Прокопович понимает, что обеспечение народной пользы, так же как силы и мощи государства, связано с развитием производства. Он вменяет в обязанность верховной власти заботу «о постройке новых публичных дорог, о приуготовлении к переправам мостов и пристаней», о том, чтобы множились «у нас предивные рудокопные заводы, различные мастерства и художества, исправленное и умноженное купечество», «инженерство, корабельное дело, архитектура». В основе всего этого должно лежать экономическое искусство, которое «сообщает правила ведения хозяйства» (61, 13 об.). Размышления Прокоповича над проблемами «экономического искусства» способствовали тому, что при всей идеалистичности его взглядов на историю в них нередко можно заметить отдельные догадки о том, что в основе общественных явлений лежат не идейные, моральные, теологические факторы, а материальное бытие людей.

Рассматривая обязанности верховной власти, Прокопович особенно много внимания уделяет необходимости организации школ, академий, библиотек, настаивает на всеобщности образования; требует исправления нравов, искоренения суеверия и невежества. Он защищает также свободное от давления церкви научное исследование, свободу совести и религиозную терпимость, равенство женщины, ее право на образование, занятие государственных должностей и т. д.

Мечтая о просвещенном правителе, философе на троне, который будет управлять согласно законам разума и естества, просветит народ, укрепит государство и выведет его на путь общеевропейского прогресса, Прокопович не понимал утопичности и идеалистичности своих мечтаний. Общественные предпосылки для такого понимания еще не созрели.

Но тем не менее некоторые элементы понятия всенародной пользы в учении Прокоповича имели весьма прогрессивный общественный смысл. К ним прежде всего относится требование мира между народами, развития производительных сил страны, правосудия, всеобщего образования и т. д. Критика им верховенства бояр, князей, церкви была продиктована прежде всего интересами зарождающейся буржуазии и служилого дворянства и соответствовала интересам всех прогрессивных элементов российского общества того времени.

Вся история России представляется Прокоповичу как переход от первоначальной целостности к расчленению и раздробленности и к последующему восстановлению утраченного единства, т. е. в форме определенной триадичности. Обосновывая историческую необходимость объединения русских земель, все мрачные страницы предшествующей истории России он объясняет процессом децентрализации. Мыслитель считает, что только в результате раздробленности, усобиц и ослабления Россия подпала под монголо-татарское иго, подверглась нашествию немецких рыцарей, шведских, польских, литовских князей и королей, которые ее «аки разметанную махину (стыдно вспомнить) тиранским владением топтать начали».

Прокопович высоко оценивает деятельность московских князей по единению русских земель в одно государство. Среди них он особенно выделяет Ивана Грозного, который, «познав истинную вину смертоносныя болезни», «прежнюю силу российскую, раздором умерщвленную, союзом воскресил и оживил» (36, 3). Когда же князья московские стали собирать отдельные княжества в единое целое, когда Русь «члены свои союзом единым во едино паки государство собрала, и аки бы срослась в единое тело, тогда не только вышеупомянутых тиранов своих под своя ноги подвергла, но сверх того превеликая и дельные царства и княжения приняла под крылия свои» (45, ч. III, 205).

Особенно много внимания мыслитель уделяет критике аристократической олигархии, прежде всего олигархического правления верховников. Как известно, Прокопович, Татищев, Кантемир идейно возглавили дворянскую оппозицию власти верховников и способствовали тому, что с их «затейкой» было покончено. Выступая против власти верховников, Прокопович прежде всего отстаивал прогрессивные общественные преобразования, проведенные Петром, которые пытались ликвидировать верховники. Долгорукие, Ментиков, Апраксин, Головкин, Толстой, Голицын, Остерман, образуя Верховный тайный совет и став во главе государства, начали с того, что по существу лишили прав Сенат, свели на нет значение Берг- и Мануфактур-коллегии, ликвидировали Главный магистрат, а городское самоуправление подчинили губернаторам, отказались от протекционистской политики в области внешней торговли. Началась подготовка к восстановлению патриаршества. Все эти акции значительно ухудшали положение зарождающейся буржуазии. Введение доимочной комиссии для взыскания налогов (доимок) вызвало ропот дворянства. Защищая петровские преобразования, Прокопович показывал, что верховники только делали «вид, будто они народной пользе служат, а самим делом, желая получить себе хоть часть царской власти, когда целой оной достать не могли», стремились «власть государству сократить и некими установлении малосильною учинить». «…Диктаторы, — пишет он о верховниках, — власть всемощная и лютая, и паче монаршества страшнейшая…» (45, ч. I, 103).

