В 1932 г. фон Манштейн прошел переподготовку в Московском и Ленинградском военных округах. Здесь он впервые ознакомился с тем, как в Красной Армии на практике решается задача по овладению «формами глубокого боя с одновременным поражением боевого порядка противника на всю его глубину»[54]. В сентябре фон Манштен совершил поездку в Ростов для участия в качестве гостя на маневрах Красной Армии. Тогда он и предполагать не мог, что вернется в СССР, но уже в качестве завоевателя.

Фон Манштейн, оценивая в последующем военное сотрудничество между рейхсвером и Красной Армией, писал: «То, что впоследствии военное руководство укрепляло эти связи в интересах безопасности государства (в частности, в противовес польским претензиям) вплоть до неких форм прямого военного сотрудничества с Красной Армией, о чем было известно президенту рейха, рейхсканцлеру и военному министру, – это не противоречит истине. Но точно так же происходило сотрудничество и в области экономики. До договора Локарно[55] подобная опора на великую восточную державу была единственным возможным направлением внешнеполитической деятельности ввиду бедственного положения государства. Когда Штреземан[56], подписав договор Локарно, указал очевидный курс на запад, Секту пришлось смириться с этим – хотя контакты с Красной Армией с ведома правительства сохранились. Тайна, которой по понятным причинам окружалось это сотрудничество, придавала ему большее политическое значение, чем оно имело на самом деле. С немецкой стороны интерес заключался в возможности развития и испытания новых вооружений, а с русской – во влиянии на формирование нашего Генерального штаба»[57].

После возвращения из Советского Союза фон Манштейн обратился к командованию с просьбой назначить его на командную должность. Все-таки он был дальновидным человеком, ведь успешная военная карьера во многом зависела от прохождения офицером всех ступенек командной и штабной работы. 1 октября 1932 г. подполковник фон Манштейн назначается командиром егерского батальона 4-го пехотного полка, дислоцированного в Кольберге.

29 октября 1929 г. на нью-йоркской бирже произошло катастрофическое падение котировок. Это положило начало мировому экономическому кризису, завершившемуся лишь в 1933 г. Его последствиями стали разорение массы мелких и средних предприятий, крестьянских хозяйств, невиданная по своим масштабам безработица, нарастание социальной напряженности во многих странах, каждая из которых стремилась путем усиления регулирующей роли государства преодолеть возникшие трудности. Этим воспользовалось руководство Национал-социалистической рабочей партии Германии (НСДАП), которое активной пропагандой своих программных требований, критикой существующей системы правления сумело создать себе широкую социальную базу. На внеочередных выборах в рейхстаг в ноябре 1932 г. она набрала 11,7 млн голосов[58]. Представители германской тяжелой промышленности, финансировавшие партию А. Гитлера, стали требовать от рейхспрезидента П. фон Гинденбурга «передать правление самой сильной национальной партии», утверждая, что это будет отвечать «высшему принципу демократии». 30 января 1933 г. фон Гинденбург поручил Гитлеру сформировать так называемое правительство национальной концентрации, открыв тем самым путь к установлению в Германии диктаторского режима. В августе следующего года, после смерти фон Гинденбурга, Гитлер стал одновременно и президентом Германии, сосредоточив в своих руках законодательную и исполнительную власть.

Фон Манштейн, характеризуя Гитлера, писал, что он обладал необузданной жаждой власти и переоценивал свои возможности, чему способствовали его несомненные политические успехи, лизоблюдство видных партийных деятелей, а также некоторых окружавших его лиц. «Это было также в значительной мере следствием того, – отмечает фон Манштейн, – что он по отношению к несогласным с ним военным деятелям был не только главой государства, но и верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами, т. е. их высшим прямым начальником. К тому же он блестяще умел в споре со своими военными партнерами бросать на чашу весов политические и экономические аргументы, которые последним нелегко было опровергнуть, ибо для их оценки решающее слово также имели не военные, а государственные деятели»[59].

Фон Манштейн уже после окончания Второй мировой войны окончательно сформулировал свое отношение к Гитлеру и к НСДАП. Фон Манштейн пишет, что солдаты положительно оценивали национальную позицию партии, ее отношение к Версальскому договору и к бескомпромиссной борьбе с коммунизмом. В то же время солдатам, то есть военным, претило, что партия не всегда придерживалась собственных принципов, а также они осуждали насильственные методы политической борьбы. С точки зрения рейхсвера, положительной стороной было то, что в гитлерюгенде[60] и СА[61] заботились о физической закалке и спортивной подготовке молодежи. Назначение Гитлера рейхсканцлером, пишет фон Манштейн, «было воспринято армией если не с воодушевлением, то с чувством облегчения». Во главе правительства армия увидела «сильную руку», появления которой многие в Германии ждали с нетерпением[62].

Далее фон Манштейн отмечает:

«Что касается отношения солдат к Гитлеру, то для них он был избранным народом главой государства, а также главнокомандующим, которому все военнослужащие принесли присягу. Как бы они ни относились к Гитлеру лично, но присяга была реальностью, которая привязывала солдат к “вождю германской нации”. Затем нужно отметить, что мы, солдаты, как и бо́льшая часть немецкого народа – да и многие из неглупых иностранцев, были заворожены внутриполитическими и внешнеполитическими успехами тех лет. Так что голову Гитлера осенял нимб, который стал еще ярче, когда ему удалось провести аншлюс Австрии и одержать победу в Судетах, не пролив ни капли крови. Даже если бы он затеял политическую игру посерьезнее, все же у людей создалось впечатление, что он в любой ситуации интуитивно чувствует границы дозволенного. Поэтому понятно, что мы, солдаты, как и бо́льшая часть немцев, приписывали дурные и неутешительные проявления режима делам не Гитлера, а его приближенных. Это ошибочное мнение тогда было сильно распространено. В отличие от Сталина, Гитлер предоставлял своим соратникам свободу действия – хотя знал и об их недостатках, и о злоупотреблениях. В какой степени он сам был инициатором их дурных начинаний, было неизвестно. Его успехи затмевали все»[63].

В этих словах видно стремление в определенной степени обелить руководство вооруженными силами, снять с него ответственность за все, что произошло в последующем в Германии и за ее пределами.

После прихода к власти Гитлера началось стремительное продвижение по службе Эриха фон Манштейна. Этому способствовала и его дружба с главой военного министерства генерал-полковником В. фон Фричем. 1 декабря 1933 г. фон Манштейну было присвоено воинское звание полковник, а 1 февраля следующего года он назначается начальником штаба III военного округа (Берлин). Округом командовал генерал Э.И. фон Вицлебен. «Мы были хорошо знакомы благодаря совместной работе преподавателями офицеров штаба в Дрездене, – вспоминал фон Манштейн. – Он обладал способностью быстро ухватывать общую картину происходящего, но не имел склонности брать всю инициативу на себя. С точки зрения подчиненного, ценящего самостоятельность, это было прекрасное качество в начальнике. Наше сотрудничество не было омрачено ни тенью недовольства, ни расхождением взглядов. Он с явной антипатией относился к НСДАП – особенно к ее сомнительным представителям, с которыми нам приходилось вести общие дела»[64]. Командование военного округа имело двойные функции. С одной стороны, командующий был командиром 3-й дивизии, которая позднее была развернута в 3-й армейский корпус. С другой стороны, он являлся высшим военным начальником на подчиненной ему территории.