В павильоне, куда они вошли, была сооружена имитация тропического леса. Именно здесь должны были состояться первые съемки..

Меднис налаживал аппаратуру, здесь уже работали несколько испанских фотографов и операторов. Круминьш прошел к столу, давая указание, как лучше поставить свет. Меднис разворачивал камеры. Гарсиа суетился, успевая поговорить с каждым из присутствующих. Гример и девушки, прошли в отведенную для них комнату.

Рута Юльевна мрачно наблюдала за происходящим. Ей казалось, что испанцы работают недостаточно быстро, и она высказала свое недовольство сеньору Гарсиа.

Дронго увидел, что Ионас Балодис сел на скамью, и подсел к нему.

— Почему вы не сказали мне, о чем с вами говорила Ингрид? — строго спросил он.

— А зачем говорить? — удивился Балодис. — Я поднялся наверх и все проверил. К ней заходила горничная, которая не смогла войти, потому что дверь была закрыта на цепочку. Ингрид после угроз в ее адрес боится оставлять дверь открытой.

— Я бы тоже боялся, — пробормотал Дронго, — и все-таки давайте договоримся, Ионас. Что бы ни произошло, вы должны сообщать мне сразу. Незамедлительно. Вы сами разговаривали с горничной?

— Я не знаю испанского, — буркнул Балодис, — но я немного понимаю по-немецки. Я спросил у горничной, и она объяснила, что это она хотела войти в номер, где остановилась Ингрид. Поэтому я ничего вам не сказал.

— Нужно было сказать, — упрямо повторил Дронго.

Он посмотрел на выходивших из комнаты женщин и замолчал. Ионас тоже посмотрел в их сторону и невольно дернулся на месте.

Девушки вышли на съемки в темных купальных костюмах, которые не только не скрывали, но, наоборот, подчеркивали их достоинства. Гарсиа, говоривший о чем-то с одним из испанцев, замолчал и облизнул губы. Рута Юльевна, заметив, как изменилось состояние мужчин, находившихся рядом с ней, нервно оглядывалась по сторонам, поправляя прическу. Вышедшая следом за девушками Лилия Омельченко улыбнулась, довольная произведенным эффектом.

Даже Круминьш замолчал, глядя на двух нифм, словно сошедших с картинок модных журналов. Только Меднис продолжал жевать жвачку, сосредоточенно двигая своей челюстью и глядя на обеих. Красота универсальна, но в красоте молодого женского тела есть нечто особенное. Природа, создающая такое совершенство лишь на недолгое время, словно пытается доказать свое превосходство… Пропорции тела, безупречные линии ног, рассыпанные по плечам волосы, обнаженные плечи, едва прикрытая грудь, полоски бикини — женщины передвигались мягко и грациозно.

Ионас привстал, свистнув от удовольствия. Дронго подумал, что иногда в его работе бывают и приятные моменты. У Лены были длинные ноги, красивые лодыжки и прекрасный рост. Ингрид была чуть меньше, но у нее были более чувственные ноги и линии тела. Дронго решил, что она напоминает ему Джил.

— Начинаем, девочки, — сказал опомнившийся Круминьш, показывая место, куда должны были встать Ингрид и Елена. Съемки начались. Меднис наконец выплюнул жвачку и встал за свою камеру.

Дронго подошел к Лилии Омельченко.

— Нравится? — спросила она с некоторым вызовом. — Наверное, рядом с такими женщинами все остальные кажутся вам дурнушками.

— Красота женщины не только в ее теле, — постарался дипломатично увернуться от ответа Дронго.

— Ладно, ладно, — махнула рукой Лилия, — знаю я мужчин. Говорите о душе, а сами смотрите на ноги. Вы видели, как засуетились все мужики, когда появились наши девочки. Все вы одинаковы, — горько сказала она и отвернулась.

Дронго терпеливо молчал. И через несколько секунд спросил:

— Вы на меня обиделись?

— С чего вы взяли? — резко ответила Лилия. — Просто я не люблю, когда копаются в моем прошлом.

— Я не копался, — возразил Дронго. — Андрис Зитманис попросил меня приехать сюда и обеспечить вашу безопасность. Вы же знаете, что случилось с Ингеборой.

— Здесь такое не возможно, — возразила она, — это Европа.

— А если маньяк прибыл сюда в составе вашей группы? — спросил Дронго.

