— Один вопрос, святейший отец, прежде чем мы отхватим наше святейшее наказание. — Хриплый голос Лукреции был полон презрения. — Кто выиграл Палио?

— Ах, дочь моя, с сожалением должен сообщить тебе и моему милому брату, что сегодня мы не можем торжествующе кукарекать. Мы — то есть контрада «Петух» — пришли вторыми.

— Матерь Божья! — взорвался Франчетто. — Кто посмел нанести нам поражение?

— Да, это болезненный укол, — отозвался его брат. — Впервые за полвека наступил год «Скорпиона».

Мать, дочь и дядя радостно закричали: «Скорпион!», и их крик разнесся по всему переулку. Фуггер изумленно воззрился на девушку, а потом молча махнул рукой в сторону направленных на них мечей.

— Знаю, — ответила Мария-Тереза, радостно сверкая глазами. — Но разве ты не понимаешь? Это на самом деле важно! Это же Палио!

Лукреция выставила перед собой кинжал.

— Я прожила достаточно долго, — вздохнула она. — Сегодня хороший день для смерти. Скорпион!!!

Солдатам, опешившим от такой стойкости, показалось, что этот крик бесконечным эхом пронесся по узкому переулку. А потом все вдруг поняли, что то было вовсе не эхо: крик старой женщины одновременно подхватили десятки голосов, звук которых стремительно приближался. Спустя несколько мгновений знамя с членистоногим существом в панцире и с каплями яда на жале уже заколыхалось у входа в переулок. Под ним двигались полторы сотни настроенных на празднование членов контрады.

— Отец! — закричал Джованни из-под знамени. Охваченный пламенной радостью, он даже не понял, что происходит. — Тетя! Мы победили! Победили!

— Да, племянник! — прокричала в ответ Лукреция. — Но если вы не поспешите к нам так, как наш Мефисто спешил к финишу, то мы проиграем!

И, не видя более действенного способа заставить своих родственников вступить в схватку, Лукреция прыгнула вперед и ударила ближайшего стражника кинжалом в грудь.

«Скорпионы» обнажили стилеты и бросились вперед. Их знамя реяло над головами. Жан, Джанук и Хакон развернулись и начали наносить удары налево и направо. Одновременное нападение спереди и сзади заставило ряды солдат смешаться. Напрасно Генрих, Франчетто и архиепископ кричали, пытаясь восстановить порядок. Переулок наполнился людьми, беспорядочно размахивающими руками. В такой ситуации тяжелое вооружение стражников не давало никаких преимуществ. Казалось, будто прилив ворвался в подземный грот, смывая ряды солдат, словно прибитый к берегу мусор.

Марии-Терезе и ее дяде удалось заползти под повозку и открыть решетку водостока.

— Быстрее! — крикнула Лукреция прямо в ухо Жану. — Сюда!

Девушка залезла в водосток первой, увлекая за собой Авраама. За ними поспешила Бекк. Джанук скользнул следом — и едва успел ухватить за штанину Хакона, который собрался было броситься в гущу сражения.

— А я только начал получать удовольствие! — простонал тот, но все же позволил втащить себя в узкое отверстие, утянув за собой сопротивляющегося Фенрира.

Фуггер немного помедлил на краю дыры.

— Напоминает мне мою нору под виселицей, — сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. А потом вдруг выскочил из-под повозки и завопил: — Демон! Демон!

Даже он сам не мог бы сказать, на что рассчитывал. Вряд ли его голос будет услышан в шуме боя. Однако Corvus corax — могучая птица, которая охотится больше по слуху, нежели по запаху. Шумя крыльями, стремительная черная тень спустилась ему на плечо и громко каркнула прямо в ухо. Прижимая к себе птицу, Фуггер прыгнул в дыру.

Жан оглянулся. Он легко различил в мешанине людей более высоких Генриха и Франчетто, которые разили всех, кто оказался рядом с ними, врагов и друзей. На секунду покрасневшие глаза немца нашли его — и Жан прочел в них бессильную ярость. Проведя пальцем по своему горлу, Жан ухмыльнулся и был вознагражден жуткой гримасой, которая исказила и без того безобразное лицо телохранителя.

Наполовину погрузившись в дыру, Жан повернулся к Лукреции:

— Как мы можем оставить вас и вашего брата?

— О нас не беспокойтесь. Мы немного их ужалим, а потом исчезнем, как вода в песке пустыни. Так всегда делают скорпионы.