Защищая идею централизации государственной власти, Прокопович предпочитает власть абсолютного монарха власти аристократической олигархии. Среди различных форм монархического правления он наиболее подходящей для России считал наследственную монархию. Обосновывая в «Правде воли монаршей» закон о престолонаследии, последовавший после дела царевича Алексея, он показывает, что наследником не обязательно должен быть кровный родственник, но то лицо, которое, по мнению правящего монарха, сможет наилучшим образом продолжить его дело, защищать целостность отечества и служить народной пользе.

Учение Прокоповича о просвещенно-абсолютистском государстве направлено не только против ограничения царской власти князьями и боярами, но и против существования в российской державе самостоятельной и независимой власти церкви. Во всех своих теоретических работах и всей своей практической деятельности Прокопович отстаивал подчинение церкви светскому государству.

Утверждая главенство светского государства над церковью, мыслитель выступает не только против католических доктрин, обобщающих и обосновывающих практику существования института папства (Фома Аквинский, Роберт Беллармин и др.), но и против взглядов, обычаев, установлений русской старины, согласно которым «священство царства поболе есть». Ведь в России существовало если не верховенство духовенства над светской властью, то по крайней мере параллелизм двух властей — власти царя и власти патриарха. Вопреки этой традиции Прокопович доказывает, что главенство принадлежит только светской власти. Из верховенства светской власти следует подчиненность ей власти церковной. Апология юридического подчинения церкви светскому государству развита мыслителем в сочинении «Розыск исторический», которое во многом созвучно идеям, высказанным в Гоббсовом «Левиафане». В этом произведении Прокопович утверждает, что вся полнота власти в государстве безраздельно принадлежит царю. Патриарх и духовенство также подвластны и подсудны царю, как и все остальные подданные. Эта мысль последовательно проводится Феофаном на протяжении всего произведения. «Государь, власть высочайшая, — пишет он, — есть надсмотритель совершенный, крайний, верховный и вседействительный, то есть имущий силу и повеления, и крайнего суда, и наказания над всеми себе подданными чинами и властьми, как мирскими, так и духовными» (43, 23). В «Слове о власти и чести царской» Феофан подтверждает свою мысль о подчинении духовенства власти царя, духовенство низводится им до роли особого рода чиновников, пребывающих на службе светского государства.

Идея о подчинении церкви и духовенства светскому государству, с наибольшей полнотой выраженная в написанном Прокоповичем при участии Петра I «Духовном регламенте», приобрела силу закона. Объективно она способствовала высвобождению не только государства, но и всей общественной и умственной жизни России, прежде всего науки, литературы, искусства, из-под опеки духовенства. Не удивительно, что среди всех философских идей, высказанных Прокоповичем, именно это его требование, вытекающее из учения о просвещенном абсолютизме, о подчинении церкви государству, вызвало наиболее сильное сопротивление духовенства. Здесь речь шла уже не об абстрактном теологическом вопросе, а о реальных жизненных интересах, о власти, о сохранении или секуляризации церковной и монастырской собственности. Если критика Феофаном суеверий, невежества, стремление ввести разум и научные доказательства в обоснование веры объективно и подрывали основы, на которых держалась власть церкви, однако не были для нее чрезмерно опасными, так как она выработала умение приспосабливаться к новым условиям жизни, и в частности к достижениям науки, то отрицание Прокоповичем главенства церковной власти, теоретическое и практическое обоснование необходимости ее подчинения светскому государству касалось социального и имущественного статуса церкви и было для нее весьма ощутимым ударом. Поэтому упразднение верховенства церковной власти духовенство изображало как разрушение церкви и веры вообще, ее догматов и законов. Ведущие деятели православной церкви и ее идеологи, такие, как Стефан Яворский, Феофилакт Лопатинский, Георгий Дашков, выступили против Прокоповича.