Филимонов, ища поддержки, повернулся в сторону, где стоял Котин, но того уже в комнате не было.

Три дня институт жил в какой-то прострации и неопределённости. Начальство, вдруг наехавшее по случаю импульсатора, исчезло и больше не появлялось. Все ждали важных решений, а их не было. О Котине все позабыли, а он, между прочим, тоже не приходил на работу. Но вот однажды он зашёл к себе в комнату и на Филимонова, поднявшемуся ему навстречу, кинул быстрый отрешённый взгляд.

— Здравствуйте! — буркнул холодно и проследовал к своему столу. С минуту сидел молча, оставляя Филимонова в полном замешательстве, но затем достал из кармана газету, протянул соседу.

Жирной красной чертой в ней была обведена статья «У колыбели звёздного вещества». Рассказывалось об открытии в институте «Титан», об импульсаторе. «…Эффект обещает быть грандиозным. Учёные подошли к черте, за которой следует эпоха сверхтвёрдых материалов».

Фамилии своей Филимонов не видел. И вдруг где-то в средине: «Инженер Филимонов Николай Авдеевич, создавший импульсатор, и кандидат технических наук Котин Лев Дмитриевич — творец регистратора интенсивности пучка электронов, уже многие годы состоявшего на службе народного хозяйства, могут рассчитывать на благодарную признательность своих соотечественников, а также и всех людей земного шара».

— Позвольте, что же это? — повернулся к Котину Филимонов.

— Чем вы недовольны? Здесь что-нибудь не так? — проговорил Котин ледяным, почти презрительным тоном. При этом он с силой толкнул ящик стола, поднялся и направился к двери. И уже на пороге, принимая позу непонятого, но гордого сознанием своей правоты человека, проговорил:

— Вы, наверное, полагаете, мой регистратор — приборчик так себе, пустяковый, вы могли бы обойтись и без него. Может быть. Но тут важно другое: всё написанное — правда. Вы создали импульсатор, я — регистратор. И что написано пером — не вырубишь топором. Я застолбил ваше авторство, и своё — тоже.

Остались ещё и в наше время забытые Богом уголки природы. Не коснулась их железная рука цивилизации, обошёл стороной человек. В такой уголок залетел вертолёт с бригадой учёных. И, может быть, академик Буранов, опираясь на плечо сопровождавшей его Дарьи Петровны, первым из людей ступил на песчаный жёлтый пятачок на берегу Аральского моря — и, как только открыл дверцу вертолёта, подивился искусству пилота, так ловко сумевшему среди нагромождения камней приземлиться на ровную площадку и удержать машину под сильными ударами ветра.

Море злилось и швыряло на камни волны. Разбиваясь ещё вдалеке от берега, они устремляли к людям пенистые рукава жёлто-зелёной воды, но, достигнув кромки земли, покорно сникали у ног людей и возвращались в море присмиревшие.

С помощью двух инженеров Филимонов вынес из вертолёта тяжёлые ящики с энергетической установкой, взвалил на плечи треногу, выбрал площадку между камнями и там стал устанавливать сооружение, похожее на каркас палатки.

Здесь, на берегу пустынного моря, вдали от населённых пунктов и любопытных глаз, начиналось второе испытание импульсатора; вернее сказать, проверялась в деле побочная способность прибора, его свойство разрушать и воспламенять радиоустройства на расстоянии. Эта удивительная, почти фантастическая «профессия» импульсатора, созданного для изменения сетки молекул в расплавленных фракциях полиметаллических соединений, была случайно обнаружена во время испытаний прибора под Москвой на металлургическом заводе. Там рядом с плавильным агрегатом, мигая сигнальными огнями, работали радио и телеприёмник. В момент, когда Филимонов, нацелив прибор в расплавленную массу металла, включил его, радио и телеприёмник загорелись. При этом раздался треск, похожий на небольшой взрыв.

…Ольга, бывшая в группе учёных, и вездесущий Зяблик устраивали поблизости на камне раскладное креслице для руководителя испытаний академика Буранова. Старик недомогал, боялся простуды и на испытания поехал только потому, что действия прибора в так называемых «естественных условиях» пожелал видеть глава правительства Алексей Николаевич. Врач категорически запрещал, пугал воспалением лёгких, но Дарья Петровна взяла на себя все хлопоты о престарелом учёном.