Из толпы к ней выбросило стражника. Лукреция отмахнула своим кинжалом кусок его уха. Он успел взвыть от боли — и толпа снова засосала его в свою гущу.

— Туда за вами никто не сунется. Это — настоящий лабиринт, а единственная нить — у моей дочери. Мы доставим известия в Монтепульчиано. Где вас искать?

— На дороге из Радды, под вывеской «Кометы», за городскими стенами.

Жан почувствовал, как кто-то завязал ему вокруг пояса веревку.

— Идите с Богом, — сказала Лукреция и с криком «Скорпион!» снова присоединилась к сражению.

— Немного дальше у меня спрятаны факелы, — говорила Мария-Тереза, обвязывая его веревкой. — А пока будем, как слепые кроты. — Она убежала, чтобы встать в начале колонны. — Готовы?

Не дожидаясь ответа, девушка двинулась по туннелю. Веревка натянулась, и все по очереди вынуждены были нырнуть в темноту. Шум боя затих позади, и вскоре стало слышно только, как падают капли — воды и крови. Чтобы увидеть и то и другое, им придется ждать обещанного света факелов.

Глава 8. ПОД СЕНЬЮ КОМЕТЫ

Матиас ван Фриу сидел в развилке старой оливы, пристроив у себя на коленях ржавую аркебузу. Со своей вышки он мог наблюдать как за дорогой на Сиену, так и за крутым склоном холма до самых стен Монтепульчиано. Утренний туман, окутывающий верхнюю часть стен, не мог скрыть громады раскинувшегося под ним города-крепости.

Со своего насеста Матиас видел также входную дверь своего постоялого двора с кометой, изображенной на ее дубовых досках. Рассматривая этот пламенный символ, Матиас вздохнул и привычно вознес благодарственную молитву святой Екатерине. Хоть он и был поглощен важным заданием, которое дал сам себе, его взгляд то и дело поневоле возвращался к обозрению всего, что ему принадлежало. Особенно потому, что человек, благодаря которому все это стало возможным, снова отдыхал под его кровлей из красной черепицы.

Постоялый двор стоял чуть в стороне от дороги, и длинную подъездную аллею затеняли древние кипарисы. Аллея вела на большой внутренний двор; дом располагался внутри осыпающейся внешней стены, окрашенной в ярко-коричневый цвет. Матиас знал, что когда-то этот дом был летней резиденцией богатой сиенской семьи, укрывавшейся здесь от чумы. Он был заброшен за двадцать лет до того, как Матиас ван Фриу, солдат удачи, остановился здесь для того, чтобы перевязать свои раны. А потом он решил никогда отсюда не уходить. Вокруг раскинулись лучшие виноградники Тосканы. Матиас восстановил давильни. Солнце здесь светило почти круглый год, высасывая боль из его многочисленных ран и прогоняя воспоминания о моросящем дожде, посреди которого он вырос. И ему стало казаться, что эти бесконечные холмы, покрытые виноградником, оливами и каштанами, были для него родным пейзажем, что ему только пригрезились пропитанные влагой низменности его родной Голландии.

Этим открытием он был обязан Жану Ромбо, который принес его сюда после неудачной засады. Это Жан оставался с ним до тех пор, пока не смог извлечь мушкетную пулю из раны и плоть Матиаса не стала снова розовой и здоровой. А потом Жан оставил Матиасу обе доли добычи, которая причиталась им после разграбления захваченного их отрядом города на холме, и ушел, пообещав когда-нибудь вернуться. На полученное золото Матиас обустроил свою «Комету», а сам он за эти десять лет превратился из тощего голландского паренька в тучного и довольного жизнью тосканца, хозяина самой доходной придорожной гостиницы в окрестностях Монтепульчиано.

Матиас был в восторге от возможности хоть отчасти заплатить свой долг, несмотря на недовольство Лауры, местной девицы, на которой он женился и которая, родив пятерых детей, превратилась в пышнотелую матрону. Обычно ее слово было законом. Однако когда через две ночи после Палио в гостиницу явился Жан с отрядом раненых и грязных товарищей, то, вопреки обычаю, решение осталось за Матиасом. Он разместил гостей в той части дома, которую недавно отремонтировал и еще не открыл для посетителей. Бесконечный поток еды, лучшее вино из его виноградников, новые одеяла и свежее белье — беглецам немедленно было предоставлено все, чего они только могли пожелать. И Матиас собственноручно промыл и зашил рану в боку Жана, как десять лет назад это сделал сам Жан.