Таким образом, у ориентирования в мире есть две в различном смысле воображаемые точки наводки (Richtpunkte): единый мир как объект и единое сознание вообще; первый не имеет в себе постоянства (Bestand), второе есть формальный момент без всякого действительного содержания. Ориентирование в мире не привязано к этим точкам, оно разворачивается между ними, непосредственно не касаясь ни одной из них, будучи как целое неопределенно и многомерно. Все научно убедительное познание остается в этой середине, не достигает ни абсолютных первоистоков, на которых покоится все строение, ни закругленности в некотором целом, которое бы завершило это строение, пусть даже только в идее.
А потому задача подразделения системы наук изначально ограничена: Науки не представляют собой поля, на котором бы они, спокойно владея каждая своим делом, имели бы каждая свое строго определенное местоположение и были однозначно соотнесены между собою. Науки, каждая из которых соседствует с другими науками, не образуют сообща сферического космоса познания, который бы был отображением единого мира. Все они встречают границы, у которых исследователь осознает, что его наука не может быть завершена в самой себе, хотя он и не знает при этом целого всех наук, как завершенного безопасного укрытия, в котором бы всякое знание могло получить оправдание, основание и смысл.
Проводить строгие границы между науками - значит, с известных точек зрения, различать и распределять предметы, или совершать методические и категориальные различения; но это не значит разделять сам мир, или исходя из единого принципа познавания постигать все познавательные возможности в их изначальном разветвлении из одного корня.
Запутанная, многомерная взаимная соотнесенность и взаимное наложение всех действительных наук приводит к тому, что всякая классификация их, выдвигаемая как принципиальная классификация, сама, в свою очередь, может сделаться частью в другой выступающей с принципиальным притязанием классификации, или в такой классификации, которая делает принципом то, что прежде было частным подразделом. Например, первоначальное подразделение духовного существования на сферы, одну из которых составляет научное познание как ориентирование в мире, само есть принцип, позволяющий подразделить внутри сферы наук особенную область наук о духе.
То, что само по себе не составляет целого, казалось бы, невозможно и делить. Целое должно быть известно нам, чтобы мы могли получить его наиболее изначальные деления. Но наше движение скорее направляется к некоторому целому, нежели исходит из него. Поэтому самые изначальные деления представляют собою для нас только первые развилки на пути, еще выдерживающие как предпосылку неопределенную идею некоторого целого. Размышление о систематике наук подвержено, стало быть, двоякому напряжению: противостоит затвердеванию знания в мнимо знакомом целом и рассеянию его в бессвязном множестве.
Поэтому набросок подразделения наук, при незавершимости мира и ориентирования в мире в их предельных принципах, как и в их особенных возможностях, должен быть в каждом случае конкретным наброском. Он старается уловить наиболее фундаментальные в наше время разделения, чтобы в разделении всегда сохранить тот остаток взаимной связанности знания вообще, которого не было в начале знания и который, если даже и казалось, будто он был всегда, грозит все-таки оказаться снова утраченным. Этот набросок видит себя в историческом движении совершившегося до сих пор ориентирования в мире. Находиться с историчным сознанием в изначальной позиции каждого отдельно взятого ориентирования в мире и постигать смысл достигнутого ориентирования в мире - а не всю полноту особенного - в целом, - таков идеал подразделения наук.
2. Наука и догматика.
