Однако в Лондоне всё равно не понимали всю логику, всю внутреннюю механику принятия решений в СССР. После Второй мировой СССР так резво разрушил миф о «колоссе на глиняных ногах», что никому на Западе уже и в голову не приходило, что брежневский Советский Союз уже перестал быть «железобетонной» великой державой. А при взгляде изнутри были заметны ещё какие трещины. Итак, причина такой сдержанности Москвы по вопросам о Фолклендах крылась в другом. И эту причину мне раскрыл генерал Леонов: «Мы рассматривали Мальвины не более как ещё один «прыщ», который будет «оттягивать» американцев. Но нас в тысячу раз больше тогда заботили Польша, где уже случилась «Солидарность», и, конечно, Афганистан. В отличие от других подобных кризисов, когда проводился ситуационный анализ с председателем КГБ, в случае с Мальвинами такого анализа не было». На чьей стороне невольные симпатии профессионального латиноамериканиста Леонова — понятно. Вот он даже отзывается об островах как о «Мальвинах». Но сам же говорит, что приоритетом они не были. А если не было «ситуационного анализа у председателя КГБ», то не было и никакой стратегии. В том числе и по военным вопросам.
Но если политическое руководство СССР испытывало в тот момент к Аргентине такое «безразличие» и даже известную неприязнь, то что же за таинственная сила приняла решение о том, чтобы всё-таки оказать ещё и военную помощь? А со слов капитана Питы, с которым мы встречались в декабре 2006 года в клубе отставных офицеров в Буэнос-Айресе, всё-таки были и предложения об углублённом военном сотрудничестве. Они не были приняты, но, по словам Питы, с инициативой наладить такие контакты выступали русские[58]. Добавим к этому, что ещё 8 апреля 1982 года диктатор Галтьери рассказал американскому госсекретарю Хейгу, что СССР предлагает от имени Аргентины торпедировать британские корабли[59]. Американцы тогда восприняли это как блеф. Но мы же слышали слова генералов Леонова и Варенникова о том, что разведданные «переваривал» не один только Советский Союз, но и Аргентина?!
Когда я попросил поделиться своими воспоминаниями о тех действиях советских вооружённых сил генерала Варенникова, то он даже удивился тому, что удивился я. Мол, что тут особенного?
«300 метров — это вполне естественно. Это не хулиганство. Они делали съёмки. В том числе авианосцев. Буквально детальное знание, что у них имеется на борту. С одновременным решением другой задачи. Демонстрация, давление морально- психологическое».
Как рассказывает полковник Бульбенков, «перед авианосцем разведывательный корабль выдвигали, чтобы он самолёт отыскал, но мы их всегда находили раньше, чем они». В этом и заключалось умение «подныривать под радары». Генерал Варенников и в этих обычаях холодной войны ничего особенного не видит.
«Они тоже выкидывали номера. Например, 7-й флот США в Тихом океане. Подходили к рубежу советской экономической зоны и с борта одного или двух авианосцев поднимали несколько десятков самолётов, которые кружат-кружат. А потом из этого кружения вырывается пара-тройка самолётов и летит к Итурупу и Шикотану на Южных Курилах. Чтобы спровоцировать. Мы в ответ поднимали самолёты-перехватчики наших ПВО и отгоняли».
Возможно, во мне и говорит сугубо гражданский человек. Но всё-таки пролёты советских стратегических разведчиков над флотом ядерной державы, который шёл отнюдь не на учения и находился в состоянии боевой нервозности, — это посерьёзнее отрыва пары-тройки американских истребителей. Ведь одно неверное движение пилота Ту-95 или капитана британского авианосца, и на пороге конфликта оказался бы и сам СССР. Зачем было так рисковать во имя какой-то Аргентины? При всём уважении. Ответ прозвучал из уст генерала Варенникова:
«Мы были в состоянии холодной войны. Ясное дело, что англичане были на той стороне баррикад. Все, кто подвергался давлению, были на нашей стороне». И ещё: «Решения (об облётах британских авианосцев на предельно низкой высоте. — С.Б.) принимало военное руководство».
