Он двинулся поближе к Шейле под грохот колокола, в который колотил боцман Стур. Перемещение корсаров прекратилось, шум и рев постепенно стихали, и наконец сквозь них пробился голос Росано. Воздев к небу кулаки, он пронзительно вопил:

– Не по закону! Это не по закону Берегового братства!

– Не по закону! – одновременно выкрикнули Тегг и Галлахер.

– Это подкуп! – орал Росано, тыкая в Пила пальцем. – Ты бывший королевский офицер! Привык, наверно, что в Лондоне все покупается и продается! Мерзавец! Тут тебе не двор Вильгельма! Тут…

– Я лучше знаю, что тут такое, – спокойно произнес Пил и, выхватив пистолет, разрядил его в грудь хирурга.

Дальнейшее перемешалось в сознании Серова, будто он очутился в страшном сне. Он видел, как от дома коменданта двинулась шеренга мушкетеров, как сверкнули вспышки выстрелов, как упали Галлахер и Тегг, как Хейнар бросился на Пила и тоже рухнул, обливаясь кровью, как Стур, схватив колокол, разбил голову одному из стрелков, как Томас Садлер что-то закричал, вращая тесаком над головой. Какой-то верзила надвинулся на него с поднятой саблей, он выстрелил прямо в скалившую зубы рожу и рванулся к Шейле. Она склонилась над Росано; воздух хрипел в горле хирурга, из пробитой груди сочилась кровь.

– Эндрю! Что делать, Эндрю? Он еще жив… Видишь, он дышит…

Серов поднял Росано на руки.

– Я его понесу. Собирай своих людей, милая, кого сможешь. Уходим!

– Уходим? Куда?

– К реке, на пристань. Там лодки и баркасы. Быстрей, иначе нас всех перебьют!

Он отступил в темноту, за линию факелов, и Шейла, выкликая имена боцмана и братьев-скандинавов, бежала за ним. Кто-то перегнал Серова у разбитых ворот крепости, на пристани раздался чей-то знакомый голос, оравший: «Баркасы не трогай, задница! В шлюп, придурок!» – потом рядом возник Кола Тернан, подхватил тело Росано за плечи, помог нести. Тегга, кажется, тащили за ними, но кто, Серов не мог разобрать – то ли Хрипатый Боб, то ли Рик Бразилец. Тегг грозил отомстить и ругался по-черному – значит, был в сознании. Позади, на озаренной факелами площади, слышались редкие выстрелы, скрежет клинков, стоны раненых и крик Эдварда Пила: «Где она? Где? Искать девушку, ублюдки! Тысяча песо тому, кто найдет!»

Никто не найдет, злорадно подумал Серов, шагая с пристани на палубу шлюпа. Никто не найдет и не отнимет!

Они с Тернаном опустили лекаря на палубные доски, и Шейла, рванув подол рубахи, прижала тряпицу к груди раненого. «Канат рубить! – рявкнул над головой Серова боцман. – Поднять парус! Боб, к штурвалу!» Затем шлюп тряхнуло на речной волне и потащило вниз по течению.

Вниз, вниз, вниз по реке Ориноко, подальше от разоренного испанского городка, от его блистающих сокровищ, от могилы Джозефа Брукса, от его людей, вцепившихся друг другу в глотки.

Вниз, вниз, вниз…

Джулио Росано не дожил до рассвета. Пуля пробила легкое и, вероятно, задела какую-то важную артерию – он кашлял кровью, и кровь хлестала из раны. Перед кончиной хирург пришел в себя на несколько секунд, узнал склонившегося над ним Серова и прохрипел: «Книга, Андре… сундук… книга в сундуке, в Ла-Монтане… обещай… Пьетро поможет…» Потом глаза его закрылись, губы посерели, и смертная тень скользнула по лицу.

Шейла плакала.

– Похороним в море, – сказал Уот Стур.

– Отчего не здесь? Тут крокодилы, там акулы… Один дьявол! – буркнул Тегг.

Боцман упрямо покачал головой:

– Подождем, Сэмсон. Он был моряком, одним из нас, а пресная вода для моряков не подходит.

С Теггом все должно было обойтись – его ранило в мясистую часть бедра, и Страх Божий, мастер на все руки, сумел вытащить пулю. Однако крови бомбардир потерял немало и вскоре отключился, то ли уснув, то ли лишившись сознания. Его положили в единственной каюте шлюпа, на корме, и там же устроилась Шейла – присматривала за раненым, пока сама не заснула.

