Лишь наутро после моего побега станет известно, куда мне выписана подорожная. Лишь к вечеру отправится в путь казенная почта с уведомлением о случившемся и рекомендацией меня задержать. И почтарь уж не будет так взбадривать ямщиков, как я. Да и в столице не поторопятся с моим арестом, а снесутся еще раз с Москвой, чтобы уточнить, настолько ли виноват вице-губернатор Нижегородской губернии, что потребна эта мера.

Поэтому в Санкт-Петербурге у меня были два спокойных дня. Взять деньги из банка звонкой монетой. Обменять ее на британские бумажные фунты и французские золотые наполеондоры.

Среди вырученных мною средств была и частичка наследства Эммы Шторм — девяносто тысяч рублей ассигнациями, взятыми из банка. В то самое мое последнее московское утро.

Честное слово, я и тогда не считал себя вором, не считаю и сейчас. Пусть официальным душеприказчиком покойного графа я не являлся, но за его собственностью следил. Даже в особняке, в оранжерее, замерзла и засохла не более чем половина растений. А паи даже увеличили доходность. Так что эта скромная сумма — честная и заслуженная премия.

Почему же я не взял всё? Конечно, были, скажем так, политесные соображения. Когда вверх идет карьера, да еще внезапное богатое наследство — опасное сочетание, пристальное внимание завистников, нарастание опасности…

Нет, нет, нет!

Все это глупости. Я хотел именно ее, молодую вдову Эмму Марковну Шторм. И если мне и есть за что каяться в этой истории, то лишь за один эпизод. Когда я в кабинете генерал-губернатора, слегка напуганный и шокированный, в прямом смысле слова сымпровизировал сказку про взбалмошную дурочку, то пьющую кумыс, то дивящую соседей-дворян и своих мужиков чудесными прожектами.

Конечно же, я не хотел, чтобы губернатор отправил ее на врачебное освидетельствование. Нет! Только временно сбить его с толку. Пусть запутается, махнет рукой: отложим, завтра разберусь. Тогда я покинул бы его дворец через двери, а так пришлось…

Все делал правильно, вот только как вспомню ее взгляд, так щеки горят под порывами балтийского ветра. Ведь я-то знал: почти все прожекты этой милой дамы оказались выгодными коммерческими предприятиями и принесли ей гораздо больше доходов, чем продажи зерна и шкур владельцу полтысячи душ. Я ведь слежу за Никитиным и его конторой — умный, сообразительный жук. Охотно даст деньги только в одном случае: если знает, что каждый рубль принесет два-три.

Это самая умная и необычная женщина, которую я встречал в своей жизни. Захотел, чтобы она была моей. Но не стала.

Не то чтобы я увлекся как мальчишка — право слово, что за глупости. И о постельных делах ночами я не грезил, всегда полно горняшек, которые не прочь потешить барина. Меня привлекало другое, совсем другое.

Вообще-то, если быть совсем-совсем честным — а когда еще быть честным, как не одному, на палубе, под зимним ветром, — была еще одна ошибка. Дурацкая, позорная. День нашего знакомства, точнее вечер, точнее — ночь. Через две недели после того, как питерский воздыхатель направился в ее имение, да так и не доехал — пришлось постараться. После чего явился я.

Наша беседа была дружеской и раскованной, я вообразил, что молодая столичная вдовушка истосковалась среди мужланов-соседей и легко поддастся первому натиску. Тем более после недавних волнующих событий: почти жених не на пороге, а на березе. Мы уединимся, порадуем друг друга, а поутру я с немного усталой улыбкой скажу, что искренне желаю продолжение у алтаря. И это было бы даже любезностью.

Кто бы мог подумать, что все окончится комедией с кошками и мышками? Дядя-котик. Фы-ыр-р-р!

Тогда обида меня лишь подхлестнула, и я приступил к долговременной осаде. И на каждом этапе удивлялся — почему не получилось? Занозился по-глупому, конечно.

Ведь прежде мне не приходилось домогаться, наоборот, пресекал домогательства. Ну или не пресекал: городничие, капитаны, губернские судьи, разузнав, кто я, откуда, верней, ничего не узнав, побыстрей окорачивали дочек: другого женишка найдем. Ну, ищите, ищите, а мы уже в разгар бала нашли уютную комнатушку с услужливым засовом. И я в самый разгар охов и стонов, воздерживался от любых обещаний.

