Полюбовавшись самородками, жадно горевшими в ярком полуденном свету, Юра Житник вернул их в рюкзак, закопал под скалой оставшуюся без патронов двустволку и ушел вниз, к реке. “Переправлюсь и уйду по верхней тропе, – решил он. – На нее они не сунутся...”

Когда уже слышался шелест реки, Юрке стало страшно. Ему показалось, нет, он понял, что очень скоро, может быть, всего через час, его не будет в живых. Все это яркое, четко зримое, осязаемое окружение – полосатые мраморные скалы с оранжевыми узорами лишайника, корявый ствол уставшей от солнца арчи, выбравшаяся на летнюю прогулку семейка розовых эремурусов – все это останется и будет всегда. А его, Юры не будет...

В глазах почернело, ноги, сделавшиеся ватными, прошли несколько шагов и подкосились. Он упал на колени. Понемногу придя в себя, растер похолодевшими руками лицо, шею, уши. “Это – удар, солнечный удар...” – пришла в голову спасительная мысль. Воспрянув, отрывисто прокричал в небо:

– Не-е-т, не всех клопов я еще передавил! Не всех!

– Всех... – послышался сверху усталый голос.

Юра, медленно подняв голову, увидел Толика Зубкова, сидевшего на уступе скалы над кустом безудержно цветшего шиповника. В уголке рта у него торчал стебелек дикой белой гвоздички, на коленях лежал автомат.

– Ты?.. – ничего не понимая, прошептал Житник. – Ты же... Я же…

– Могилу рыть будешь? – безучастно спросил Толик, выплюнув гвоздику.

– Зачем?.. – пробормотал ватный Житник. Пробормотал, представив каменистый могильный холмик и себя, мертвого под ним. Застеснявшись вдруг намокших глаз, добавил подрагивавшим голосом:

– Барство это...

Зубков спрыгнул с уступа.

– Ну, как хочешь... Но на тропе оставлять тебя не хочу – негигиенично, да и сам понимаешь – нет трупа – нет дела. Снимай рюкзак.

Житник снял рюкзак, бросил на землю. Он взял себя в руки и думал, как выскользнуть: “У него два-три патрона в магазине, не больше... Попрошу разрешить снять сапоги, сниму один, кину в него и петлями побегу к реке.

– Не надо ничего придумывать, Юра! – вставая, прервал его мысли Зубков. – Умоляю. Со мной у тебя нет шансов. Пошли за скалу, там я видел берлогу...

И, ткнув дулом Житника в бок, направил к скале. Сам, прихватв рюкзак, пошел сзади.

“Не сможет выстрелить!!! – вдруг осенило Юрку. – Зубков не сможет выстрелить. Он мент, не палач! Высоцких с Окуджавами любит. Он не выстрелит! Нет!”

Испарина покрыла его лоб. Пот жиденькими ручейками потек в глаза. Отершись ладонью, Житник обернулся. Вглядевшись в глаза любителя бардов, понял, что тот, и в самом деле, не сможет его расстрелять.

Зубков, действительно смущенный необходимостью исполнить роль палача, приказал идти дальше.

Они подошли к берлоге. Житник, посмотрев на дно, увидел гюрзу.

– Гюрза! Смотри гюрза! Не может выбраться! – крикнул он, решив отвлечь внимание Зубкова.

Тот, никак не отреагировав, снял с плеч рюкзак, приказал:

– Стань на краю. Лицом ко мне!

Когда Житник выполнил приказ, нацелил автомат ему в грудь.

Так, лицом к лицу, они стояли, пока лицо Юрки не скривилось в презрительной улыбке.

– Не можешь, малохольный? – шагнув вперед, выцедил он желчно. – Давай, я тебя кончу! У меня не заржавеет. А лучше, давай кончим эти игры, пойдем в лагерь и там разберемся.

– Ты прав. Не могу безоружного... – покивал Толик. – И не хочу мараться.

Сказав, посмотрел в сторону берлоги.

Увидев, куда он смотрит, Юрка забеспокоился. “Скормит, гад, змеюке”, – мелькнуло у него в голове.

Зубков встал, подошел к рюкзаку, вынул мешок с золотом.

Посматривая на оцепеневшего Житника, направился к берлоге. Спустился, молниеносным движением поймал короткую жирную гадину за голову.

Вылез из ямы. Злорадно улыбаясь, пошел к попятившемуся Житнику. Но прошел мимо, к рюкзаку. Сунул в него извивающуюся змею.

– А теперь иди сюда! – поманил Житника пальцем. – Мы с тобой будем играть в... в гадскую рулетку. Иди, иди, Юрик, не бойся – шансы у нас будут фифти-фифти.

Житник понял, что Зубков предлагает ему дуэль с равными шансами на жизнь. По сравнению с расстрелом эта дуэль казалась ему спасением и он, весь охваченный накатившейся вдруг радостью, пошел, побежал к противнику.

“Баран!!! Благородный баран! – ликовал он. – А баран не может не проиграть!

Они сели на колени над шевелящимся логовом смертоносной гадины, обхватили замком друг другу смежные руки и, сделав паузу, кинули их в рюкзак!

Все повторилось! Повторилось все, что Юрка почувствовал перед тем, как наткнуться на Зубкова. Когда змея вонзила зубы в запястье, он понял, что перед его глазами проходят последние, самые последние кадры жизни. И глаза его навсегда закроет засвеченная смертью пленка... Он попытался вырваться, освободить руку, разгрызть рану зубами, не дать, не дать яду впитаться в кровь! Но Зубков держал его железной хваткой. И вся змеиная ненависть капля за каплей вошла в Юркино тело.