– Князь, вы как в воду смотрели! – сообщила я. – Сумма займа растет на глазах и составляет уже два грошика и две полушки.
– Да, Вышеград требует больших денег, – важно покивал Михаил.
После чего Никодим тоже получил оплаченную увольнительную.
– Но вы ничего не сказали, княгиня, про царово величие, – сказал Михаил, обнимая меня, когда мы остались наедине. – Убедились вы, что наш цар и вправду всеведущ?
– Еще бы не убедиться! Лихо он промывает мозги своим подданным!
– Промывает? Как это? – заинтересовался Михаил.
– Высасывая всю информацию, все чувства, подавляя и подчиняя себе личность. Вы разве не заметили?
– Нет, – понурился князь, – Проглядел!
– Что, серьезно?
– Совершенно!
– И никаких необычных ощущений в даровых покоях у вас не было?
Михаил призадумался: – Что-то было… Сам не знаю что. Какое-то хорошее, светлое чувство. Но помню его не очень… К цару если попадаешь, обо всем забываешь. На то они и цары, что умеют власть свою показать. Всем, даже князьям! Или я что-то неправильное говорю?
Я пожала плечами: – Власть? А мне ваш пар показался довольно странным существом. Гривна гривной, но нельзя же так растворяться в каждом человеке! Это ведь наверняка процесс обоюдный. Что останется от личности – даже царовой, – если она нуждается в постоянной подпитке от других?
– Темны слова ваши, княгиня. И загадочны. И прекрасны. Как и все остальное в вас, – произнес князь.
И замолчал. Потому что занялся делом более интересным, чем разговоры.
На следующий день рында сопровождал нас в Вышеградский кремль уже прямо с утра. И в царовы покои нас попросили сразу.
По-моему, парню на троне за ночь стало еще хуже. Это уже был не человек, а сплошная маска едва сдерживаемой боли. Смерч его воли сегодня не носился по всему залу, а замер, погрузившись в толпу придворных у стены слева от меня. Как бы высасывая их мысли и в этом черпая силы для продолжения существования.
– Волхва! – одними губами приказал цар.
На середину зала, поближе к нам с князем, вывели что-то седобородое, с березовой клюкой в шишковатом кулаке и ненавидящим выражением иссохшегося лица.
Воцарилось мертвое молчание. Волхв вперил в нас взгляд. Сквозь ватную тишину я почувствовала какое-то движение. Почти за гранью тонкого восприятия, которое обеспечивала мне Филумана. Волхв смотрел, но это был не просто взгляд. Это было деловитое злодейство. И не на мои мысли было покушение, не на мою личность. Даже не на личность Михаила. Нет, творилось нечто иное, имеющее гораздо более отдаленный результат. Я не знала, не могла понять – что? Но вершилось это целенаправленно, методично, по заранее вычерченному и продуманному плану.
«Последствия! Все это будет иметь последствия!» – билась в голове тревожная мысль. Секунды текли, тревога нарастала, черное дело продолжало делаться. И я не выдержала.
Мысленно протянула обе руки к голове старца и, обдирая пальцы о его закаменевшие мозговые извилины, принялась ощупывать панцирь волхвовского сознания. Я пыталась обнаружить то ядовитое жало, которым он ковырялся во мне, творя грядущее зло. Сосредоточившись, я закрыла глаза, лихорадочно пальпируя содержимое черепной коробки волхва. И в какой-то момент чуть не вскрикнула во весь голос, больно уколов палец о какую-то длинную и тонкую, как иголка, мысль, – торчащую из щели в панцире.
Вот она!
Я что есть силы уцепилась пальцами за ее гибкое, как пружина, острие, чувствуя, что долго не удержу, рванула эту иголку… Рванула еще раз… И мысль исчезла. Мои пальцы сжимали пустоту.
«Не удержала!» – застонала я про себя.
Но ропот, поднявшийся в зале, заставил меня открыть глаза.
Все смотрели на волхва. Он стоял на прежнем месте, но его было не узнать! По старческому лицу блуждала бессмысленная младенческая улыбка, рот приоткрылся, по бороде текла слюна. И текла не только она. Ропот усилился, когда под волхвом на паркете стало разрастаться мокрое пятно с резким запахом мочи.
– Убрать, – приказал цар.