- Убедительному предметному познанию противостоит догматика, рационализирующая содержание некоторой веры. Первое есть ориентирование в мире, как значимая для каждого человека наука, вторая же - мыслящее истолкование историчных сил жизни для самих этих сил. На вопрос, является ли наукой все то, что заключает в своем объеме это деление, следует ответить: Общий признак науки, действительный здесь в обоих случаях, это момент рационально убедительного при меняющихся в различных условиях предпосылках, безразлично, являются ли сами по себе эти предпосылки очевидными для всех истинами или историческими объективациями веры. Таким образом, общей является здесь претензия на рациональную значимость, а кроме того, методическая и систематическая форма, означающая возможность проверки и критики в ходе дискуссии и готовность к такой проверке и критике. Разумеется, по этой причине две эти группы наук не составляют объективного единства, скорее напротив, науки ориентирования в мире коренным образом отличаются от догматических наук. Однако их общность действительна в экзистенции, дающей из идей импульсы одновременно для мироориентирующего исследования и для исторического самопросветления, и эта общность ощутима в фактическом движении наук: Наука возникает или из чистой воли ко всеобщезначимому, наиболее совершенный пример чему мы находим в математике и точном естествознании, или же из воли к присвоению и к жизни в борьбе и действенности из любви и ненависти к живо осознаваемому присутствию нашей собственной экзистенции (aus dem Willen zur Aneignung und zum Leben in Kampf und Wirkung aus der Liebe und dem Haß des gegenwärtigen Dabeiseins eigener Existenz), пример чему представляет историческая наука, которая в качестве исследования и рассмотрения становится в то же самое время в своих великих деятелях намеренным воздействием на самосознание людей. В действенном элементе наук о духе всегда живо присутствует констатация фактов и убедительная объективность, и наоборот, в точных науках всегда остается экзистенциально значимый момент невысказанной явно мифологии природы или, в удовлетворении от созерцания необходимости - невозмутимая преданность неизбежно предстоящему. В мироориентирующих науках против их воли сохраняет силу некоторый минимум веры, который только в догматике может прояснить сам себя как смысл науки. И напротив - самоистолкование веры связывается в мышлении с логически убедительными взаимосвязями, осуществляется исключительно лишь в материале ориентирования в мире, само вступает в это последнее и содействует ему. Как мир не имеет в себе никакого замкнутого содержания, так не имеет его и ориентирование в мире в ряду своих наук. Как вера в своем корне и основании, когда содержательно понимает сама себя, становится предметной в формах, свойственных мировому (in Formen der Weltlichkeit), так и всякая догматика привязана в своем развитии к этому материалу мира. Науки связаны между собою, как они же указывают за свои собственные пределы, если видят себя в своих истоках и границах.
Творения духа во всех науках отличаются тем (хотя для этого и не существует объективного критерия), что одни возникают в силу более или менее партикулярных или даже поначалу просто игровых интересов, например, из удовольствия от умственных операций и от решения произвольной, до сих пор еще не решенной задачи, а другие проистекают в пограничных ситуациях из субстанции самой жизни. В естественных науках это различие не столь заметно, и только в принципиальных идеях оно открывается во время кризисов науки в натурфилософских рассуждениях естествоиспытателя, например, в вопросе о конечности астрономического мира, в проблемах витализма, отношения между телом и душой. Поэтому, в то время как в естественных науках чаще всего имеется общий, в целом, уровень самопонимания ученых в их целеполаганиях, в науках о духе совершается потаенная борьба миросозерцаний, которые, лишь изредка делаясь ясными для самих себя, проявляются более косвенно.
Несмотря на это, наука, как ориентирование в мире, не зависит в отношении значимости того, что каждая наука изучает, и в отношении своих непосредственных намерений, от этой своей, постоянно трансцендирующей ее самое стороны, от которой она получала импульсы движения и которая, в свою очередь, могла рационализировать сама себя только в некотором догматическом мышлении. Граница науки, как ориентирования в мире, проходит там, где исчезает предметность, как возможность ориентирования. За этой границей остается только возможным просветление в исчезающей предметности. Такое просветление, зафиксированное в рациональной форме и, - несмотря на то, что граница ориентирования в мире, как предметного знания, перейдена, - излагаемое в виде утверждений и требований, есть догматика. Эта догматика в своем положительном виде всегда бывает историчной; она никогда не может стать вневременно всеобщезначимой. Как историчная, догматика в богословии или в философии всегда бывает конкретным явлением экзистенции. В этих областях она не может быть познанием действительности путем исследования, но может быть только просветлением истоков в рациональной формулировке и образной предметности. Если эту предметность по недоразумению принимают за наличное бытие, то на ее основе оказывается необходимо возводить систематические здания догматической науки путем умозаключений, применений, исключения противоречий, сопряжения с другим знанием. Догматики, бывшие изначально подлинными в качестве богословской или философской догматики, выросли из этого же корня: из экзистенции в ее соотнесенности с трансценденцией. Но только философия постоянно стремится вновь вернуться из созданных ею самой кристаллизаций к их истоку, стремится снять свою собственную догматику. Тогда она в своих рациональных формах желает обрести лишь возможность, а не устойчивое знание о некотором бытии, которое по своему особенному виду ограничено ориентированием в мире. Действительностью этой возможности недогматическая философия обладает не в знании, а только в экзистенции, из которой она происходит и к которой она взывает (appelliert).
