Стронг и Форд уставились на него, потом взяли из конвертов свои ключи. Что это за новый трюк?

— Что мы должны сказать дома? Как много можем рассказать? — спросил Малькольм Стронг.

— Решайте сами. Вы уже многое знаете, и мы вам доверяем. — Джардин поднялся. — Приятного уик-энда.

Вот так все и произошло.

Эдди Лукко сидел на заднем сиденье полицейского коричневого «доджа» без опознавательных полицейских знаков, потягивая через толстую соломинку жидкий шоколад. Рядом с ним на сиденье стояла коробка чипсов с плавленым сыром, и он периодически отправлял их в рот, не отрывая взгляда от входа расположенного на противоположной стороне улицы бара «Чиримиа», который находился между дешевым универмагом и магазином грампластинок с записями валленато. Колумбийский иммигрант Луис, которого 110-й полицейский участок выделил в качестве сопровождающего для Лукко и Варгоса, объяснил им, что валленато — это стиль музыки Карибских островов, весьма популярный в Колумбии.

Колумбийцы с Анд и с побережья Карибского моря называли «Чиримиа» бродячий уличный оркестр, об этом тоже поведал Луис, который в общем-то был индейцем-тайрона с примесью испанской и шотландской крови. Как он сам утверждал, произошло это в результате любовной связи его пра… пра… пра… пра… прабабушки, индианки из племени тайрона, с пиратом по имени Дж. Мурдо Маклеод. Очень скоро Лукко понял, что этот парень так же сильно любит Колумбию, как сильно ненавидит бандитов из Антьокии. Его трех братьев, отца и еще семь человек вытащили из бара в Барранкилье, отвезли на побережье в Картахену и расстреляли партизаны из группы «Национальная народная армия», о которой никто раньше даже и не слыхивал. Ходили слухи, что эту группу составляли изменники, порвавшие с «Революционными вооруженными силами Колумбии», которым не понравилось намерение этой организации примкнуть к популярной в то время на демократической политической арене партизанской группе «М-19».

Исполняющего обязанности лейтенанта Эдди Лукко утомила эта лекция о сложных взаимоотношениях революционных колумбийских группировок. Однако ему все стало ясно, когда Луис пояснил, что убийцы часто устраивали подобную резню по контракту с кокаиновым картелем, которому не удались недавние попытки силой оружия заставить местных индейцев-тайрона работать в спрятанных в джунглях кокаиновых лабораториях, представляющих собой маленькие крепости, построенные картелем для производства кокаиновой пасты почти во всех государствах Южной Америки. Борцы за свободу были просто бандитами. И это стало ясно как божий день.

Лукко также понимал, что у Луиса имеется серьезная причина, чтобы навредить торговцам кокаином и местным наркобаронам, так что его первоначальные возражения против работы с колумбийцем, пусть даже и гражданином США, быстро улетучились после нескольких кружек пива и беседы с Варгосом. На самом деле эти несколько недель, проведенные в районе Джэксон-Хейтс, который называли Маленькой Боготой и в котором находился 110-й полицейский участок, произвели большое впечатление на Лукко. Он увидел, что Луис сообразительный, трудолюбивый парень, симпатичный, гордится тем, что он колумбиец, и, черт побери, способен улыбаться перед лицом несчастья.

И Лукко обнаружил, что в душе ему нравятся колумбийцы. А так как самые опасные люди, с которыми он когда-либо встречался, — которые стреляли, резали, подвергали пыткам итальянские мафиозные семьи Нью-Йорка, ирландскую мафию и кровожадных «ярдиз», чтобы расчистить себе путь и заставить всех иметь дело только с ними, — все были колумбийцами, и Эдди понимал, что убийцы, за которыми он охотился, вполне возможно, окажутся такими же симпатичными, жизнерадостными… и смертельно опасными.

В баре «Чиримиа» и находился тот телефон, номер которого Рикардо Сантос — покойный, по словам Симбы Патриса, дал швейцару Луису (знавшему его как Энрикеса) из отеля «Хэмптон хауз» вместе с банкнотой в сто долларов. Лучшая ниточка, которая оказалась у Лукко, поэтому он и организовал наблюдение за баром в часы его работы. Он также добился разрешения на прослушивание трех телефонов бара, но переведенные с испанского и иногда ломаного английского записи не выявили ничего существенного.