К волхву подскочили, схватили за руки, за ноги… Он не сопротивлялся. Младенческая улыбка не покидала лица.
– Брак между князем Квасуровым и княгиней Шагировой может состояться, – произнес твердый громкий голос со стороны трона.
Я с удивлением перевела взгляд на цара. От его болезненности не осталось и следа. Худой, суровый юноша прямо и уверенно смотрел на меня из-под балдахина. Вихрь его воли вновь загулял по залу.
– Благодарю ваше царово величие… – начал Михаил, склоняя голову.
Но юноша поднял руку, прерывая его: – При условии, что княгиня вернет себе свое слово, которое дала лыцару Георгу Кавустову. Михаил резко поднял голову:
– Княгиня, вы дали Кавустову слово выйти за него замуж?
– Под угрозой смерти. Иначе бы тут не стояла. Что в этом плохого?
– Ничего, любовь моя. Просто мы сегодня же выезжаем в Сурож, оттуда в ваше имение, и вы в лицо Георгу скажете, что замуж за него не выйдете. Так вы вернете свое слово, и после этого состоится наша веселая свадьба…
– Стоп, – сказала я.
Что-то было не так.
Когда Михаил послушно смолк, я закрыла глаза и огляделась. И поняла что.
Смерч царовой воли переместился с той кучки людей, где танцевал до этого. Причем не на другую кучку людей, на которой тоже можно было бы устроиться с комфортом. Он замер посреди пустого пространства. Справа от меня, заслоняя собой высокое окно с прозрачными витражами.
– Нам не нужно для этого никуда ехать, – медленно сказала я. – Ваше царово величие, Георг Кавустов…
Но времени продолжать уже не было. Стрела, пущенная Георгом с крыши кремлевского здания, воздвигнутого напротив царовых покоев, уже летела в меня. Ее ничто не могло опередить. Кроме ликующей мысли Георга («Сдохнешь! Сдохнешь!»), которая летела все-таки быстрее. Ее-то я и услышала.
И, успев только крикнуть:
– Ложись! – упала сама и повалила на ковровую дорожку Михаила, который стоял рядом, преклонив колено.
Звонко тренькнуло разбиваемое стекло, рядом раздался чей-то сдавленный стон, стук падающего тела.
Я подняла голову.
Стрела, пролетев пустое пространство, где только что находились мы с Михаилом, и не встретив нас на своем пути, воткнулась в живот придворному царову оруженосцу, из тех, что строем стояли слева.
– Злодей покушался на царовы покои! – закричала я, вскакивая и показывая в окно. – Вон он! Не дайте уйти!
Смерть одного из товарищей явилась для оруженосцев лучшим стимулом. Уже через пять минут избитый и окровавленный Кавустов висел с заломленными руками пред царовыми очами в железной хватке рынд. Как некогда я висела в руках слуг Георга.
– Зачем ты покушался на царовы покои? – устало спросил его юноша на троне.
Ответ он и так прекрасно знал – не зря же пытался прикрыть от моего внимания смертоносный выстрел Кавустова. Выстрел, который был запланирован на тот случай, если не выйдет номер с волхвом. Выстрел, ради которого Георгу, как я отчетливо видела в кутерьме его мысленных образов, позволили пробраться в царов кремль, помогли выбрать место и время покушения на меня, оказаться незамеченным на крыше палат прямо напротив покоев. Образ цара не фигурировал в голове Георга – разумеется, все было обставлено через доверенных лиц. Но Георг в Вышеградском кремле и пальцем бы не смог пошевельнуть без высочайшей царовой поддержки. Того самого цара, который всегда все про всех знает.
Я не стала дожидаться развязки этой комедии. Перекрывая растерянное блеяние Кавустова, который до сих пор не мог понять, почему проклятая княгиня все еще жива, а его схватили, я громко и четко объявила:
– Лыцар Георг Кавустов! Я не выйду за вас замуж! И, повернувшись к трону, добавила:
– Ваша царова милость дает мне право вернуть себе все земли и всю власть моего отца. Надеюсь, я больше никогда не увижу этого Кавустова. Очень надеюсь, ваше царово величие. Иначе мне его придется убить, и у вас станет на одну действуюшую лыцарову гривну меньше. Вы же не хотите таким образом оборвать еще один гривноносный род?
