Когда человека срывают с нагретого кресла в военной базе и бросают через сотни миль каменной пустыни, чтобы штурмовать и любыми средствами захватить объект, охраняемый не хуже любого форта, – при таком раскладе служака рассчитывает, что хотя бы будет командиром своим солдатам.

Однако Франсуаз полагает, что везде, где она ни появится, руководить должна она.

Бретон не нашелся что ответить; он не мог позволить себе послать Франсуаз к дьяволу, хотя, видит бог, именно этого он и хотел.

Но он еще не был готов и унизиться настолько, чтобы давать отчет штатским. Тем более жителям другой страны.

Чутко почувствовав слабину, Франсуаз перешла в наступление.

– Сенатская комиссия выдала ордер на задержание Ортеги Илоры, коменданта этой тюрьмы, – отчеканила она. – Почему вы не арестовали его, когда он находился в городе? Какой недоносок позволил ему окопаться в собственной тюрьме, которую он превратил в крепость?

Генерал Бретон положил руку на пояс.

То ли ему срочно потребовалось подтянуть штаны, то ли он был близок к тому, чтобы выхватить пистолет и застрелиться.

Маленький человечек, стоявший в стороне, задергался, закрутился на одном месте. Острое нежелание вмешиваться боролось в нем с болезненным чувством политика, привыкшего спускать на тормозах любой конфликт прежде, чем его самого спустят в мусоропровод.

– Никто не мог предположип что так получится, мадемуазель Дюпон, – проговорил он, хватая себя за пальцы. – Кто мог предположить…

– Тот, у кого в голове мозги, а не овсяная каша. – отрезала девушка.

Она склонилась над картой, не обращая внимания на то, что едва не сбила Матиаса с ног своими крепкими ягодицами.

– Здесь неверно, – бросила она. Девушка вынула из внутреннего кармана карандаш и короткими движениями стала наносить исправления. Один из помощников генерала с вниманием следил за ее действиями.

Я остановился в нескольких шагах от генерала и, сняв солнечные очки, не без сожаления отправил их в карман.

– Никто не мог предполагать, мистер Амбрустер, – продолжал сенатор Матиас.

Я испугался, что он начнет цепляться за лацканы моего пиджака, но у него хватило мужества удержаться.

– Это было всего только служебное расследование, ничего больше. А комендант Ортега повел себя так-так, словно он какой-то хунтист.

– Правительство никогда не видит опасность, – заметил я. – Пока половина страны не взлетит на воздух.

Часть IV

ЦЕРКВИ НА ХОЛМАХ

Иисус сказал ему в ответ: видишь сии великие здания? все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне

Евангелие от Марка. Гл. 13, ст. 2

– Вас удивляет, что вампиры верят в христианского бога? – спросил священник.

– Нет, – ответил я. – Скорее я нахожу странным то, что в него верят люди.

Апельсиновая роща шепталась вокруг нас, покорная ласковым касаниям ветра. На свежих зеленых листьях, налитых соком, подрагивали капли воды.

Я прикоснулся к шершавой поверхности зреющего плода. На губах святого отца появилась улыбка.

– Вера необходима каждому, – сказал он, – и двери церкви тоже открыты для всех.

И все же тени здесь не было; апельсиновые деревья, дышавшие прохладой, стояли слишком далеко друг от друга, их зеленые кроны не поднимались высоко.

Созданная для того, чтобы выращивать фрукты, роща не дарила уюта и тишины; здесь, в окружении колеблющихся листьев, человек ощущал себя еще более покинутым, чем в сердце каменистой пустыни.

Еще более ненужным.

Каждое дерево радовалось жизни; его короткие ветви, бережно обрезанные садовником, купались в океане света, а богатая почва обильно кормила запеленутые в кору стволы.

Но ничто из этого чудесного пира, ни единая капля не могла быть уделена другому: ни проходящему рядом человеку, ни даже соседнему дереву. Все они росли словно каждое в своей отдельной клетке, и им дела не было до окружающего мира.

