«Одна линия расследования лопнула с треском, — подумал Эккерт. — Но Пендлитон был не из тех, кто позволяет сердцу вышибить себя из колеи, в любом случае».

— Почему бы и нет? — резко прервал их Темплин. — Он был недурен собою и был бы хорошим мужем.

Яфонг дипломатично повернулся лицом к Темплину:

— Я говорил вам уже один раз — Пендлитон был КАВА. Это было совершенно невозможно.

Ответ на вопрос, что случилось с Пендлитоном, вероятно, крылся в неспособности Яфонга объяснить свои термины, предположил Эккерт. Можно было подойти так близко, что определения станут смутными и бесполезными.

— Сегодня ночью мы должны исключить некоторые версии, — сказал Эккерт.

Он взял маленький ящик из своей груды багажа и открыл его. Внутри была маленькая, на батареях, коробка со шкалами различных устройств на передней панели, обычными электродами и выпуклыми нервными зондами с боков и сверху.

Темплин смотрел на него с изумлением.

— Пользоваться этим может быть опасно, не правда ли?

— Может быть опасно не воспользоваться этим. Время становится важным фактором, и мы должны добиться хоть каких-нибудь результатов. У нас есть граница безопасности, в пределах которой мы можем стереть память об этой процедуре, но сама она остается рискованной.

— На ком мы будем ее проводить?

— Поскольку-постольку мы собираемся ее использовать вообще, — угрюмо сказал Эккерт, — мы можем с тем же успехом начать с высших.

Когда они готовились к полету, расследование казалось Эккерту совсем простым делом. Были только две возможности или Пендлитон совершил самоубийство или был убит. Зная записи Пендлитона, первую версию можно было отвергнуть. Несколько недель на Танпеше убедили его, что вторая версия тоже должна быть отброшена. Либо одна, либо другая должна быть исключена. Вторую исключить было легче.

Были и другие причины, столь же убедительные. Темплин был все еще уверен, что Пендлитона убили, а Темплин был человек эмоциональный, с доступом к мощному оружию. Вопрос был не в том, что он может сделать на самом деле, а в том, когда он сорвется.

Ночь, кажется, снова собралась быть дождливой, Было холоднее, чем обычно, и темные тучи скользили по звездному небу. Эккерт и Темплин стояли в тени дома, высматривая тропинку потемнее для какого-нибудь случайного прохожего. Эккерт выглянул под дождем со своего наблюдательного поста: несколько минут, и Найова выйдет на вечернюю прогулку.

Только Эккерт начал страстно мечтать о своей постели и домашнем тепле, как дверь открылась, и Найова появился в ее проеме. Эккерт задержал дыхание, когда старейшина почему-то задержался у двери, возможно, привыкая к ночному воздуху, а потом медленно выдохнул, когда Найова пошел вниз по тропинке.

Они подошли к нему с разных сторон.

— МЕНШАРЫ с Земли? — спросил он без испуга. — Есть что-нибудь, чего вы хотите?

— Нам хотелось бы, чтобы вы ненадолго пошли с нами в наше жилище, — начал Эккерт.

Найова был ошеломлен:

— Я не понял. Нельзя ли сделать это завтра?

— Боюсь, что надо сделать это сегодня.

Найова явно был не совсем уверен в том, что ему угрожают.

— Нет, я…

Эккерт подхватил его раньше, чем тот коснулся грунта. Темплин вынул пыж из приклада игольного ружья, поднял правителя на ноги, и они скрылись в кустах, окаймлявших тропинку.

Им надо было ужами проскользнуть назад, к своему дому, понимал Эккерт, надеясь только на то, что никто не видел, как они тащили потерявшего сознание аборигена. Он даже рассмеялся про себя, правда, несколько угрюмо. Темплин дожидался действий в духе «плаща и кинжала». Похоже, будто он, в конце концов, в этом деле собирался получить не только свою долю.

Вернувшись в дом, Эккерт приладил электроды и маленькие нервные тестеры к телу Найовы, который пришел в себя.

— Извините, — вежливо сказал Эккерт, — но мы сочли это необходимым. Вы понимаете, что мы должны разобраться во всем, в чем можем, в деле Пендлитона. У нас нет выбора.

Эккерт обнаружил, что смотреть в глаза правителю ему трудно, даже сознавая, что это — его долг и вождю не повредит.

