Он не замечал каких-нибудь изменений в себе и не был в полной мере способен к самоанализу, чтобы удивиться, почему колония кажется лучшим местом, чем он считал раньше. Он просто замечал, что жизнь хороша, а люди замечательны.

Первое, что сделал Фергюсон, когда состоялась встреча, это бросил через стол график смертей. Линия, дорисованная с тех пор, как он видел ее, падала вертикально к основанию графика. Если дело и дальше пошло бы так же, график зарегистрировал бы воскресения умерших.

— Ни одного случая за десять дней, — произнес Фергюсон. — Спасибо вашей жене.

— Дженни?

— Вот именно. И вам за то, что вы тогда пришли ко мне. Результаты показывают, что наша оценка проблемы была верной. Но пока ваша жена обследовалась в местном госпитале, мы не могли быть уверены.

— Вы говорили, что другие обследовались, вернувшись домой.

— А-аа… Здесь нас постигло разочарование. На Земле условия, которые привели их к убийству, уже не существуют. Аналитики не смогли выявить и десятой части той информации, что мы получили от вашей жены за один раз тут на Марсе.

Дрю пришел в замешательство.

— Не понимаю. Условия в колонии хорошие…

— Согласен. Но дерево, полное рыбы, не делает кошку смелее. — Фергюсон засмеялся. — Простите. У меня возникла аналогия, и я привел ее слишком приблизительно.

Он стал серьезен.

— Здесь, на Марсе, человек напоминает кошку, сидящую на дереве. Она взлетает туда в порыве энтузиазма. А потом обнаруживается, что сидит на ветке, одинокая, испуганная, страшась слезть вниз.

Это была не та аналогия, которая могла встревожить Дрю, но он сделал вывод.

— Мы уже давно в космосе, — сказал он. — У нас есть дальние ракеты. Строительство на орбите, полет на Луну и станция на Луне. Несколько первых кораблей прилетели сюда. Построили Улей. А теперь началась колонизация. И безумие не начиналось.

— Те первые пилоты были другими. У них был энтузиазм. Они мигом взлетели на дерево. Орбита и Луна были совсем другим делом, старый дом был на виду. Даже здесь первоначальный энтузиазм не оставлял места для страха. Страх не приходил, пока колония не начала расти вширь и не пришло время удобств.

Фергюсон обошел стол.

— Как только у колонистов появился досуг, — продолжал он, — они стали замечать свое одиночество.

— Их же пять сотен, — вопросительно произнес Дрю.

— Верно. Тем не менее, как мала колония среди миллионов квадратных миль Марса. Вы всегда работали не покладая рук, и на вас это влияло меньше, чем на других. У них другой темперамент. Они ощущали неуверенность, страх, ничтожность жизни перед безбрежностью смерти.

— Откуда вы это знаете?

— От Дженни. Это было глубоко спрятано в ее душе, так же как и у других. Нам удалось это из нее выудить. И это подтвердило предположение, которое мы сделали, исходя из наших ранних анализов. Подсознательно в каждом колонисте жило подозрение, что Марс небезопасен. Это было обнаружено самими жителями, тем не менее никогда не предполагалось, что жизнь надо поддерживать. Уверен, вы можете следовать за моими размышлениями.

Дрю кивнул.

— В этом пункте, да. Но Дженни, она всегда была из породы пионеров. По крайней мере, я так всегда думал.

— Нет никакой гарантии иммунитета от страха. И если вы введете страх в какое-нибудь замкнутое сообщество животных, людей или кого бы то ни было, они всегда начинают рвать друг друга на части. В данном случае имеется дополнительный мотив, что ошибка могла привести к наказанию — что означало, конечно, изгнание на Землю, добрую старушку Землю, такую уютную и способную принять своих отпрысков.

Фергюсон сделал знак, чтобы Дрю вышел за ним из комнаты. Когда они шли вдоль коридора, он продолжал:

— Такой была проблема, как мы ее представляли. Вы можете видеть, насколько удачной была наша микстура. Вы можете испытывать удовлетворение, что стояли в начале нашего дела.

