— Что-нибудь с работой?

— Хуже. Валик вознамерился уйти от жены и у меня поселиться.

— А ты этого не хочешь?

— Чего бы мне этого хотеть! Валентин — совсем не тот мужчина, с которым я мечтаю идти по жизни.

Она ткнула наманикюренным пальцем в оставленную им бумажку.

— Сама видишь, какой у него принцип. Взаимный интерес — вожделение — постель!

— А у вас с ним было по-другому?

— У нас было так же.

— Тогда зачем же ты с ним встречаешься? Мне казалось, тебе он нравится.

Маша снисходительно посмотрела на нее:

— А зачем ты сама вышла замуж за Леонида? От большой любви?

— По крайней-мере я раньше так думала.

— По крайней мере, — передразнила ее Маша, — раньше ты была честным человеком, а теперь вон врешь и не краснеешь.

Таня смутилась.

— Хорошо, у меня сегодня день такой: я или сама открываю глаза на правду, или мне ее открывают такие близкие люди, как старшая сестра… А правда в том, что я себе это внушала. Ну, что я люблю его.

— На самом деле в этот свой нелепый брак ты хотела убежать от Михаила. — Заметив, как враз помрачнело лицо Тани, Маша быстро заговорила: — Не слушай меня, Танюшка. Чего теперь наступать на больную мозоль? Почему я встречаюсь с Валентином, ты спросила. У нас в клинике завотделением с мужем разошлась, и теперь, чтобы поддержать упругость кожи, моложавость — иммунитет, одним словом, она себе гормоны колет. Чтобы, значит, не запятнать себя случайной связью. А по мне, так лучше принимать их в естественном виде. К тому же разве не приятно, когда за тобой ухаживает симпатичный мужчина, приносит цветы, дарит ночи, полные нежности, и ко всему прочему не торчит перед глазами с утра до вечера.

— Однако в последнее время он зачастил.

— То-то и оно. Мужчины — странные существа. Когда за них хочешь выйти замуж, требуешь оформить отношения, они бегут от тебя как от чумы. Когда же ты этого не хочешь, они начинают тебе навязывать свои руку и сердце прямо-таки с маниакальной настойчивостью.

— Не знаю, жалеть тебя или завидовать…

— Конечно, завидовать, потому что жить так, как ты живешь с Каретниковым…

— Да Бог с ним, Маш, не хочу я сегодня ссориться. И поминать всуе отсутствующих. У меня сегодня вполне миролюбивое, любознательное настроение…

— Любознательное? — повторила смеясь Маша. — Такого я еще не слышала. Надо же, и что тебе, Танечка, любо знать?

— Где мой муж берет деньги и куда потом их девает, — выпалила Таня.

Маша в момент посерьезнела, и две вертикальные морщины у переносицы, как всегда в таких случаях, отчетливо прорезались.

— Значит, вот оно что… — пробормотала она. — Хочешь, чтобы тайное стало явным?

— Что ты имеешь в виду?

— Видишь ли, сестренка, есть люди, которые производят хорошее впечатление, есть те, что производят плохое, а встречаются такие, которых навскидку не оценишь. Оттого что у них надводная часть, как у айсберга, всем видна — доброжелательность, чувство юмора, отзывчивость. Не человек, а душка. Но ты чувствуешь: это обман. Настоящий он внизу, под темной водой… Помнишь, что я сказала, когда впервые его увидела?

— Помню, — мрачно кивнула Таня. — «Не спеши, он не так прост, как кажется».

— Но ты на меня вызверилась, представила чуть ли не дуэньей, которая без конца читает тебе нотации и учит жизни. Надсмотрщиком, что постоянно следит за тобой и не дает тебе никакого житья. К тому же у меня якобы извращенное представление о твоих друзьях и о людях вообще, что я вижу в них только плохое… Ты обидела меня, Таня!

— Знаю. Прости меня, пожалуйста, Маша. Последние пять лет — нет, вру, всю предыдущую жизнь — я вела себя по отношению к тебе как неблагодарная свинья. Одно могу сказать в оправдание: к себе я относилась еще хуже. Я ненавидела себя и весь мир. Кроме разве что Шурки.

— И Леньки, — горько добавила Маша.

— Да, к нему я относилась лучше, чем к тебе, но не потому, что он этого заслуживал, а потому, что представлялся мне, со всеми его недостатками и даже пороками, все равно лучше того, предавшего.

