– Не за что, – усмехнулся Фредди.

Джонатан сразу ушёл осматривать коров и Монти. Фредди открыл борт, и Сэмми с Ролом сгружали мешки, а Мамми уже звенела ключами у кладовки. Стеф подошёл к Фредди.

– «Рыгуны» куда?

– Давай к домику, – кивнул Фредди. – Патронов много потратили?

– Так. Рожка по два. Потренировал их немного.

– Гильзы убери на всякий случай.

– Могли с зимы валяться, – возразил Стеф и пояснил: – Малышня растащила уже. А запрещать, да отбирать… больше шуму выйдет.

– Тоже верно, – согласился Фредди. – Шериф оружие видел?

– А как же, – усмехнулся Стеф. – Ему по службе всё видеть положено. Но смолчал. Самооборона – святое дело.

Покупок в этот раз было немного, грузовик быстро опустел, и Фредди загнал его в сарай. Когда он подошёл к их домику, три автомата и цинк с остатком патронов лежали на веранде. Фредди занёс всё в дом и уложил на прежнее место. Конечно, жаль, что шериф видел, но тут уж ничего не поделаешь. Ладно, Хэллоуин многих образумил, может, и здесь, если по-глупому не нарываться… А ведь Стеф прав. С зимы валялись. Тогда и прибрали. Надо – выдали, не нужны – убрали. Так и сделаем. Тогда… тогда их не сюда, тогда… сундук! Окованный железом, старинный сундук. Перетащим его сюда и в самый раз. Ключи у лендлорда и старшего ковбоя.

Фредди вытащил автоматы и цинк обратно в свою комнату, засунул под кровать и закрыл кладовку. Вынул из шкафа и надел запасной пояс с кобурой и кольтом, и побежал в Большой Дом. Сундук они тогда так там и оставили: неподъёмный и замок сломан. А вот и пригодился. И замок – не проблема.

Джонатан осмотрел коров и лошадей.

– Как он погулял тогда, масса Джонатан, – Молли, тяжело дыша, затолкала наконец Монти в стойло и накинула щеколду, – так и буянит теперь, гулять просится. Ну, мы одеваем его и пускаем. Скучно ему взаперти, масса.

– Ладно, – кивнул Джонатан. – Пока не очень холодно, пусть гуляет.

В скотную всунулись мордашки Тома и Джерри.

– Масса Джонатан, – затрещали они в два голоса, – масса Фредди в Большой Дом зовут.

– Иду, – кивнул Джонатан. – Всё хорошо, Молли.

– А и спасибо, масса Джонатан, – засияла улыбкой Молли.

Роб, сопя, пытался дотянуться до гвоздя, чтобы повесить курточку Монти. Джонатан мимоходом помог ему и пошёл в Большой Дом. Что там ещё Фредди придумал? Интересно.

Михаил Аркадьевич оглядел сидящего за допросным столом с опущенной головой Чака.

– Болит меньше?

– Да, сэр, – шевельнул Чак распухшими искусанными губами. – Я их не чувствую, сэр.

Он говорил ровным безжизненным голосом.

– Я вам всё сказал, сэр. Убейте меня.

– Вы хотите умереть, Чак?

Чак с усилием поднял на него глаза. В них уже не было ненависти, только усталость, покорная усталость старого раба.

– Я не могу жить, сэр.

– Чак, вы сами сказали, что горите, как спальники, так? – Чак кивнул. – Но спальники, перегорев, живут. Вам надо пережить этот период.

– Без члена проживёшь, сэр, а без рук?

Равнодушный тон и вызывающе дерзкие слова.

Михаил Аркадьевич кивнул.

– Вы правы. Но всё восстановимо. Пока человек жив. Идите отдыхать, Чак.

Когда Чак, бессильно болтая руками, ушёл, Михаил Аркадьевич прошёлся по кабинету, посмотрел на Спинозу.

– В госпиталь, Михаил Аркадьевич? – сразу понял тот.

– Да, Олег Тихонович, сегодня же. И предупредите доктора Аристова. Раз механизм тот же…

– Вы не сказали ему, что направляете в госпиталь, – сказал из своего угла Гольцев.

– А зачем, Александр Кириллович? Чтобы выслушать ещё одну истерику про «лучше убейте сами»? – Михаил Аркадьевич пожал плечами. – Ну, с его делом всё понятно. Состояние аффекта. Спусковым механизмом послужила та же листовка, так что его случай подходит под общую тенденцию. Оформляйте, как и остальных цветных.

– С этим ясно, – кивнул Спиноза. – А с Гэбом?

– С Гэбом ещё проще. Там ничего нет. За насильственное удержание в рабской зависимости отвечает Кропстон.