– Те, кого вы называете вампирами, – продолжал священник, – такие же люди, как и все остальные. Господь создал людей разными, и всех своих детей он любит одинаково.

– Далеко не все придерживаются такого мнения, – проговорил я. – Вашу церковь поджигали дважды?

– Дважды за этот год, – кивнул священник и улыбнулся. – Но она каменная и поэтому не может сгореть.

– Только поэтому? – спросила Франсуаз.

– Вера людей прочнее, чем каменные стены, – сказал я назидательно. – Вот почему церковь нельзя уничтожить.

Священник улыбнулся снова. Ему тоже было жарко, как и нам, и знойный ветер так же ворошил его короткие волосы.

Но он любил свой край; любил его таким, каков он есть.

– Стены церкви на самом деле сложены из камня, – произнес он почти виновато; ему было неловко приземлять возвышенную аллегорию. – Но деревянные скамьи пришлось менять почти полностью. К счастью, во второй раз огонь потушили быстро.

Я посмотрел себе под ноги, прежде чем произнести следующую фразу.

– Я не хочу обидеть вас, святой отец, – сказал я, – но это всегда казалось мне странным. Вы говорите о Господе, вы проповедуете любовь и всепрощение, вы помогаете всем людям в своей округе, вы утешаете тех, кто отчаялся, и всегда готовы протянуть руку тем, кто нуждается в помощи.

– И в то же время, – негромко продолжал за меня священник, – другие люди тоже говорят о Господе, но их поступки проникнуты ненавистью вместо любви. Это вы хотели сказать?

– Один из них чуть не размазал нас по пустыне, – произнес я. – При помощи неуправляемой ракеты. И наверняка собирался сделать это во славу Господа.

Священник ответил:

– Я вижу, что пистолет вы носите слева.

Я приподнял брови:

– Этот костюм сшит по заказу, святой отец; он должен скрадывать кобуру.

Священник развел руками, вновь почти виновато.

– Я бы хотел сказать, что могу читать в людских сердцах, но на самом деле это не более чем наблюдательность. В наших краях не надо быть священником, чтобы узнавать человека с оружием, даже если на нем костюм.

– Пистолет, – произнеся. – Вы хотите сказать, что им могут пользоваться и преступники, и полицейские?

– Важно не орудие, – отвечал священник, – а то, как оно используется.

– Странное сравнение, если говорить о Господе.

– Не более, чем все христианские притчи; Христос говорил о птицах и земледельцах. Сейчас иное время и иные сравнения.

– И все же Господь – это не палка, которую можно повернуть в ту или иную сторону.

– Господь – нет, но имя Господне – да; я увижу дерево и назову его волом, кто сможет мне запретить?

– И если человек делает зло, то так же он может делать это именем Божьим?

– Люди всегда слышат голоса, – произнес священник.

Теперь уже он смотрел себе под ноги, заложив руки за спину и неторопливо шагая между деревьев

– Это голоса людей, которые окружают его; голоса книг, которые он читает. Говорят о «голосе народа» или «общественного мнения» – это тоже один из голосов. Слышит человек и Господа, и ангелов, и демонов, и Сатану, и еще многих других; но только от него самого зависит, к кому он станет прислушиваться.

– Значит ли это, что зло говорит с человеком, прикрываясь именем Господа? – спросил я.

– Нет, – ответил священник. – Именем Господа прикрывается человек, когда разговаривает со злом.

День клонился к закату.

Мартин Эльмерих сунул в рот тонкую дешевую сигарету и попытался нащупать в кармане зажигалку

Ее не было.

Черт, неужели он где-то ее забыл?

Грузовичок, в котором они ехали, был старым; обычно в нем перевозили свиней. Человек, который его вел, тоже был маленький и побитый жизнью. Волос на его щеках было почти столько же, сколько и на смуглых руках.

– У тебя есть огонь? – спросил Эльмерих.

Тот ответил по-харрански; Мартин взял из рук аспониканца коробок спичек и закурил.

Ветер, ворвавшийся в разбитое окно грузовичка, заставил его поперхнуться дымом. Мартин закашлялся