Если не считать покойного лекаря, на шлюпе их было пятнадцать человек. То, что телохранители Брукса, Рик, Джо, Хрипатый Боб и трое скандинавов, добрались до суденышка, Серова не удивляло – преданные люди, такие за Шейлой в огонь и в воду пойдут. Но кроме них тут очутились и его соратники по Галлахеровой ватаге – Джос Фавершем, Брюс Кук, Страх Божий и два француза, Кола Тернан и Жак Герен. Эти, наверное, помнили, что Пил французов не жалует, и решили убраться подальше от нового капитана. Что произошло с другими сторонниками Тегга, Серов мог лишь догадываться. Он полагал, что Галлахер и Хейнар убиты, как, вероятно, еще десяток человек, но вряд ли Пил был склонен к тотальному истреблению противников. Взяв власть, он мог их просто-напросто купить, как остальной экипаж, и никакие законы Берегового братства не устояли бы перед звоном серебра. Денег для выплаты обещанного вполне хватало – доли сбежавших и убитых и доля корабля равнялись примерно сотне тысяч песо. Конечно, у Пила были виды на эту сумму, когда он спровоцировал столкновение. И он совсем бы не беспокоился из-за сбежавших, если бы в их компании не очутилась Шейла.

«Ворон», однако, не шлюп, якорь за минуту не отдашь, в погоню сразу не помчишься. Да и другие нынче у Пила заботы, размышлял Серов. Кого прикончить, с кем договориться, а после перевезти экипаж на корабль и поделить добычу… Главное – дележ! Вряд ли Пила признают капитаном, пока он не выдаст серебро, а это долгая история – рубить и взвешивать тяжелые серебряные слитки. Долгая! На всю ночь!

Шлюп, легкое одномачтовое суденышко длиною в тридцать футов, двигался быстро, подгоняемый ночным бризом. У штурвала стоял Хрипатый Боб, лучший рулевой «Ворона», братья Свенсоны работали с парусами, Рик, видевший ночью как кошка, оседлал бугшприт и высматривал плывущие вниз по течению стволы. Остальные тоже были при деле: кто промывал полученные в драке ссадины, кто чистил пистолет или точил клинок, а Кука боцман отправил инспектировать бочки и корзины в трюме и докладывать, что в них хранится. Когда Кук добрался до солонины, вяленых фруктов и бочонка с кислым вином, Стур разрешил поесть.

Стойкость этих людей поражала Серова. Казалось, они лишились всего – привычного места в жизни, жалкого имущества, брошенного на фрегате в матросских сундучках, и такой добычи, какая, наверное, им прежде и не снилась. Лица их были угрюмы, особенно у потерявших брата Свенсонов, но жалоб он не слышал. Они ругались, проклинали Пила, грозили отомстить, но на судьбу никто не сетовал и не просил удачи. Удача была капризным божеством, не склонным выслушивать просьбы, и в эту ночь она улыбнулась Эдварду Пилу. Ночь, однако, была не последней, и каждый думал, что придут другие дни и ночи, и наступит час, когда его пальцы сомкнутся на горле обидчика. Эта мысль согревала душу.

Утром они очутились в зоне болот, в одном из широких речных рукавов, ведущих к морю. Направление ветра сменилось, дневной бриз дул от побережья в глубь страны, и паруса пришлось спустить. Шлюп неторопливо тянулся по течению, но впереди уже переливалась и мерцала морская даль. Кактус Джо сменил Боба у руля, Тернан встал впередсмотрящим, остальные дремали или просто лежали в тени у низкого фальшборта. Тегг очнулся, выпил вина из рук Шейлы, сжевал пару сушеных плодов и потребовал к себе Серова и боцмана. Он был еще слаб от потери крови, щеки его горели лихорадочным румянцем, но речь была вполне членораздельной.

– Сколько у нас людей?

– Считая с тобой – пятнадцать человек, – сказал Серов.

– Оружие?

– Сабли, шпаги, ножи, пистолеты, но мало пуль и пороха.

– Порох есть, целый бочонок в трюме, – заметил боцман. – Пули… Ну, что-нибудь придумаем. Разрази меня гром! И крысу Пила заодно! Ведь как стояли, так и смылись! Ни мушкета тебе, ни припасов…

– Вода? Жратва?

– Воды набрали, – доложил Стур. – Мерзкая водица из этой мерзкой речки, но другой нет. Жратва… С этим плохо, Сэмсон. Что в трюме нашлось, то и есть. Фунтов тридцать солонины, мешок маиса да разная дребедень – перец, сушеные фрукты, корешки… Дня четыре с этим плавать можно. Так что я думаю…