Испытывая немалую тревогу, они снова сели в седла и начали спуск. Но если людям не хотелось ехать дальше, то Фенрир и вовсе чуть было не отказался продолжать путь. Только строгий приказ Хакона привел пса в движение, но и тогда он держался позади коня своего хозяина и поскуливал.

Моросивший почти весь день дождик при приближении к монастырю превратился в настоящий ливень. Издали казалось, что ворота открыты, но, подъехав поближе, путники обнаружили, что одна огромная окованная железом створка лежит на земле, а вторая висит на одной петле. Под провисшим концом второй створки валялся голый мужчина. Он беспомощно дергался, а его руки были придавлены, словно он пытался удержать падавшие ворота.

Жан, Джанук и Хакон втроем едва смогли приподнять створку ворот настолько, чтобы Фуггер вытащил из-под нее плачущего монаха. Они отрезали несколько полос ткани от лежавшей рядом сутаны и перевязали его раздавленные руки. Пока они занимались этим, голый человек постепенно перестал плакать, а его взгляд устремился к небу.

Когда перевязка была закончена, монах наклонился к Фуггеру и прошептал:

— Берегись, брат! Дьявол бросил в мир свое пламя. Пришли огни святого Антония, и теперь Судный день уже близок. Если только я не смогу закрыть перед ним ворота.

С этими словами монах встал и попытался ухватить своими переломанными пальцами створку ворот. И никакими усилиями Фуггеру не удалось отвлечь беднягу от его дела.

Услышавший эти слова Жан отошел чуть в сторону. Он так сильно побледнел, что Хакон приблизился к нему и дотронулся до его плеча.

— В чем дело? — спросил скандинав.

— Огни святого Антония, — ответил Жан.

— Не принимай всерьез слова сумасшедшего. Он одержим злым духом, бесом. Вот и все.

Жан посмотрел на своего товарища:

— Нет, это далеко все. Он — один из множества. Когда огни святого Антония захватывают город, то одержимыми становятся все. Когда я был маленький, такое произошло в соседней деревне. Она исчезла с лица земли. Половина жителей умерла. Прочие сошли с ума. Изгнать дьявола удалось только из немногих.

— Погоди! — К ним подошел Фуггер. — Я тоже слышал о таком. Целые деревни сходят с ума. Они прокляты видениями ада и гибнут в огне, который виден только им самим. А на тех, кто пришел со стороны, проклятье не распространяется. Чужаки могут только наблюдать за происходящим, не разделяя этого ужаса.

Джанук ушел посмотреть на то, что делается за стенами, и вернулся как раз вовремя, чтобы услышать слова Фуггера.

— Это не совсем так, — вставил он. — В некоторых районах Турции происходили сборища джиннов — вопящих демонов. Люди говорят о пламени и других ужасах. Говорят, что демоны входят в тело через рот, из воздуха, из хлеба или воды. Поэтому, друзья мои, не открывайте ртов. Оберните лица куском ткани, дышите только носом. Не ешьте и не пейте, пока мы отсюда не уедем. И старайтесь как можно меньше разговаривать.

Товарищи отрезали новые полосы материи от сутаны и завязали себе лица. Джанук внимательно проследил за этим, а потом добавил:

— Следуйте за мной. Вам нужно увидеть еще кое-что.

Вытащив оружие из ножен, они вошли на территорию монастыря. За воротами стояла брошенная карета архиепископа, которую они видели по пути. Один из кожаных ремней, на котором карета была подвешена над рамой, чтобы уменьшить тряску, был перерезан, так что все сооружение странно перекосилось. Кто-то, по-видимому, безуспешно попытался запрячь лошадей: две стояли уже в постромках, а еще две забрели на грядку с морковью и паслись там. Грядки тянулись до главного монастырского здания — каменного острова в овощном море. Возле каждой грядки лежали тела: некоторые — голые, другие — одетые. Вокруг одной продолжали танец три монаха, которых Хакон заметил еще с холма: они старательно втаптывали в землю свои посадки. Хохот смешивался с плачем. Несмотря на дождь, от хозяйственных построек к небу поднимались столбы дыма, но в самом монастыре дыма не было. Путников встретило безмолвие.

— Дальше я не ходил, — сказал Джанук. — Дальше пахнет как-то не так. Принюхайтесь!