Лукко увидел, как из бара вышел Сэм Варгос. Сэм был американцем во втором поколении, но его родители-кубинцы до сих пор говорили по-испански, а жена была из Пуэрто-Рико, поэтому, как и многие жители Нью-Йорка, он говорил на двух языках. На Варгосе надеты джинсы, клетчатая рубашка, коричневый свитер и старая, потрепанная кожаная куртка. В Нью-Йорке стоял холодный день, подходя к машине Сэм растирал замерзшие руки, а изо рта при дыхании вырывался пар, окутывавший его, словно шарф.

Сиденье заскрипело, когда Луис передвинулся с места водителя на пассажирское кресло, а Варгос уселся за руль и захлопнул дверцу. Слегка потрескивала радиостанция, настроенная на три частоты, — отдел по убийствам, местная сеть и 110-й полицейский участок. Другие сообщения должны передаваться через отдел по убийствам.

— Ну что? — поинтересовался Лукко.

— Все как прежде, обычный бар, ребята пьют пиво и жуют мясо. Слава Богу, нет музыкального автомата. Два бармена и управляющий… как и вчера, позавчера и позапозавчера.

— А о чем хоть они говорят?

— О мужчинах, женщинах, велосипедных гонках, футболе. О зарплате, ценах на пиво, ну в общем все как обычно. Понимаешь, Эдди, не обижайся, но даже несмотря на то, что у тебя здесь четыре машины и пятнадцать топтунов, мы все же можем вытянуть большую пустышку. Это у тебя чипсы? Пахнут неплохо.

Эдди Лукко вздохнул и передал полупустую коробку чипсов с плавленым сыром своему напарнику. Потом задумчиво уставился в затылок Луису. Парень замечательный, всегда дает хорошие, полезные советы, когда его спрашивают, не считается со временем, если того требуют интересы расследования, за него поручились серьезные детективы из 110-го полицейского участка, некоторые из которых даже доверяли ему свои жизни. И все-таки… этот Луис колумбиец.

Внезапно Лукко почувствовал к нему нечто большее, чем обычное недоверие полицейского к гражданскому лицу, но чувство справедливости все же подсказало, что картель и связанные с ним преступники просто опорочили репутацию всех колумбийцев в глазах даже таких непредвзятых людей, как он. В конце концов, ведь и сам Эдди Лукко — американец итальянского происхождения, но он не испытывает ничего, кроме презрения, к мафии. Так что не каждый колумбиец бандит или продажный наемник картеля. Это ясно, и Лукко понимал, что если хочет продвинуться в своем расследовании, то ему придется доверять более чем нескольким обитателям Маленькой Боготы.

И тут его осенила идея, о которой впоследствии капитан Моллой сказал, что так поступил бы любой опытный детектив, когда место наблюдения плотно обложено.

— Сэм, отправь-ка в бар прямо сейчас трех человек. Скажи им, что телефон-автомат прозвонит несколько раз, потом замолкнет и снова зазвонит. Я хочу знать реакцию на звонок и кто подойдет к телефону. Если он с кем-то будет говорить, то мне надо знать с кем. Или, может, напишет записку и передаст ее, понимаешь? А если он или тот, с кем он свяжется, выйдет из бара, я хочу, чтобы проследили весь его маршрут. Куда бы он ни пошел.

— Будь спокоен, — ответил Варгос и взял переговорное устройство, выглядевшее как обычный радиотелефон.

Он начал отдавать указания, а Лукко по другому телефону приказал одному из детективов отправиться к телефону-автомату на Хадсон-стрит рядом с рекой.

Спустя семь минут, три проинструктированных переодетых детектива вошли в бар.

Из машины Лукко связался с отделом по расследованию убийств, и они переключили его на обычную телефонную линию. Он набрал номер телефона-автомата в баре.

Послышалось несколько гудков, потом ответили:

— Бар «Чиримиа», слушаю вас?

— Сеньора Энрикеса, пожалуйста… — попросил Лукко со вполне сносным испанским акцентом.

— Кого?

— Энрикеса, — повторил Лукко и пояснил, что этот номер телефона ему дал сеньор Энрикес, которому запонадобилась кое-какая информация.