– Привет, родина, – неуверенно произнесла я.

И по мере произнесения этих двух коротких словечек во мне крепло ощущение, что это приветствие обращено не по адресу.

Какая же это родина? Где знаменитый терновый куст, сквозь который я продиралась по пути туда и где должна была встретиться с его колючими сучьями на обратном пути? Откуда среди ровного поля невскопанного огорода тети Веры взялись эти буераки? Его что, внезапно перепахали – заодно с терновыми зарослями?

Глаза совсем привыкли к этому красному, как при проявке фотографий, фонарю над горизонтом, и я огляделась в поисках хоть каких-то знакомых ориентиров. И не обнаружила таковых.

Ни крыши хаты тети Веры, что треугольником возвышалась над ее садом, ни самого сада, ни окаймлявших его роскошных мальв. В состоянии, близком к панике, я обернулась в другую сторону – туда, где пенной волной должны были возвышаться меловые горы.

Гор не то чтобы совсем не было – нечтх>, созвучное моим воспоминаниям, бугрилось на горизонте, – но меловыми их никак нельзя было назвать. Белизной от их отрогов и не пахло. Скорее, они напоминали наплывы черного вулканического базальта.

Что-то клацнуло в тишине. И опять. И снова. Это принялись вытанцовывать чечетку мои зубы.

Зубов было жалко. Тем более что к их судорожной пляске немедленно присоединились колени и пальцы рук. Промедли я еще минуту – и все тело окажется охвачено этими пароксизмами животного ужаса, а я обнаружу себя валяющейся на неровностях здешней почвы и бьющейся в никому не нужной истерике. Поэтому я сделала единственно возможное – опрометью бросилась обратно. Прямо к мутно-красной луне, моля бога об одном – чтоб дырка между мирами, предательски завлекшая меня в эти неприглядные места, не успела сомкнуться за спиной и дала мне сбежать обратно – в яркое веселое утро, в объятия Михаила!

Хороша я, наверно, была, когда явилась обратно, выскочив, как сумасшедшая, прямо из стены парковой ограды! Всклокоченная, обезумевшая, с глазами, чуть ли не вылезающими из орбит.

Компания провожающих все еще пребывала перед местом моего отбытия, поэтому в искомых объятиях Михаила я оказалась немедленно и сразу же занялась привычным делом – рыданиями и поцелуями.

– Княгиня! Наташенька! – несколько ошеломленно воззвал ко мне супруг. – Ты не хочешь туда? Так не ходи, не надо!

В ответ на такую заботу я зарыдала изо всех сил, принялась стучать ему кулачками по спине, как бы пытаясь достучаться до понимания им произошедшего. Но потом осознала, что стуком делу не поможешь, и если уж хочешь, чтоб тебя поняли, то придется подключить к делу и язык.

– Там! – заорала я Михаилу, слегка отстраняясь от него. – Там!

– Я понял – там, – терпеливо согласился он, ласково стирая слезы с моих щек тыльной стороной ладони. – Тебе там не понравилось. Ты вернулась. Вот и хорошо.

– И ничего не хорошо! – обрела я наконец дар речи. – Там, – я мотнула головой в сторону невидимого лаза между мирами, – вовсе не моя Земля! Там черт знает что! А я хочу на Землю, к маме! Домой я хочу – разве так сложно это понять?!

Истерика, от которой я пыталась убежать, все-таки нагнала меня и собиралась завладеть мною окончательно, когда Михаил вдруг сурово сдвинул свои соболиные брови и твердо произнес:

– Все понятно! Ты потеряла золото, которое несла с собой, и теперь…

– Золото? – ошарашенно повторила я. При чем тут золото? Я ему говорю о том, что промахнулась, что не попала домой, а он толкует о каком-то золоте!

Впрочем, я действительно не обнаружила торбы с золотом, собранным для реализации в моем мире. Для обмена на знания, технологии, просто предметы, которые могут пригодиться здесь, в этом мире. Видимо, выронила эту проклятую торбу, когда поняла, что попала не туда. Но Михаил!… Неужто ему какое-то золото важнее, чем мои переживания? Это так не похоже на Михаила! Я удивленно воззрилась на князя.

– Тебе так жаль этого золота? Ты хочешь, чтобы я вернулась за ним в тот страшный ночной мир?