По словам генерала Леонова, и «продать оружие хотели наши военные». Зачем? «В ответ они хотели получить опорные пункты». И Леонов развивает свою мысль: «Военные варили свою «ведомственную кашку». Это вообще характерно для периода позднего Брежнева. Каждое ведомство действовало как хотело». То есть получается, что без какого-либо политического решения, по своему разумению, исходя из собственных «представлений о прекрасном», часть советского военного руководства помогала хунте и провоцировала ядерную державу!
Такие сепаратные «забавы» военных — это ещё хуже, чем если бы было принято политическое решение поддержать Аргентину как «кормильца». Цена этой поддержки была хорошо известна. Шмат говядины и мешок с зерном. Но такое политическое решение можно было бы, тем не менее, занести в своеобразный «актив» советского руководства. Можно было бы сказать, что Брежнев и Тэтчер стоили друг друга. Можно было назвать это примером где-то и похвального отказа от идеологических шор. Примером циничного, но достижения национальных интересов. При всём тогдашнем своеобразии этих интересов. Интерес-то заключался в том, чтобы великой державе найти где поесть. Зато нас все боялись...
Но даже и такого политического решения не было! И когда выясняешь, что действия советских военных были вообще самодеятельностью, то страшно становится вдвойне. Потому что выходит, что под конец «классического» советского периода в Москве как будто забыли даже об очевидных уроках Карибского кризиса. Как будто действие «прививки» истекло. Как будто однажды, в октябре 1962 года, страна уже не стояла на грани ядерной войны, а значит — уничтожения.
Но про то, что в 1982 году страна опять оказывалась в миллиметре от войны с ядерной державой, никто в политическом руководстве страны не знал! Советские лётчики мужественно подлетали почти на бреющем полёте к британским авианосцам, а про это знали только их непосредственные командиры! Ни на секунду не сомневаюсь в патриотизме и советских лётчиков, и советских генералов, но не им было решать вопросы войны и мира. То, что «поздний Брежнев», наверное, и знать не хотел, — другой вопрос. Не должна была даже и самая мудрая армия даже и в такой ситуации подменять собой политическое руководство. Тем более что речь шла не об обороне национальной территории, а о вмешательстве в процессы в весьма экзотической части света. Пусть даже и по логике «враг моего врага — мой друг», о которой говорил генерал Варенников[60].
Признаться, когда со слов генералов Леонова и Варенникова я выяснил истинную природу советского военного участия в фолклендской войне, то всё равно продолжал сомневаться.
Ну не может быть, чтобы об этом не знали на вершине пирамиды — в ЦК КПСС и в Кремле! Тем более что в мозаике моих источников действительно была «щербина». Ведь КГБ, где служил Леонов, и Генеральный штаб, где служил генерал Варенников, — это действительно ещё не вся конструкция принятия решений даже и при «позднем Брежневе». При всём уважении к Леонову и Варенникову требовалась ещё одна перепроверка.
И тогда я переговорил с легендарным переводчиком Брежнева Виктором Суходревом. Вот уж кто помнит все нюансы всех кризисов времён «холодной войны»! Не может он не помнить, как Фолкленды обсуждались на самом верху. Встречи с Суходревом мне даже и искать не пришлось. По ходу написания этой главы сама судьба свела нас на записи программы «Культурная революция» у Михаила Швыдкого. Подсаживаюсь к легендарному дипломату, спрашиваю, не мог бы он вспомнить какие-то обстоятельства, связанные с 1982 годом и Фолклендами. Суходрев страшно удивился. В вольном пересказе его реакция прозвучала так: «Фолкленды? Ах да, было дело. Но мне вспомнить-го и нечего. В Кремле это не обсуждалось. Так, эпизод. Мало ли их было?!»