Дрю понадобились лишь мгновения, чтобы установить связь.

— А, этот поддельный прогноз погоды! Песчаная буря к северу от экватора!

— У нас была команда, работавшая неподалеку оттуда, — произнес Фергюсон. — Мнимая буря была нужна, чтобы направить их к месту, где мы разместили окаменелости — некоторые кости никто не мог идентифицировать, так что они смело могли предположить, что они не принадлежат никому из наших людей.

Беседуя, они стояли у следующей двери.

— Поскольку мы знали, что приманку заглотили, мы были уверены, что команда будет бродить вокруг в поисках дальнейших открытий.

Фергюсон открыл дверь и указал на клетку внутри.

— Это был наш крючок, — проговорил он. — Мы условились, что Горацио выпустим из клетки, чтобы люди его увидели, но не слишком близко.

Дрю взглянул на голого, дрожащего урода и ужаснулся.

— Эффектно, разве нет? — спросил Фергюсон. — На следующем корабле он вернется на Землю. Пара доз ацетата талия сделала его лысым, но даже в таком виде, если бы его увидели вновь, кто-нибудь из антропологов мог обнаружить, что это просто горилла.

Дрю был рад, когда дверь закрылась и обезьяна исчезла из вида.

— Вы думаете, что теперь колония стабильна? — спросил он. — Но разве страх не вернется, когда «марсиане» больше не будут встречаться?

— Не обязательно. Думаю, колонисты создадут легенду. В их пересказах Горацио тысячи раз изменит свой внешний вид. Охота за марсианами будет главным развлечением в течение долгого времени. И потом — кто знает? Есть некоторые породы кошек, которые живут на деревьях.

Дрю с неловкостью затронул следующую тему.

— Две недели назад вы сказали, что я больше всего похож на следующего убийцу. Почему?

Фергюсон свободно ответил на вопрос.

— Из всей колонии вы были единственным человеком, который не слышал об открытии окаменелости. Вы были слишком заняты работой и тревогой за жену. Я дал вам отдых, чтобы вернуть в круговорот жизни.

Дрю не был удовлетворен. Остался последний вопрос.

— Но от того, что вы все мне рассказали, разве я не остаюсь потенциальным убийцей? И как насчет вас? Вы, я и другие директора — мы же знаем, что все это фальшивка.

Фергюсон остановился у двери своей комнаты.

— Мы? Есть одна деталь, о которой я не упоминал. Эта найденная окаменелость… она была не той, что мы положили!

(Перевод с англ. Ю.Беловой)

Его Превосходительство Сэр Пуш, Архиепископ Акционерной Компании Единственной Истинной Святыни Бога, сжимая обеими руками алмазную рукоять, медленно поднял к небу каменный стилет. Покрытое бурыми пятнами острие проплыло вдоль его обнаженного раскрасневшегося тела и остановилось прямо над головой. Зазвучала литания. Подхваченный висящим на шее микрофоном голос обрушился на заполняющих огромный стадион людей, однако там, где сидел калека, в самом удаленном секторе с местами по 2.50, трудно было различить отдельные слова. В проходе между рядами продавец сладостей выкрикивал свое: «Кола! Каштаны! Холодная кола! Горячие каштаны!», и пение архиепископа терялось в криках торговца. Безногий, привязанный к небольшой тележке мужчина с коричневым загорелым лицом поднес к глазам бинокль и направил его на жертвенный алтарь, пытаясь по движению губ архиепископа прочесть хотя бы некоторые слова.

Литания закончилась, и толпа завопила в религиозном экстазе. Безногий быстро повел биноклем вдоль стадиона и вновь взглянул на алтарь. Архиепископ слегка откинулся назад, так что ребра натянули раскрашенную кожу. Молниеносным движением он опустил стилет, ударив точно в красный круг под левой грудью обнаженной девушки. Стилет погрузился в тело по рукоять, и толпа завыла, вскочив на ноги и швыряя в воздух жертвенные розы.