– Нет, Михаил Аркадьевич, дело не в этом, – вмешался Гольцев. – Он же не горит, пока выполняет приказы.

– Да, я помню, вы говорили об этом нюансе. Ну, что ж, давайте с ним тоже побеседуем. Вызывайте, Олег Тихонович.

– Аристов говорил, что спальнику предлагается выбор. Перегореть или остаться спальником, – задумчиво сказал Гольцев.

– Это интересно, Александр Кириллович, но здесь, – Михаил Аркадьевич покачал головой, – здесь выбор иной. Остаться профессиональным убийцей или стать беспомощным инвалидом. У спальников известен один случай восстановления. Через пять лет.

– Да, – кивнул Спиноза, – пять лет с парализованными руками…

– А Тим? – не сдавался Гольцев. – Руки работают. Если его расспросить ещё раз…

– Вы же сами мне весьма убедительно доказывали, Александр Кириллович, – улыбнулся Михаил Аркадьевич, – что с Тимом случай особый, исключительный, и что дальнейшее расследование не нужно и даже вредно. Я с вами согласился. Будьте последовательны, Александр Кириллович.

– Буду, – кивнул Гольцев. – Конечно, ему это лишние травмы. Жалко парня, но…

– Но не уподобляйтесь, – Михаил Аркадьевич на секунду остановился, подбирая сравнение. Спиноза и Гольцев с интересом ждали. – Чрезмерно рьяным. Когда не думают о средствах, то неизбежно теряют цель.

Спиноза и Гольцев быстро понимающе переглянулись. Михаил Аркадьевич, не обратив на это внимания, повернулся к двери и кивнул заглянувшему сержанту.

Почти сразу в кабинет вошёл Гэб. Руки за спиной, глаза опущены.

– Здравствуйте, Гэб. Садитесь.

– Здравствуйте, сэр.

Гэб сел на обычное место, положил руки на крышку стола.

– Сегодня хотелось бы поговорить о вас, Гэб. О вашем будущем. Вы думали о нём?

– Будущее раба в воле хозяина, сэр, – привычно бездумно ответил Гэб.

– Двадцатого декабря прошлого года все отношения рабской зависимости прекращены. Вы слышали об освобождении всех рабов?

– Да, сэр.

– Почему вы не ушли от Кропстона?

Гэб поднял глаза и медленно неприязненно улыбнулся.

– И потом кричать от боли, как Чак? Я через две камеры его слышу, сэр. Он горластый.

– И вы решили остаться рабом, Гэб?

– Я хотел жить, сэр, – снова опустил глаза Гэб.

– Значит, когда вас выпустят, вы вернётесь к Старому Хозяину?

Гэб вскинул глаза и вдруг подался к ним всем телом.

– Сэр, возьмите меня к себе. Своим рабом. Вам же нужен… Я и шофёром могу, и секретарём, и камердинером. Я… я русский выучу, сэр.

Михаил Аркадьевич грустно улыбнулся, покачал головой.

– У нас нет рабов, Гэб.

– Сэр, вы можете называть меня, как вам угодно. Я знаю, есть адъютанты, денщики, референты… Это же всё равно то же самое, сэр.

– Однако, – хмыкнул Спиноза.

– Гэб, – сказал Гольцев, – я знаю одного парня. Он перегорел ещё зимой. Не скажу, что он благоденствует, но он живёт, работает, растит сына. Он был в вашей десятке, – Гэб недоверчиво улыбнулся. – Его зовут Тим. Помнишь Тима?

– Сэр, я помню Тима. Его сдали в аренду, и он погиб.

– Почему ты так думаешь?

– Его хозяин должен был… всё сделать и вернуться. Он не вернулся, значит, погиб. Если мёртв хозяин, раб-телохранитель не должен жить.

– А если Тим уцелел?

– Он бы вернулся один, – Гэб опустил голову. – Чтобы принять награду. Или наказание.

– Какую награду?

– У раба одна награда, сэр. Лёгкая смерть от руки хозяина.

– А наказание?

– Трудная смерть. Смерть под пыткой, – Гэб пожал плечами и вскинул голову. – Сэр, раз вы решили, что я должен гореть, раз вы осудили меня… Я всегда выполнял приказы. Чак мечтал убить хоть одного белого по своей воле. А теперь он горит.

– А о чём мечтал ты, Гэб?

– О лёгкой смерти от руки хозяина, сэр, – почтительный ответ прозвучал издёвкой.

– А сейчас? – улыбнулся Гольцев.

– А разве что-то изменилось, сэр? – равнодушный тон сменился вызывающим так резко, что они невольно переглянулись.