Все четверо подняли завязанные тканью лица.

— Фу! — Хакон отвернулся и сплюнул. — Что это?

— Пахнет… пахнет мышами! — проговорил Жан.

— Мышами, точно! И… старой мочой. — Фуггера передернуло. — И ты считаешь, что нам следует туда зайти?

— Иисусе, помилуй! Я горю!

Этот мучительный крик вырвался из темного входа. И сразу же завопило несколько голосов, словно первый подал им сигнал.

— Ну что, спустимся в ад, господа?

Темно-серые глаза Джанука искрились над коричневой тканью, закрывшей ему нижнюю половину лица.

— Карета Чибо брошена. Он либо в городке, либо здесь, — ответил Жан, повысив голос, чтобы перекрыть вопли. — Так что я захожу.

Держа меч наготове, Жан вошел в здание монастыря. Остальные последовали за ним. Они оказались в коридоре, низком и темном. Неяркий вечерний свет поглощали каменные плиты пола и дубовые панели, которыми были обшиты стены. В темноту уходила лестница. По обе стороны коридора оказались двери, одна — открытая, вторая — закрытая. За закрытой дверью слышалось монотонное бормотанье, словно кто-то что-то считал. Через полуоткрытую дверь в коридор вырывались крики.

Концом меча Жан распахнул дверь пошире. Сначала темнота сгустилась, но потом стали различимы фигуры, которые двигались, словно в тумане. Неожиданно одна из них бросилась к ним, крича нечто невнятное. Жан подался в сторону, уклоняясь от тяжелого золотого кадила — какой-то монах раскрутил его, словно кистень. Удар пришелся в стену рядом с Жаном, и запах сандала и ладана облаком разлетелся вокруг, на время заглушив вонь от мышей и мочи, которая ощущалась в этом помещении сильнее всего. Монах с воплем попытался снова замахнуться разбитым кадилом, но Жан посторонился и сильно ударил его по голове мечом, держа клинок плашмя. Безумец упал к ногам Жана.

Крики в комнате усилились. Заглянув внутрь, спутники смогли разглядеть множество людей, которые занимали все ее пространство, жались в углах, толпились у камина. Одетые и обнаженные, они голыми руками били себя и друг друга, вырывая клочья волос. У всех были тонзуры — это были монахи. Солдат из сиенского отряда среди них не оказалось.

Когда дверь в комнаты закрылась, вопли стали тише. За закрытой створкой второй двери по-прежнему мерно звучал одинокий голос. Помедлив у двери, они разобрали, что он повторяет одни и те же слова: «Здесь я стою, Царь Иудейский. Я не могу иначе, Царь Иудейский».

— Ересь на ереси, — пробормотал Фуггер. — И против Христа, и против Лютера.

— Если за этой дверью нас не ждет ничего страшнее ереси, — с этими словами Хакон перекрестился, — то я буду вполне доволен, Фуггер.

А потом он поднял свою громадную ногу и вышиб дверь.

В этой комнате оказалось настолько же светло, насколько было темно в помещении напротив. Повсюду горели свечи. Сотни свечей наполняли комнату своим сиянием: они были закреплены на каминной решетке, подвешены под потолком на металлических рамах, засунуты в неровные отверстия, проделанные в стенах, покрывали длинный обеденный стол, где их разделяло расстояние всего в несколько пальцев. Только один участок стола был свободен от танцующего пламени, но внезапный яркий свет настолько ослепил спутников, что они не сразу поняли, что именно видят. Поначалу было только понятно, что тень имеет форму человеческого тела. И лишь когда глаза немного привыкли к яркому свету, стало видно, что на столе распят человек.

Он был маленького роста, но толст, и огромное брюхо выпячивало сутану вверх. Он был прибит к столу тремя стилетами: по одному в каждую руку и еще одним — в скрещенные ноги. Вокруг него растекалась лужа крови. Кое-где ее задерживали свечи, словно бревна в русле реки. Он потерял уже очень много крови.

Фуггер отвернулся: у него не было сил смотреть на такое. Жан, Хакон и Джанук взялись за кинжалы и по сигналу Жана резкими движениями вырвали их из тела. Бред, заставлявший несчастного повторять одни и те же слова, оборвался отчаянным воплем и сменился глубоким обмороком.