– Пьетро! – позвал хирург. – Бланка!
Они появились словно тени – сухонький смуглый старичок и пожилая синьора, босиком, но в мантилье. Росано вытащил горсть монет, отсчитал четыре песо, показал костлявым длинным пальцем на банки и коробки:
– Четверть этого, четверть того, половину из той зеленой баночки. Как обычно, смешать и слегка растереть. Еще…
Он сделал жест, непонятный Серову, но, очевидно, знакомый хозяевам. Старик тут же принялся отсыпать и смешивать какие-то травы и порошки, а синьора молча шагнула к шкафчику, извлекла из него пару бокалов и наполнила до краев темно-коричневым напитком.
– Капитан не велел, сэр, – произнес Серов.
– В задницу капитана! – ответил хирург.
– Пахнуть будет.
– Это приятные ароматы, мой юный друг. Благородные!
– Но мадам де Кюсси…
– Она поймет, что к ней явились два настоящих джентльмена.
– Per favore, bambino,[39] – сказала синьора в мантилье, и Серов выпил. Потом поднял брови, прищелкнул языком и с удивлением произнес:
– Херес, разрази меня гром! Настоящий херес!
– Сразу видно человека, получившего хорошее воспитание, – заметил Джулио Росано, принимая от старика склянку со снадобьем. – Похоже, твой батюшка в самом деле маркиз, а? Научил тебя считать, писать и разбираться в винах. Правда, фехтуешь ты отвратительно.
– Это еще почему? – обиделся Серов.
– Потому что французская школа ничто в сравнении с итальянской. Когда я был молод и обучался в Падуе… А, quieta non movere![40] Впрочем, ты почтителен к старшим, не замечаешь их маленьких слабостей, и я, так и быть, дам тебе несколько уроков. А сейчас бери borsa[41] с лекарствами и следуй за мной!
Они вышли из заведения Пьетро и направились вверх по улице мимо груженных корзинами мулов и ослов, которых гнали на рынок, мимо компании грязных лохматых верзил с мушкетами (не иначе, как буканьеров), мимо разносчиков воды, портовых девок, мелких торговцев, мальчишек, нищих, солдат и калек. Джулио Росано, приободрившись хересом, сразу повеселел и двигался энергичным шагом, расталкивая мальчишек и нищих, но благоразумно огибая шлюх, буканьеров и солдат. Серов старался не отставать, но интереса к местной экзотике уже не испытывал никакого. Мысли его витали в иных пределах, весьма далеких от Тортуги и прочих вест-индских островов.
Москва уже полтысячи лет стоит, думал он, а скоро Петербург заложат, совсем уже скоро, года через два. Поспеть бы к этому сроку! Само собой, отсюда в Европу выбраться не просто, а до России потом доехать или доплыть еще, наверно, труднее. Война со шведом уже началась, а это значит, что Балтика на три замка закрыта. Если южным путем добираться, по Средиземному морю, на турок наткнешься, а если по сухой земле, то переть и переть через Францию, немецкие земли и Польшу… Тоже радости мало! Деньги большие нужны, но и при деньгах такую дорогу в одиночку не осилишь, так что лучше не торопиться. Ну, не успеет он увидеть, как первый камень Питера кладут, но к Полтавской битве точно возвратится! Не будучи искушен в истории, он не знал, что происходит сейчас в королевствах французском, британском и испанском, кто там правит и кто кого режет, но твердо помнил, что для России наступили великие времена. Петровская эпоха!
Странное чувство вдруг охватило Серова – мнилось, что непременно должен он быть в Полтавском сражении и в битве при Гангуте, чтобы оказать Петру Алексеичу поддержку. Какую, он пока не представлял – то ли вооруженной рукой, то ли разумным советом, то ли просто намекнуть, что потомки оценят и прославят грандиозность свершенного. Во всяком случае, если уж попал он в это время и в нем останется, то жизнь следует с толком прожить, не морским разбойником, а сподвижником великих дел. Тем более что они с царем Петром…
– Куда прешь, скотина? – Он налетел на верзилу при сабле и пистолетах – должно быть, из команды Пикардийца. – Дам по яйцам, кровью мочиться будешь!