Буранов сидел на креслице и смотрел в небо.

— Вы куда смотрите? — выступил из-за камня Зяблик. — На север надо смотреть, на север.

— А?.. На север? Конечно, они полетят с севера. Мы тоже летели с севера.

Александр Иванович то говорил чётко, внятно, то бормотал под нос, сникал. Он покорно позволял Ольге ухаживать за собой, и взгляд его, как это бывает у глубоких стариков, временами тускнел, затухал, но вот где-то недалеко раздался голос Зяблика: что-то недоброе, нетерпеливое и насмешливое послышалось в его словах; старик приподнял голову, взор оживился интересом к окружающему.

— Пойдите к вертолёту! — сказал академик Зяблику. — Там помогайте, там.

Прибор установлен. Подключён электродвигатель. Передвижная электростанция уместилась в три ящика, каждый из которых могут нести два человека. И сам прибор с треногой весит сто килограммов — тоже под силу двум здоровым парням!

У Николая чешутся руки, — хоть на секунду бы включить импульсатор, услышать знакомый треск внутри фильеры, венчик голубого свечения на выходе. Но дьявольский луч без нужды не пустишь, — вдруг в воздухе самолет или в невидимой морской дали теплоход, — случится непоправимое. Они потому и избрали такой пустынный уголок для испытаний.

Всё приготовил Николай Филимонов, всё настроил. Ассистенты его и помощники удалились к вертолёту. Стоят в нетерпеливом ожидании. Буранов, усевшись на высоком камне, сидит недвижно, наверное, дремлет. Ольга смотрит то на море, где должен появиться катер, назначенный к испытанию, то в небо — вот-вот из-за нависших над морем туч вынырнет правительственный вертолёт, и на нем сам Алексей Николаевич.

Непривычен для Ольги вид импульсатора, укреплённого на штативе; аппарат вскинул к волнам ствол-фильеру, склонил набок голову — слушает шум моря, как бы желая спросить: чего хотят от него люди? Зачем его сюда привезли?

Филимонов волновался. К прибору подойдёт — вновь сомнения заскребут душу. Ну как не достанет импульсатор до катера, не учинит порухи установленным на нём радио- и электронным аппаратам — самым разным, от карманного до стационарных?

Был один слабый пункт у прибора: застопорила дальность действия. Километровой кое-как достигнуть удалось, а дальше не шла. И как ни бился Филимонов — не давалась. Путь удачи лежал в пучине математических тайн, в дебрях, куда он не знал хода. Удастся ли проторить дорожку — не знал Филимонов, не ведал. Труд предстоящий не страшил, но неизвестность омрачала. Занозой сидело в мозгу сомнение: продерётся ли к цели? А если нет? Километр — это, конечно, кое-что, но — мало.

— Летит! Алексей Николаевич летит! Ольга схватила за руку, тянет Николая.

— И вам встречать надо. Представьтесь Алексею Николаевичу.

И на ходу, захлёбываясь от восторга, сшибаясь под вихрем, поднятым падающим с неба огромным сверкающим вертолётом, Ольга успевает прокричать Николаю на ухо:

— Судьба ваша летит. Судьба!

Алексей Николаевич, невысокий, сутуловатый, в сопровождении трёх генералов осторожно сошёл по металлической лестнице, оглядел встречающих. Буранова узнал, подал руку. Рядом с академиком, и даже впереди, находился Зяблик, — чёртом подлетел к главе правительства, тряс руку, спрашивал фамильярно, будто они — товарищи:

— Как долетели? Не шумно ли на вертолёте?

— Ничего, ничего… спасибо, — еле слышно бормотал Алексей Николаевич, отстраняясь от Зяблика, как он только что отстранялся от пахнущей бензином струи воздуха. И думал с тревогой: «Кто он такой? Много тут людей, много».

Алексей Николаевич боялся лишних глаз, его тревожил каждый незнакомый человек. Но Зяблик не торопился выпускать руку высокого человека, поворачивался к нему всем корпусом, продолжал говорить:

— Мы все очень беспокоились…