— Конечно, дорогой! Подумай, походи, я тебе каталог дам, полистаешь дома… Важная покупка, один раз за всю жизнь делаешь!

— Ясно, — сказал я. — Но пока не собираюсь. Нет в планах. Не хочу!!!

— Главное, — Марат поднял палец, — не покупай яд, где попало, впарят китайскую подделку, только деньги потеряешь… Они и толченое стекло, и метиловый спирт, все что хочешь намешают, и немецкую этикетку налепят — не отличишь.

— Слушай, а вот ты сам такой умный, чего ты-то не в Нульгороде? — вдруг разозлился я.

— Еще месяца два поработаю, — серьезно сказал Марат. — Дела закрою, денег заработаю. Туда всегда успеется.

— А сам-то как будешь? — полюбопытствовал я.

Марат помолчал, словно раздумывал, доверять ли мне свою тайну.

— Кофе с толченым изумрудом. Вкус — ммм! В древности султанов и падишахов так били…

— Ладно, Марат, удачи. Мне пора.

Я подумал, что все-таки восточная психология для меня всегда останется загадкой. Сделал еще один шаг к двери, но неожиданно для самого себя обернулся:

— Послушай, а у тебя нет ничего поесть? Просто поесть? А? Еды забыл купить, а ни одного магазина…

Марат задумался.

— Так-то у меня здесь ничего нет… — произнес он слегка виновато. — Дома ем. Но… знаешь что? — Он вдруг снял с полки одну из самых больших коробок. — Вот такая штука есть: «Прощальный ужин». Там бутылка вина, ананас консервированный и всякие деликатесы. Вино — так себе, кислятина. Китай делает, не Кавказ, что ты от них хочешь. А остальное можно есть.

— Так оно же отравленное?! — обиделся я.

— Пилюли сами не глотай, брат, кто ж тебя заставляет? Пилюли выкинь, а остальное — нормальное. Я ел, жив, как видишь…

— Сколько стоит? — спросил я.

Черное ночное небо поплевывало холодным дождем, и я весь продрог, пока дошел до дома, прижимая коробку к груди. На двери подъезда висел свежий бумажный лист. Давно я не видел здесь объявлений. А уж с хорошими новостями — очень давно.

«Уважаемые жильцы! По техническим причинам после 20 октября в Северный район города прекращается подача электроэнергии. Убедительная просьба заблаговременно переселиться в свободные квартиры центрального округа города. Администрация Северного округа».

Я громко выругался, но, похоже, меня здесь никто уже не мог услышать. Ни одно окно не светилось — ни в моем доме, ни в соседних. 20 октября наступало послезавтра. А если глянуть на часы, то, считай, уже завтра.

Переезжать… Господи. Допустим, взять только самое необходимое. Одежду. Холодильник я там найду где-нибудь. Что еще? Перевезти терминал. Где-то надо брать машину. Где? Подыскивать новую квартиру. Это не трудно, но надо походить по домам, потолкать двери, повыбирать. Когда это я все успею до завтра?

Вынув мобильник, я набрал номер. Долго никто не подходил, затем трубку взяли.

— Николай Борисович? — сказал я. — Это Костя. Я завтра на работу не смогу выйти. У меня дом от электричества отключают, переезжать надо срочно.

В трубке помолчали.

— Костя, без тебя никак завтра. Рейд закрыть некому, сам знаешь, какое время сейчас, никого не осталось. А у нас по нижнему сектору нарушения сегментации идут. Ты вот чего… Переночуй в дежурке? Завтра пятница. А в выходные переедешь.

— Отпадает. — Я покачал головой, хотя мой собеседник конечно не мог этого видеть. — В дежурке терминала нет.

— Зачем тебе терминал ночью?

— Николай Борисович, у меня жена, сын…

— Ну, подождут денек! Каждый день туда-обратно вредно ходить, мозги сотрешь себе.

— Это у нас — денек! А у них наш денек — две недели! Значит, они меня месяц не увидят?

— Костя, не могу отпустить, — сухо произнес Николай Борисович. — Кто в смену выйдет? А ведь сегментация завалится — ищи потом свою жену и сына… Ты бы хоть раньше предупредил, хоть бы с Шухиным договорился, чтоб он подменил. Кто в смену пойдет?

— Николай Борисович! — заорал я. — Они меня ждут по две недели! Если я завтра не приду, и все выходные буду переезжать, то у них — два месяца пройдет!