Почему же эта оказалась настолько неприступна? И я снова и снова выбивал ее из равновесия, чтобы пошла на поклон к самому надежному защитнику. Для нее все происходившее было безопасно: слуги, дважды договорившись с разбойной шайкой, вытребовали обещание: никакой опасности ни детям, ни ей. Ни женщин, ни детей я не убивал и не собираюсь. Да, у меня есть свой кодекс, коему следую всегда, как бы смешно это ни звучало. Надо убить — убью. Надо ославить и сгноить на каторге — не остановлюсь. Но не женщину и не ребенка.

Так все тянулось, пока не дотянулось до нынешней осени. Когда я поставил на карту все и…

Пустое! Не жалею! Если была бы возможность все начать сначала, так бы и сделал. Не смог бы пройти мимо этой барышни-загадки, не попытавшись сделать ее своей. Точнее, своим другом, своей союзницей. И это была бы моя вторая удача в жизни, после того как я сам взял свою долю в наследстве.

Но нет, не получилось. Впереди новая жизнь под новым именем, где — пока еще не решил. Новые встречи, новые женщины. Вот такой — не будет.

Все достанется этому недалекому служаке, который, вопреки своей недалекой честности, оказался слишком умным и расторопным. С-стервец. Вот кого я убил бы без всякой жалости и сомнений. Признал бы достойным соперником и убил. Увы…

Опять зовут. Пора идти в каюту. К сибирским морозам я привычен, но прибыть в Англию с простудой — не самая лучшая затея.

Финальная интерлюдия

Часть вторая

— Любезная сестрица, как дела у кузины?

— Гораздо лучше, чем предполагали скептики, собратья по скальпелю нашего Кляйнефогеля. Манипуляционная рана уже затянулась, кузина Аннушка улыбается и смеется, и последние сомнения, стоит ли отдать ее в Смольный институт, рассеяны. Кузина боится лишь насмешек соучениц.

— Над чем же, сестрица?

— Ее объявят врушкой. Девочки увидят последствия хирургической манипуляции, забросают вопросами: что ты ощущала, когда доктор оперировал твое лицо, а она ответит: «Спала».

— Пусть скажет: это новый, особый опыт, проделанный надо мной, а теперь такие же манипуляции будут распространены в столице. Она не обманет и здесь: нашего Кляйнефогеля ждут новые манипуляции, а значит — новые разговоры в салонах об этом волшебнике скальпеля.

— Так этот оператор не возвращается в Москву? Я слышала, что начальство командировало его лишь на неделю…

— Госпитальное начальство в нашей славной Первопрестольной получило письмо от Петра Петровича с рекомендацией не возражать, если доктор Кля… говоря проще, лекарь Пичугин задержится в столице до Святок. Нашлось немало пациентов и особенно пациенток, заинтересовавшихся любопытным опытом. Например, графиня Каменская…

— Петр Петрович — это…

— Новый военный министр Коновницын. Он не мог устоять перед настойчивостью родственников знаменитого фельдмаршала, пожелавших, чтобы с их дочерью была произведена безболезненная манипуляция. Бедняжка стала жертвой то ли небрежности горничной, то ли своего… гм… непростого наследственного характера: в чулке была забыта игла, которая вонзилась в пяту и там обломилась. Как ты помнишь, такая же печальная история была и с великим Суворовым, но хромота не мешала ему одерживать победы, а вот танцевать хромая — непросто. Увы, обычные хирурги не решались подступиться к графине: после начала манипуляций они были обруганы и побиваемы. Теперь же манипуляция пройдет во сне и злосчастная иголка будет отыскана.

— Благодарю за полезный рассказ. Непременно перескажу его кузине, чтобы она порекомендовала будущим подругам по Институту погружаться в манипуляционный сон, если им захочется удалить бородавку.

— Брат Жорж, так как я не удостоился чести стать секундантом на дуэли капитана Новгородцева и майора Розенгольца, а ты был приглашен эскулапом, расскажи о подробностях этой истории.