— Теперь ты успокоилась?

— Насчет Леньки?

— Нет, насчет предавшего.

— Наверное, успокоилась.

Таня долгим взглядом посмотрела за окно, как будто тот, о ком они говорили, стоял там и мог все слышать.

— Предваряя твой вопрос, я даже могу сказать, что почти простила его, но это как в том анекдоте про патологоанатома, который ты мне рассказывала. Он все знает и все умеет, но уже поздно.

— В жизни нет ничего невозможного.

— Есть. Нельзя вернуть прошлое. И склеить разбитое. Наверное, за эти годы он возненавидел меня — я не простила его за такую мелочь! Как он думает. Мужчины ведь не считают измену предательством и вообще чем-то из ряда вон выходящим.

— Ты не права, Таня…

— Что ж, я тебе верю, — заторопилась та, понимая, о чем Маша опять начнет говорить. — Но я пришла к тебе совсем с другим. Тем, что меня в самом деле тревожит… Вчера Ленька принес мне сто тысяч рублей.

— Вы собрались купить что-то крупное?

— Нет — как писали раньше классики, это нам с Шуркой дали «на булавки».

— И ты не знаешь, откуда у него такая сумма?

— Тут другое. Всю ночь Леонида не было дома. Правда, он предупредил, чтобы я его не ждала, а недавно перезвонил вроде с работы и сказал, чтобы этих денег я пока не трогала, потому что в них возникла срочная необходимость.

— При его работе вполне могла возникнуть.

— Это еще не все. Однажды был случай, о котором я тебе не рассказывала: отчего-то не придала ему значения. Приписала мелькнувшую у меня тревогу тому, что Ленька расхвастался передо мной, а потом просто у него ничего не вышло…

— И что это было?

— Он привез меня к шикарному недостроенному особняку, в двух уровнях, с мансардой, и сказал, что это дом наш и он его доделает. А потом мы сюда переедем, оставив наш коттедж Шурке. Мол, ей замуж выходить, пусть у девчонки будет своя жилплощадь.

— Ты права, — задумалась Маша, — это уже серьезно. Ты подозреваешь, что твой муж Леонид занимается чем-то криминальным? Но тогда ваше благосостояние прирастало бы хоть в какой-то прогрессии — заразил-таки меня Валентин своими математическими терминами, — а, судя по твоим словам, у тебя перед носом только машут некоей обеспеченностью, которая почти сразу куда-то уплывает.

Трудно так однозначно делать выводы. Как говорят хохлы, цэ дило трэба разжуваты… А как, по-твоему, он относится к женщинам? Может, у него кто-то есть?

— Я думаю, он кобель еще тот!

Маша удивленно взглянула на нее, будто не веря своим ушам:

— И ты так спокойно об этом говоришь. Ты, не простившая любимому мужу одной-единственной измены?

— Может, Бог меня за это и наказал. За гордыню. Мол, всем мужья изменяют, и ничего, терпят, а она, видишь ты, особая выискалась! Формулу неверности новую открыла — знаменатель у нее больше числителя! Подозреваю, что это намек моего ангела-хранителя: берегись, настоящей неверности ты еще не видела!

— Кажется, ты мудреешь на глазах, Татьяна Всеволодовна!

— Увы, моя дорогая сестричка, как любит повторять Шурка, хорошая мысля приходит опосля… Но одно я могу теперь сказать наверняка: в дурочках жить не в пример легче!

«Мудрение» давалось Тане нелегко. Она напоминала себе воробья из анекдота, который зимой на лету замерзал, но упал в горячую коровью лепешку, согрелся и зачирикал. Тут его услышала кошка, вытащила и съела. И мораль анекдота: сидишь в дерьме — не чирикай!

Таня тоже пыталась советовать самой себе: не трогай, оставь все, как есть. Поняла, глаза открыла, и то хорошо. Но грудь распирало, вот в чем дело.

Строго говоря, в теперешней жизни у нее было все. Пусть в верности своего мужа она очень сомневалась, но в остальном… У нее имелся муж, дочь, деньги, жилье, машина… Почему же она вновь и вновь воскрешала в памяти давно прошедшую жизнь?

Таня училась на третьем курсе политехнического института, а Михаил, отработав после окончания физкультурного института два года в милиции, перешел на работу в детскую спортивную школу. Тренером.