— Но я помогал вам всеми возможными способами, — запротестовал Найова. — Я рассказал все, что мы знаем.

— Это верно, — тупо сказал Темплин, — а сейчас мы собираемся задать вам несколько вопросов.

Найова секунду выглядел озадаченным, а затем покраснел, когда понял.

Темплин повернулся к шкалам на квадратном ящике.

— Нам хотелось бы знать, — вежливо сказал Эккерт, — где вы были две недели назад ночью в это же время.

Найова удивился:

— Вы же знаете, что я был на ХАЛЕРА, церемонии совершеннолетия. Вы были со мной в качестве моих гостей. Вы должны твердо знать, что я там был.

Эккерт взглянул на Темплина, который коротко кивнул. Это был стандартный вопрос для проверки аппаратуры.

— Были на Танпеше у Пендлитона какие-нибудь враги?

Найова молча мотнул головой.

— По самым достоверным сведениям МЕНШАР Пендлитон не имел здесь никаких врагов. Он не мог иметь ни одного.

Лицо Темплина показало разочарование.

— Кто здесь был его другом?

— У него не было друзей.

Темплин сердито посмотрел на него, но ничего не сказал. Эккерт нахмурился: тот же самый ответ — у него не было ни врагов, ни друзей.

— Можете ли вы сказать, нравилось ли ему тут?

— Я не могу сказать. — Дрожь. — Я не могу объяснить, а вы не способны понять.

— Кто-нибудь убивал Пендлитона?

Эккерт услышал, как Темплин задержал дыхание.

— Нет.

— Спроси его еще раз, — сказал Темплин.

— Кто-нибудь убил Пендлитона?

— Нет.

— Пендлитон убил себя сам?

На лице Найовы выразилось отвращение.

— Да.

— Почему?

— Я не знаю.

Темплин сделал знак Эккерту заняться прибором.

— Позволь мне спросить его, — сказал он утвердительным тоном. Потом обошел туземца и посмотрел ему прямо в лицо.

— Почему ваш народ убил Пендлитона?

— Мы не убивали его. У нас не было причин желать ему зла.

— Вы ожидали, что мы поверим, будто он убил себя? Мы слишком хорошо его знаем для этого.

— Я думаю, этого достаточно, — холодно сказал Эккерт.

Темплин закусил губу, когда Эккерт дотронулся до другого верньера устройства. Найова внезапно вздрогнул, озадаченно посмотрел и осел в кресле. Эккерт снял с него электроды.

— Помогите мне отнести его обратно, если хотите, Рэй.

Они отнесли Найову к его дому и подождали, пока он не начал приходить в себя, после чего оставили его одного.

— Почему вы не использовали «сыворотку правды»?

— Возможна аллергия или реакция свертывания крови. Мы недостаточно знаем этот народ, чтобы рисковать. Они гуманоиды, но не люди.

— Как вы думаете, они способны обмануть машину?

Эккерт не ответил.

— Все верно, я знаю, что нет, — неохотно сказал Темплин. — Он все время говорил правду, не так ли?

Эккерт кивнул:

— Я никогда не допускал, что он лжет. Он выглядит нетипично; их культура не приспособлена ко лжи.

Они немного помолчали, спокойно бродя по тропинкам среди домов с запертыми ставнями, казавшихся от этого нежилыми.

— Я рад, — тихо сказал Темплин. — Это превышает мое понимание. Трудно предположить, что здесь кто-нибудь мог бы… умышленно совершить убийство.

Реакции Темплина будут теперь заслуживать особого внимания Эккерта. Теперь реакции не будут подавляться убеждением, что туземцы убили его лучшего друга. Какие реакции и эмоции он будет демонстрировать — Эккерт в точности не был уверен, так же, как и в том, что психология Темплина, столь схожая с психологией Пендлитона, поможет ему решить проблему.

Они исключили одну версию, но еще осталась та, с которой они начали.

«Почему Пендлитон избрал короткий путь?»

Эккерт медленно открыл дверь. Темплин еще спал, солнечные лучи лежали полосами поперек его смуглой обнаженной спины. На бедрах у него была полоса белой ткани, закрученная на талии подобно тому, как носили аборигены. Сейчас она была спутана, и узел начал распускаться.