— Что ж ты на меня орешь, Костя?! — сухо пробасил Николай Борисович. — Хочешь, вообще прекратим дежурства? Хочешь? А если полетит целый сегмент вычислителя, а с ним полетит твоя жена и ребенок — то и ладно, да? Кто виноват будет?

— Не полетит, — сказал я. — Они дублируются троекратно. И в Штатах резерв. А вы роботов пустите в смену! Хватит уже людей гонять!

— Каких роботов, Костя? — устало произнес Николай Борисович. — О чем ты?

— Проект новый! — рявкнул я. — В Нульгороде сейчас все только об этом и говорят! И по Теле показывают!

— Вы там совсем с ума сошли в своем Нульгороде? — безнадежно вздохнул Николай Борисович. — Какой проект? Какие роботы, Костя? Возьми себя в руки. Мне казалось, мы с тобой всегда ладили. Мне казалось, ты получаешь очень неплохую зарплату. Мало кто на земле получает такую.

— Да это не сложно, на земле вообще мало кто! — отрезал я, и вдруг окончательно взорвался: — Плевать я хотел на вашу зарплату! А если я воспользуюсь своим конституционным правом на эмиграцию в Нульгород? Что вы будете делать? А?! Вот помру — и все! Не остановите!

— Костя, милый мой, а кто тогда вообще останется… — начал Николай Борисович, но я нажал отбой, а затем выключил телефон, чтобы он не смог перезвонить.

Когда я дико голоден, у меня нервы совсем ни к черту. Я знаю это, но ничего поделать не могу. Толкнул дверь и вошел в подъезд. Пахло здесь омерзительно — похоже, опять кто-то недавно эмигрировал, не потрудившись даже из Нульгорода сообщить санитарной бригаде.

Еды в наборе оказалось мало. Жестянка маринованных устриц. Банка с ананасовыми шайбами. Фигурные сухари, призванные заменить свежий хлеб, сколько бы не провалялась коробка на складах. Еще какая-то пищевая ерунда, которую я распаковал и проглотил раньше, чем успел рассмотреть. Уж не знаю, о чем думали создатели «Прощального ужина», но ничего особенного в нем не было. Ни прощания, ни ужина. Может, потому, что я умял его один всухомятку, а предполагалось — романтически, на двоих?

Запить было нечем. Вода в кране шла теперь совсем тоненькой струйкой и была откровенно ржавой — с бурыми крошками.

Пришлось открыть вино. Сто лет уже не пил вина. В шкафу дальней комнаты нашел бокалы. На каждом оказался толстенный слой пыли. Я поразмышлял, что будет чище — сдуть пыль и протереть рукавом или сходить вымыть в ржавой воде. Победила лень.

Встав с бокалом у окна, я долго смотрел на город. Город казался сегодня абсолютно вымершим — лишь вдалеке светились прожектора вокруг здания Университета. Там стояли вычислители Нульгорода, там тянулись ночные дежурства техников. Где-то там работал официальный центр эмиграции — терминал и шлем с токоразрядником. И дежурная медсестра. Круглосуточно. Конституционное право. Господи, неужели даже сейчас еще кому-то выгодно, чтоб люди уходили в Нульгород? Кому же? Кому, Господи? Или об этом уже просто никто не думает? А может, просто каким-то высшим силам понадобилась наша планета, и они устроили все тихо и бескровно, чтобы люди по своей воле переселились в вирт, а планета очистилась?

Вино кончилось быстро. Я распахнул окно и сел на подоконник, свесив ноги. Моросил все тот же дождь, где-то выла собака. Наверно все та же. Ну, люди-то понятно, а вот куда делись собаки? Вороны? Они-то не могли эмигрировать в Нульгород? Наверно просто ушли.

Ветер глухо выл в пустых комнатах. Похоже, было зябко, но лично я сейчас холода не чувствовал. Спать отчего-то тоже совсем не хотелось. Я оглядел комнату — нашу бывшую гостиную. И стал вспоминать, как мы жили здесь с Олей, Витькой и родителями. Как ходили играть в вирт. Как затем в Университе построили хороший пропускной канал и связали местный вирт с мировым Нульгородом. Нам это нравилось. Мы уходили туда при каждом удобном случае — на концерты звезд, на праздники, просто поиграть, отдохнуть. Тогда еще никто не собирался туда всерьез переселяться, кроме умирающих. Шли просто играть. Витька был маленький, подолгу оставался один, без нас. Может, поэтому он в конце концов и заболел?