– Бедный, – подтвердил Серов. – Потому как незаконный сын. Лишен наследства подчистую. Ни замка, ни земель, ни других фамильных ценностей.

– Были бы голова и фортуна, а ценности найдутся, – заметил хирург и опрокинул в рот вино. – Джозеф Брукс не беден. Сейчас, конечно, не прежние времена и его промысел таких доходов не приносит, но все же…

– Почему, – перебил Серов, – почему не приносит?

Это было интересней, чем планы лекаря насчет него и Шейлы. Не любил Серов, когда ему в душу лезут, особенно под хмельком, а кроме того, по детективной своей привычке, предпочитал факты, а не пустые рассуждения.

– Высокие персоны от Берегового братства отступились, сиятельные короли. Отступились и между собой передрались, – пояснил Росано. – Лет двадцать—тридцать назад и еще раньше, когда Испания была сильна, любой ущерб, который ей причиняли в заморских землях, был выгоден всем и каждому, и французам, и британцам, и голландцам. Теперь другое дело. Одряхлел кастильский лев, выпали клыки, когти притупились – одряхлел и вовсе сдох!

Теперь его труп без нашего братства разделят, когда в Европе начнется новая война[44] .

Довольный таким поворотом темы, Серов принялся расспрашивать хирурга, связывая его речи с теми обрывками сведений, что застряли в его голове из книг и исторических фильмов. Делал он это осторожно, стараясь не выдать своей неосведомленности, что было, кажется, лишним: лекарь уже ополовинил графинчик и на подобные мелочи внимания не обращал. Образ его мыслей был совершенно понятен, ибо такие люди уже встречались Серову: интеллигенты, которые знали единственный метод спасения от гнусностей жизни – крепко заложить за воротник. Росано, с поправкой на три столетия, был таким же «кухонным политиком», как те, что во времена Серова ругали власть и обсуждали за рюмкой планы спасения России.

За следущие два часа Серов обогатился массой полезной информации. Он узнал, что Францией правит великий, но уже престарелый король-солнце Людовик XIV, тот самый, отцу которого служил молодой д'Артаньян. Людовик сидел на престоле сорок лет, давил врагов железным кулаком и, как смутно помнилось Серову, будет сидеть и давить еще лет пятнадцать. Что до Англии, то там дела обстояли сложнее и запутаннее. В 1685 году британская корона досталась Якову II Стюарту, монарху весьма непопулярному; не прошло и трех лет, как его скинули, заменив правителем Голландии Вильгельмом Оранским. Этот вроде бы всех устраивал, и лондонское Сити, и народ, и парламент, однако был уже болен и стар, а наследовать ему должна была родная дочка Якова[45] . Как при ней повернутся дела в Вест-Индии, никто в подробностях не ведал, но можно было ставить дукат против фартинга, что все здесь заполыхает огнем, когда начнут делить испанское наследство. В этом и заключалась интрига момента: Карл, король Испании, умерший недавно, наследников не оставил, и на испанский пирог теперь претендовала Франция. Что, разумеется, у ее соперников, немцев, британцев и голландцев, восторга не вызывало.

«Вот так попался! Как кур в ощип! – думал Серов, слушая излияния лекаря, которые делались все неразборчивей и бессвязней. – Одна война, другая война, а здесь – сплошная уголовщина! Как же домой попасть? Через Китай, что ли? Так в этом Китае тоже, наверное, друг друга режут! Одна, выходит, дорога – через Северный полюс…»

Графинчик уже опустел на три четверти, а бледно-смуглое лицо Росано окрасилось румянцем. Словно прочитав мысли Серова, лекарь навалился на стол, схватил его за руку и пробормотал:

– Здессь начнется резня, но в ссс… в Старом Свете будет еще х-хуже… Ты пра… правильно ссделал, что сбежал из ссвоей Нормандии… Buono![46] Н-но только… только…

– Что – только? – спросил Серов, помогая ему нашарить рюмку.

– Только вссе это – прах и тлен, тлен и прах… А вечность – зна… знание… тайное знание… кх… книга…

– Какая книга?

Росано неверным движением приложил к губам палец. Это удалось ему с третьей попытки.

– Шшш… тих-хо… 3-забыл уже? Книга, которую ты будешь пере… пере… переписывать… для вечности… – Он подпер голову кулаком, уронил ее и зашептал едва слышно: – Книга… про… промысел Божий… послал… великий Ле… Леонардо… Господь знает, кому да… дарить откровение… Двести лет!.. Двести лет хр… хранили, а она сожгла!.. И я ударил… кинжалом… Гореть мне в преисподней! Или не гореть? Ведь ссс… спасший слово Божье должен… должен…

Голова хирурга упала в блюдо с фруктами, и он оглушительно захрапел. Серов нахмурился. Что за тайное знание? Что за книга? Не с описанием ли кладов, зарытых где-нибудь на островах или в джунглях Панамского перешейка? Клад ему бы очень пригодился. Скажем, сундук с дублонами… Купить на них корабль, вооружить, нанять команду и махнуть к Петру Алексеичу… А по дороге пустить на дно пару-другую шведских галер…

Он вытянул руку, потряс Росано за плечо:

– Что в этой книге? И почему вы боитесь преисподней?

Лекарь всхрапнул, приоткрыл один глаз и вдруг сказал совсем разборчиво:

– Н-нет, не боюсь. Спасший слово Божье должен быть помилован.

Сказал – и отрубился.

За спиной Серова зашелестела занавеска, потом раздался старческий голос:

– Бедный синьор Росано… воспоминания мучают его… Мадонна, заступись за грешника перед сыном твоим!

– Он толковал о книге, – молвил Серов, но старый Пьетро лишь нахмурился и пожал плечами:

– Не знаю, не знаю… Вы оставите его у нас до утра, мой господин? Тогда перенесем синьора в комнату, на постель…

Серов поднялся, взял саквояж и взвалил хирурга на плечо. Росано был тощ и вместе с камзолом и башмаками весил не больше половины центнера.

– Не могу оставить. Капитан голову снимет. Приказано, чтобы лекарь был на корабле.

Он повернулся, вышел из лавки на солнцепек и начал спускаться вниз по улице. Ребра Росано давили ему на спину, голова моталась где-то под лопатками, и временами, когда пьяный храп прерывался, Серов слышал, как лекарь стонет и бормочет: «Laura… caro mio…»