — и летишь над городом! Прямо не Генриетта, а Маргарита какая-то…
Пыхтя и держась за перегородку, Генриетта спустилась в соседнюю лоджию… Так же пыхтя, спрыгнула на пол. Все-таки, извините, восемьдесят четыре килограмма, приятная полнота… и абсолютное пожизненное презрение ко всякого рода шейпингам и тренингам. В этом смысле Генриетта была преданной последовательницей сэра Уинстона Черчилля, который, как известно, любил повторять: «И главное — никакой физкультуры!»
А тут такие упражнения…
Генриетта постояла немного, чтобы отдышаться.
Впереди была пустая темная чужая квартира… С запахом покойника, как было обещано Светловой.
Генриетта включила фонарик, изъятый в квартире лысого, — все по-прежнему шло само собой.
Геня стояла в темноте чужого дома и, как старательная ученица, повторяла про себя перечень мест в квартире — типичных! — куда женщина может положить то, чем дорожит… Именно женщина, потому что, как утверждал ас своей профессии, Генриеттин муж, Гоша Ладушкин: «Захоронки мужчины и женщины делают по-разному».
К исходу второго часа Генриетта осмотрела их все. Все эти типичные захоронки…
Очевидно, удача была не совсем на ее стороне.
Кассеты, которую она искала, не было.
И все-таки Генриетта не сдавалась. Она просто не могла вернуться, не обнаружив того, что так ловко спрятала вдова Хованского.
Уже под утро кассета с пленкой обнаружилась… Она лежала в ящике письменного стола — место, которого в списке Ладушкина не значилось вовсе.
Очевидно, это было связано с убеждениями Ладушкина, искренне полагавшего, что место женщины на кухне.
Лысый проснулся точно по будильнику, который поднесла к его уху Генриетта. Она уже сварила кофе и собиралась прощаться.
— А я уж испугался, что ты клофелинщица… Чего-то мне подсыпала и деру дала с моим бумажником… — потирая лысину и продирая глаза, заметил лысый.
— Ну что вы…
— Ну и дела! Ну я и вырубился… Так что же, деточка, с нами вчера было? Не напомнишь? А то я что-то…
— Вы были великолепны, — похвалила Генриетта.
— Да-а? — польщенно улыбнулся лысый.
— Чтоб я сдохла…
«Но я не сдохла, представь себе, лысый! — с абсолютным изумлением от самой себя думала рыжая Генриетта, торопясь домой. — Я не сдохла. Напротив. Я забралась в эту квартиру и, не сверзившись при этом с двенадцатого этажа, обокрала ее… Вот это да! Светлова будет довольна…»
Глава 4
Светлова была недовольна. Она читала ладушкинский «э-мэйл» из Парижа и была недовольна.
«Одну даму приговорили к смертной казни за убийство. После оглашения приговора к ней обратились с увещеванием простить окружающим их прегрешения, как это сделал Спаситель. «Господь, — ответила она, — поступил, как ему было угодно, а я никогда не прощу», — писал Светловой Ладушкин.
Обыкновенно преступница удовлетворяет своему чувству мести не так скоро, как преступник, а спустя дни, месяцы, даже годы, ибо страх и физическая слабость являются обстоятельствами, на первых порах тормозящими ее мстительность.
У нее месть является не рефлекторным актом, как у мужчин. Но своего рода любимым удовольствием, о котором она мечтает месяцы и годы и которое насыщает ее, но не удовлетворяет.
Очень часто преступления, совершаемые женщинами из ненависти и мести, имеют сложную подоплеку. Преступницы, подобно детям, болезненно чувствительны ко всякого рода замечаниям. Они необыкновенно легко поддаются чувству ненависти, и малейшее препятствие или неудача в жизни возбуждают в них ярость, толкающую их на путь преступления. Всякое разочарование озлобляет их против причины, вызвавшей его, и каждое неудовлетворенное желание вселяет в них ненависть к окружающим, даже если придраться решительно не к нему. Неудача вызывает в их душе страшную злобу против того, кто счастливее их, особенно если неудача эта зависит от личной неспособности. То же самое, но в более резкой форме наблюдается и у детей, которые часто бьют кулаками предмет, наткнувшись на который они причинили себе боль.
В этом видно ничтожное психическое развитие преступниц, остаток свойственной детям и животным способности слепо реагировать на боль, бросаясь на ближайшую причину ее, даже если она в форме неодушевленного предмета».
Светлова тяжко вздохнула, изучив очередное послание Егора.
Когда-то архитектор Ле Корбюзье мечтал о том, что в рабочих кварталах Парижа появятся центры культуры — столь общедоступные, что в них придут даже те, кто никогда не бывает в библиотеках и театрах…
Мечта великого архитектора сбылась: Ладушкин появился в библиотеке Центра культуры Помпиду!
— Лучше бы он этого не делал… — пробормотала Аня.
А вот Генриеттой Светлова была довольна.
Как Анна и предположила, Хованская припрятала у себя в квартире — скрыла от милиции — пленку, которая была в видеокамере в тот самый вечер. И эта пленочка не только полностью обеляла Ладушкина, но и составляла настоящее алиби вдовы.
Самый важный итог просмотра пленки, похищенной Генриеттой из квартиры Хованский: Инара Оскаровна ни при чем.
И Ладушкин — ни при чем…
В общем, это был бы подходящий момент закончить историю полюбовно: Ладушкину вернуться к жене в Москву, Светловой — к своим витаминам и привычному для беременной женщины распорядку дня.
И, решив использовать этот момент на все сто, Светлова набрала номер вдовы.
Интересно, что Хованская сразу узнала ее голос… И это, без сомнения, обещало интересное продолжение.
— А я ждала вашего звонка, — незамедлительно оправдала это предположение Инара Хованская.
— Даже так?
— Что, голубушка, свистнули пленочку из квартирки?
— Ну, как вам сказать… — замялась Светлова, «не подтверждая и не опровергая».
— Ну уж скажите как-нибудь! Что это на вас нерешительность этакая вдруг напала?
— Без комментариев, — вздохнула Светлова.
— Неужели сами квартирку обчистили?! В вашем-то положении — и заниматься такой акробатикой!
— Что делать, обстоятельства вынуждают.
— Ну как чувствовала я, что открытым окошком могут воспользоваться нехорошие люди… Впрочем, я не в обиде — у меня ведь копия пленочки есть. К тому же страшно интересно наблюдать, как вы стараетесь меня переиграть!
— Инара Оскаровна, признайтесь… Разрешите наконец мои сомнения, — попросила почти нежным голосом Светлова — ведь вы, как всегда, опередили своего мужа на один ход — и сами наняли детектива?
— А вы догадливая, — усмехнулась Инара.
