На этом, к счастью, преимущества врага кончались. Серов был на десять лет моложе, стремительней, гибче и наверняка выносливей; тело его было телом гимнаста, способного свернуться в узел или достать ногой до потолка, и он владел приемами, казавшимися чудом в этот век. Жаль, что бой на шпагах так непохож на схватку без оружия, подумалось ему. Слишком велика дистанция и слишком опытен противник, не подпускает ближе… Но дышит уже тяжело, и в выпадах нет прежней быстроты и легкости…

Солнце, покинув вершину утеса и форт, склонялось к морю, и это значило, что бьются они долго, может быть, двадцать минут или полчаса. Напор противника слабел, и Серов, не ощущавший еще настоящей усталости, решил загнать его в угол между фальшбортом и стеной надстройки. Блокируя выпады дагой и клинком, он оттеснил Пила на шаг, на два, пресек попытку переместиться к трапу и, ускорив темп, не дал отступить для передышки. Сзади, почуяв скорую кровь, заулюлюкали, заорали.

Это вдохновило Серова.

– Ура! Мы ломим, гнутся шведы! – пробормотал он, все быстрей орудуя клинком.

Пил оскалился. Произнесенное по-русски было ему непонятно, но он уловил насмешку в голосе Серова. Грудь Пила ходила ходуном, пот катился по лбу и щекам, в горле хрипело и свистело. Скрипнув зубами, он выдохнул:

– Не возьмешь, сопляк! Я еще спляшу над твоей могилой!

Пустая бравада! Они сошлись на ярд, и Пил, зажатый в угол, был лишен пространства для маневров. Серов снова поймал его клинок эфесом даги и, целясь в сердце, ринулся к противнику. Возможно, Пил смог бы отразить его выпад кинжалом или увернуться, возможно, сумел бы подставить плечо, а не грудь, но он решил иначе. Шпага Серова пронзила камзол, скользнула между ребрами, но лезвие в левой руке Эдварда Пила двигалось с той же смертоносной быстротой; подобно сцепившимся хищникам, они запустили стальные клыки во вражескую плоть. Удар Серова был точен и неотвратим; вогнав пять дюймов стали в грудь врагу, он покачнулся, отступил и вскрикнул. Боль, внезапная, резкая, пронзила его – в правом боку торчала рукоять кинжала.

Он вырвал оружие, зажал рану ладонью и пару секунд стоял над трупом Пила, всматриваясь в помертвевшие глаза, но ничего не видя. Алое пятно расплывалось на рубахе, а мозг сверлила одна-единственная мысль: печень… задета ли печень?.. Из своего армейского опыта он помнил, знал, что если такое случится, кровотечение не остановишь и смерть неизбежна. Спасти может только хирург, немедленная операция… хирург, Росано… но он погиб…

«О чем я? Какой хирург, какая операция? – вдруг взорвалось у него в голове. – Не двадцатый век… Если порезана печень, я обречен…»

Толпа корсаров за его спиной взревела, надвинулась, и он ощутил, как чьи-то руки ощупывают бок. Шейла… Кто же кроме Шейлы?..

– Ты ранен, Эндрю. Можешь держаться на ногах? Стой прямо! – Она уже срывала с него рубаху. – Рик, Джо, ко мне! Помогите! Ты подставь плечо, а ты режь ткань на полосы… Огня! Дайте огня! Рану надо прижечь…

Мелькнула физиономия Уота Стура, зажигалка в его мускулистой руке, затем бок Серова опалило пламя[100] , и он заорал. Стур сунул ему фляжку с ромом.

– Хлебни, капитан! Ты еще жив, и если Господь позволит, будешь жить и дальше. Не то что некоторые крысы… Дойч откинул костыли, но там я вижу Найджела Полпенса…

Стур исчез, и через секунду послышался чей-то предсмертный вопль. «Зачистка, – подумал Серов, – теперь начнется зачистка…» Остановить ее он был не в силах. Бок жгло, в сапоге хлюпала кровь, ноги дрожали, и в голове – сплошной туман. Он хлебнул из фляжки. Вроде бы полегчало.

– Сейчас, Эндрю, сейчас, – сказала Шейла, и он машинально отметил, что голос ее и руки не дрожат. Смоченный ромом платок лег на рану, тугие бинты охватили его торс. – Кровь почти остановилась… Повезло нам! Он тебе бок проткнул, а целился, видно, в живот…

– Дело удачи, когда брюхо режут, – авторитетно заявил Кактус Джо. – Если поверх, так выживешь, а если до кишок добраться и ножиком там пошевелить, то…

Шейла стукнула его по шее:

– Молчи, придурок! – Затем повернулась к Серову: – Как ты, милый?

– Нормально. – Он снова отхлебнул из фляги и показал на квартердек. – Ведите меня туда. Я должен посмотреть… должен увидеть, что делается на корабле и в бухте.

Обхватив за плечи Джо и Рика, он вслед за Шейлой шагнул к трапу и начал медленно подниматься. Он шел туда, где должен стоять капитан, шел по дороге, ведущей мимо испанских галеонов и безымянных островов, мимо Тортуги и мексиканского берега, мимо бурой ленты Ориноко, мимо руин, пожарищ и мертвых тел; шел, чтобы занять свое место на этом корабле и в этом мире. Разве он мог не дойти?

Боцман Стур и Хрипатый Боб поджидали его наверху. Еще Страх Божий – этот поигрывал тесаком за спинами Садлера и ван Мандера.

– С этими что делать? – каркнул Боб. – Хрр… Я бы пустил их по доске… На тот свет, за Пилом!

Шкипер побледнел, однако Садлер, старый разбойник, лишь затряс отвисшими щеками. Прогулка по доске его, очевидно, не пугала.

– Сэр… – Казначей коснулся пальцем шляпы. – Напомню, сэр: вы были под моей командой и стали капитаном – значит, я неплохой учитель и заслуживаю снисхождения. Но черт с ним, с прошлым! Сейчас я хочу сказать вам нечто важное…

Не слушая Садлера, Серов глядел на море и два фрегата, что стерегли выход из бухты. Слабость снова накатила на него; чудилось, что палуба раскачивается под ногами как в сильный шторм, и какая-то хищная тварь, вцепившись когтями и клыками, терзает бок. Морская поверхность, блиставшая золотом заката, дрожала и расплывалась перед глазами.

– Уот! – позвал он. – Я плохо вижу… Что там творится, Уот? На «Громе» и «Трезубце»?

– Спустили шлюпки, – доложил Стур. – Восемь шлюпок, а в них – сотни полторы мерзавцев. Похоже, к нам идут.

– Желают долю получить, – добавила Шейла. – Ты ведь им полтора миллиона обещал.

Серов, разгоняя туман, потряс головой.

– Нет, не так! Нам полтора миллиона, а все, что свыше, – им! Ну, миллионов у нас нет, зато имеются порох и ядра… Командуй, Уот. К орудиям!

Вскинув пистолет, боцман выпалил в воздух.