– Лучше ромом, – пробормотал Серов, отступая и освобождая путь. Он догнал хирурга, и тот, скосив на него глаза, поинтересовался:
– Не отошел от вчерашней гульбы, бамбино? Даже херес не помог?
– Задумался, сэр.
– О чем же?
– Вы слышали про такую страну – Россию?
– Московию? Конечно, слышал. Жители ее питаются грибами, клюквой и медвежатиной, поскольку медведи бродят по улицам и можно подстрелить их, не выходя из дома. Еще там…
– Там новый царь, и сейчас он воюет со шведами. Царь Питер, и мы с ним ровесники, – сообщил Серов. Это было правдой: оба они родились в семьдесят втором году, только Петр – в семнадцатом веке, а Серов – в двадцатом.
– Вот как! – Лекарь замедлил шаг и поглядел на него с одобрением. – Твой интерес к чужим землям и событиям, происходящим в них, весьма похвален. Клянусь Мадонной, ты любознательный юноша! Может быть, я попрошу тебя о помощи. За те уроки фехтования, что я тебе дам, ты перепишешь одну книгу… Ты знаешь итальянский или латынь?
– Увы! – Серов пожал плечами. – Но я умею писать на французском, английском и немецком.
– Французский тоже подойдет. Я буду диктовать, а ты – записывать. Договорились?
– Да, сэр.
Лучше переписывать книги, чем грабить испанцев, подумалось Серову. Жаль, что много этим промыслом не заработаешь – на проезд в Европу точно не хватит. С другой стороны, проблема не в одних деньгах, нужно и в ситуации ориентироваться. Хоть Росано и повторяет всяческие бредни о Московии, но человек он все же образованный и повидавший мир, а значит, может рассказать о европейских странах. Шейле ведь рассказывал про Лондон, Париж и Антверпен…
Они пересекли эспланаду перед губернаторским дворцом, поднялись по лестнице и были встречены парой чернокожих лакеев. Один повел хирурга на второй этаж, другой остался с Серовым в патио – видно, приглядеть, чтобы разбойник чего-нибудь не спер. Прошло с полчаса, Росано все не появлялся, и Серов решил, что лечение мадам де Кюсси – процедура долгая, ибо болезней у нее много: и мигрень, и боли в пояснице, и неприятности с желудком. Заскучав, он покинул внутренний дворик и прошел задним покоем в сад, благоухавший с северной стороны резиденции.
Тут росли деревья, названий которых он не знал, тянулись дорожки, посыпанные мелкой галькой, свисали с ветвей лианы, и звенел, щебетал, чирикал многоголосый птичий хор. Серов шагнул на тропинку меж двух высоких решеток, оплетенных плющом, остановился, оглянулся – негр-лакей, выпучив глаза, следил за ним от двери.
– Боишься, пальме ноги приделаю? – сказал Серов по-русски. – Ну-ка, брысь отсюда! Изобрази сквозняк!
Негр не понял, только еще больше выкатил белки. Со вздохом Серов побрел по дорожке, полюбовался кустиком, усыпанным алыми цветами, может, орхидеями или чем еще, поглядел на разноцветных птиц, носившихся над головой, втянул теплый ароматный воздух и с тоской припомнил, как пахнут зимние ели в подмосковном лесу. Потом подумал: вот возвратится он в Москву, а что там будет знакомого? Кремлевские стены и башни, собор Василия Блаженного, какие-то храмы и старые здания? Тверской и Арбата в привычном виде нет, нет Третьяковской галереи и других музеев, нет кафе, библиотек и институтов, нет метро и даже завалящего трамвайчика… Нет, конечно, и дома, где живет Татьяна Добужинская, его последняя клиентка… Вот если бы уже стоял, то можно было бы отправить ей послание, замуровав его в стену квартиры: мол, супруг ваш мной не найден, однако есть тому объяснение – хватил Константин Николаевич чего-то в аномальной зоне и провалился в темпоральную дыру. А следом за ним и я…
Дорожка повернула к уютному пятачку, скрытому среди зеленых зарослей. Тут находились скамья под тентом и раскладной столик, где лежали гитара, веер и еще какие-то дамские пустячки, вязанье или вышиванье. Серов первым делом заметил гитару – она была почти такой же, как инструменты, к которым он привык. Потом его взгляд переместился на скамью, на сидевшую там девушку, и он вздрогнул.