– Никуда ты возвращаться не будешь, – твердо заявил князь, глядя мне в глаза.

Потом прижал к своей широкой груди и проникновенно добавил:

– Мне ничуть не жаль этого золота, а за то, чтоб ты всегда была со мной и никуда больше не пыталась от меня вырваться, я готов заплатить в сто раз больше, чем стоит это золото. В тысячу раз больше! Только оставайся всегда здесь и не плачь по пустякам.

– А, так ты специально заморочил мне голову с этим золотом! – поняла я наконец. – Отвлек внимание? Переключил на другое? Ну так не выйдет! Я обязательно пойду туда опять, чтобы вернуть эту чертову торбу!

В этих словах не было никакой логики, наверное, так про-являлась незавершившаяся истерика, но Михаил даже и не собирался их слушать. А тем более отпускать меня куда-то снова. Он просто поднял мое трепетное тело на руки и, мягко покачивая, почти баюкая, понес к парадной лестнице теремов.

– А знаешь, – сообщила я Михаилу, когда мы лежали посреди подушек и смятых простыней, тихо отдыхая, – мне все-таки надо бы туда вернуться. По крайней мере еще один раз. Хотя бы для того, чтобы забрать нашу торбу с золотом.

– Далось тебе это золото! – засмеялся он. – Пусть себе лежит, где лежит.

– Это ты так считаешь. А вот наша челядь думает иначе. Я-то знаю, о чем они думают. Я ведь только в одной голове не могу прочесть мыслей. – И я прикоснулась губами к его высокому лбу. – А думы всех остальных передо мной как на ладони!

– И что ж они такого думают? – заинтересовался Михаил.

– Основная версия – что я столкнулась там с неким чудовищем (наподобие дракона), которое отобрало у меня золото и вытолкало вон. Не очень-то подходящая версия для властительной княгини, победительницы лесной нечисти, освободительницы антов и совершительницы прочих подвигов, а?

– Натальюшка, моя милая, любимая, ты все еще живешь понятиями своего мира, – ласково целуя мне пальчики, промолвил Михаил. Ну какое значение, скажи на милость, имеет мнение твоих антов? Твоих, преданных тебе душой и телом – что бы там ни случилось, сколь бы раз ты ни отдала золото каким угодно неведомым чудовищам?

– Добавь к антам голутвенных дружинников. Они тоже участвуют в пересудах относительно моей сегодняшней кон-фузии.

– А хоть бы и голутвенные! Они дали тебе клятву, крест на верность целовали…

– Или тебе.

– Или мне. Что одно и то же. Разве мы не муж и жена – одна сатана? – игриво сверкнул очами мой супруг, мягко, но настойчиво привлекая меня к себе.

Я не стала сопротивляться, но, уютно устроившись в его объятиях, все-таки сказала:

– Наверно, ты прав. Нечего беспокоиться о мнении челяди. Но тогда оказывается, что все проще, – я сама хочу еще раз побывать там, в этом странном мире, куда попала вместо моей родной Земли. Почему я там оказалась? Что во мне изменилось так сильно, что калитка открылась не домой, а совсем в другую сторону? Может, отгадка содержится как раз в том мерзком мире? Вот и схожу, посмотрю.

– Бога ради, – встревожился Михаил, – Зачем это тебе? Ты же рассказывала, что там во все стороны расстилается мертвая пустыня. Что в ней тебе делать?

– Просто природное любопытство, наверно, – пожала я голым плечиком. – Разве ты не знаешь, что твоя женушка до крайности любопытна?

– Знаю, – с тяжелым вздохом признал мой супруг. – И еще знаю, что раз ты решила туда отправиться снова, то тут уж ничего не попишешь – остается только смириться…

– Ах ты, смирение мое ходячее! – накинулась я на него, барабаня кулачками по могучей груди.

– В настоящую пору – лежачее, – смеясь, ухватил он меня за запястья, останавливая мои хиленькие шлепки. – Но сейчас как поднимусь!…

На сей раз место Варьки в свите провожающих занял Ни-кодим – мой славный воевода правой руки. Ввиду опасности экспедиции. Хотя чем он мог бы помочь мне с этой стороны калитки, из своего мира – это он и сам не смог бы объяснить, если б спросили.