Лилия вздрогнула. Она явно испугалась. Взглянула на Дронго, сделала шаг назад и, запинаясь, переспросила:

— Какой маньяк? Вы думаете, он среди нас?

— Возможно, — сказал Дронго, чтобы окончательно не пугать собеседницу.

— Но этого не может быть, — еще более испуганно произнесла она, оглядываясь, — у нас в группе только двое мужчин. Только двое. Витас Круминьш и наш оператор. Кто из них?

Дронго заметил, что она рассуждает так же, как Зитманис, и не относит к подозреваемым Ионаса Балодиса, очевидно, считая его своим.

— Почему двое? — спросил Дронго. — А Балодис?

Она взглянула в сторону Ионаса.

— Нет, — решительно сказала она. — У него просыпается интерес к женщинам, только когда он выпьет. И то не надолго. Нет, нет. Он не считается.

— А остальные? — неожиданно произнес Дронго.

— Как это остальные, — у нее стали круглые от ужаса глаза, — как это остальные? У нас нет больше мужчин. Вы думаете — Гарсиа? Но Пабло не было в Латвии.

— Нет, — Дронго смотрел ей в глаза, — я знаю, что Гарсиа не было в Риге. Я говорю о ваших женщинах.

Она еще раз вздрогнула. И некоторым усилием воли отвела свои глаза от его глаз.

— Что вы такое говорите? — Она попыталась вытащить сигареты из сумочки, но не смогла, так сильно дрожали у нее руки.

— Я говорю, что облить кислотой Ингебору могла и одна из присутствующих здесь женщин, — пояснил Дронго, — все четверо женщин, которые с нами приехали, достаточно высокого роста. А насильник был в плаще и шляпе. Если женщина наденет плащ и шляпу, ее можно в темноте принять за мужчину.

— Зачем вы мне это говорите? — разозлилась Лилия. — Вы думаете, что это я ее облила? Вам рассказали, что мы однажды сильно поспорили? Но я хотела лучше подать ее образ…

Она повысила голос, и все обернулись в их сторону.

— Тише, — крикнул Круминьш, — вы мне мешаете!

Омельченко повернулась и побежала в комнату, где переодевались девушки. Дронго понял, что ему нужно срочно успокоить гримера, и поспешил следом. Уже выходя из зала, он обернулся, взглянув на снимавшихся девушек. И заметил, что обе проводили его долгим взглядом. Очевидно, им было приятно демонстрировать себя именно ему. Остальных они явно не принимали в расчет.

Когда Дронго вышел, Круминьш даже растерянно оглянулся. У обеих девушек словно пропала энергетика секса, так мощно подаваемая на съемках еще минуту назад. Рута Юльевна хищно улыбнулась. Она как женщина понимала, в чем дело.

Дронго вошел в комнату, где находилась гример. Лилия обернулась и с явной неприязнью спросила:

— Может, на сегодня хватит меня мучить?

— Извините, — сказал Дронго, — я не хотел вас обидеть.

— Как только увидели голых девочек, сразу потеряли голову, — с вызовом сказала Лилия, — а я, между прочим, не намного их старше. И у меня нет никаких гримеров и визажистов.

— Извините, — еще раз сказал Дронго, — я не хотел вас обидеть, Лилия.

— Вы меня не обидели, — она опустила голову, — наверное вы узнали, что я развелась со своим бывшим мужем. Наверное, вы про него узнали. Но я не хотела… честное слово не хотела… Он меня так избивал. Об этом никто не знал. И я даже не знаю, кто вам об этом рассказал.

Дронго понял, что обязан молчать, чтобы не выдавать своего недоумения. Очевидно, у Лилии Омельченко была неприятная история с разводом, которая не была отражена в ее личном деле.

— Он не стал жаловаться, — сказала она, с трудом подбирая слова, — мы решили, что нам лучше не встречаться. Мы решили…

Она расплакалась. Дронго подошел к ней и взял ее руку.

— Не нужно ничего говорить, — попросил он ее, понимая, что ей необходимо выговориться. В такие мгновения человеку нужно исповедаться, и его трудно остановить.

Лилия села на диван, Дронго — рядом.

— Он меня бил, — продолжала она, — он меня так страшно бил. У меня должен был родиться мальчик, но он выпивал и бил меня. Кто-то рассказал ему, что я встречалась с другим, и он решил, что ребенок не его. Хотя ребенок был его, а с тем человеком я была только два раза.