В этот день не случилось ничего, достойного особого упоминания. Отчалили мы по расписанию. Как приятно было нестись на всех парах под жаркими лучами солнца и ощущать на лице освежающее дуновение встречных потоков воздуха!

Всем вам известно, что представляет собой первый день морского путешествия. Пассажиры разгуливают по палубе, разглядывают друг друга и иногда встречают знакомых, о присутствии которых на борту они и не подозревали. Все обмениваются предположениями и догадками о том, насколько приемлемым будет питание, но уже после первых двух посещений столовой тема эта теряет свою актуальность. Всех тревожит погода, как известно, переменчивая и способная преподнести любые сюрпризы. За столиками в столовой сначала нет свободных мест, но постепенно желающих подкрепиться становится все меньше и меньше. Пассажиры с внезапно побледневшими лицами вскакивают со своих мест и опрометью мчатся к выходу, доставляя тем самым несказанное удовольствие бывалым путешественникам, которые теперь, в отсутствие своих склонных к морской болезни соседей, чувствуют себя за столами куда более раскованно и свободно.

Каждый переход через Атлантику как две капли воды похож на другой, и мы, вынужденные совершать их многократно, не пытаемся найти в этих путешествиях какой-то прелести новизны. Разумеется, что киты и айсберги представляют собой определенный интерес, но, в конце концов, все киты совершенно одинаковы, а айсберги корабли обычно минуют на довольно значительном расстоянии. Для большинства подобных мне мореплавателей наиболее радостный момент на борту океанского лайнера наступает тогда, когда завершен последний прогулочный круг по палубе, выкурена последняя сигара и можно, раскланявшись со случайными знакомыми, с чистой совестью отправиться восвояси. В первый вечер того путешествия я почувствовал себя весьма утомленным и потому решил отойти ко сну ранее обычного. Оказавшись в своей сто первой каюте, я с немалым удивлением обнаружил, что у меня появился сосед. В углу стоял чемодан, очень похожий на мой, а на верхней койке были аккуратно разложены плед, трость и зонтик. Я надеялся провести это плавание в одиночестве и почувствовал вполне объяснимое разочарование. Впрочем, меня в некоторой степени заинтересовала личность моего попутчика, и я решил по крайней мере взглянуть на него.

Он пришел, когда я еще не успел заснуть. Насколько я смог рассмотреть его, человеком он был очень высоким, очень худым и очень бледным; у него были песочного цвета волосы и бакенбарды и сероватые невыразительные глаза. Во всем его поведении, на мой взгляд, сквозила какая-то нерешительность. Подобные ему личности иногда встречаются на Уолл-Стрит — у них такой вид, будто они не знают, как там оказались и что им там нужно. Он сразу произвел на меня впечатление странного малого. Впрочем, на каждом трансатлантическом лайнере вам обязательно встретятся трое-четверо таких пассажиров. Я решил по возможности не завязывать с ним знакомства и уснул с мыслью, что надо изучить его привычки, чтобы легче было избегать его компании. Если он просыпается рано, я буду вставать позже, если он ложится поздно, я буду отходить ко сну пораньше. Я не испытывал ни малейшего желания узнать его ближе. Стоит с такими людьми дать слабину, и потом от них уже не отвяжешься. Увы! Совершенно напрасно я так долго размышлял о нем и строил планы, ибо после той первой ночи в сто первой каюте я его больше не видел.

Я уже давно крепко спал, когда меня вдруг разбудил неожиданный шум. Судя по звуку, мой сосед по каюте спрыгнул на пол с верхней полки. Я услышал, как он возится с дверной щеколдой, поддавшейся ему практически мгновенно, затем дверь рывком распахнулась, и он со всей скоростью, на какую был способен, помчался по коридору, оставив Дверь открытой. Корабль немного покачивало, и я ожидал, что он споткнется или упадет, однако он бежал так, как будто от этого зависела его жизнь. Дверь раскачивалась на петлях в такт движениям судна, и этот звук действовал мне на нервы. Встав, я закрыл ее и на ощупь в темноте пробрался к своей койке. Я снова заснул, но сколько времени проспал — не имею ни малейшего представления.

Когда я опять проснулся, было все еще темно, но меня поразил неприятный холод, стоявший в каюте, и показалось, что воздух пахнет сыростью. Всем вам знаком этот специфический запах кают, пропитанных самим духом моря. Я как можно плотнее закутался в одеяла и задремал, решив, что утром непременно предъявлю претензии капитану. Засыпая, я слышал, как мой сосед ворочается на верхней полке. Вероятно, он вернулся, когда я спал, подумал я. В какой-то момент, мне показалось, что он застонал, и я не на шутку испугался, что он страдает морской болезнью. Это особенно неприятно, если ваш слабый желудком попутчик располагается сверху. И тем не менее я задремал и проспал до самого утра.

По сравнению с вечерней качка значительно усилилась, и серый свет, проникавший в каюту через иллюминатор, ритмично менял свои оттенки по мере того, как корабль зарывался в мрачную толщу воды или вздымался над волнами, подставляя борта бледному небу. Было очень холодно, что в июне случается крайне редко. Я повернулся к иллюминатору и к удивлению своему обнаружил, что он распахнут настежь и зафиксирован в этом положении с внешней стороны. Я встал и закрыл его. Поворачиваясь, я мельком взглянул на верхнюю полку. Занавеси были задернуты, и я решил, что мой попутчик, очевидно, замерз не менее моего. Мне пришло в голову, что я вполне выспался. В каюте было неуютно, но я, как ни странно это звучит, не почувствовал в воздухе той сырости, что досаждала мне ночью. Мой сосед все еще спал, что предоставляло мне прекрасную возможность избежать встречи с ним, поэтому я поспешно оделся и вышел на палубу. День выдался теплым и облачным. Как оказалось, было уже семь часов, когда я вышел, — значительно позже, чем я предполагал. На палубе мне повстречался судовой врач, вышедший подышать свежим морским воздухом. Это был молодой человек из Западной Ирландии — очень крупный мужчина, уже начинающий полнеть, с черными волосами и синими глазами.

— Прекрасное утро, — заметил я, чтобы завязать беседу.

— Не знаю, не знаю, — проговорил он, разглядывая меня с живым интересом. — Честно признаться, я бы не стал называть это утро прекрасным. Нет, сэр, никак не стал бы.

— Да, пожалуй, вы правы, — согласился я.

— Довольно душно сегодня, — продолжал врач.

— А вот ночью, как мне показалось, было очень холодно, — сказал я. — И, представьте себе, оглядевшись, я обнаружил, что в каюте открыт иллюминатор. А укладываясь спать, я этого не заметил. И еще в каюте было очень сыро.

— Сыро, говорите? — воскликнул он. — А какую, простите, каюту вы занимаете?

— Сто первую.

К моему удивлению врач вздрогнул и еще более пристально посмотрел на меня.

— В чем дело? — спросил я.

— Э… нет, ничего особенного, — ответил он. — Просто три последних рейса все жалуются на эту каюту.

— И я обязательно пожалуюсь, — заявил я. — Не смогли даже проветрить помещение должным образом. Это возмутительно!

— Боюсь, этим проблему не решить, — проговорил врач. — Дело в том, что там… Впрочем, пугать пассажиров не входит в круг моих обязанностей.

— Ну, меня-то этим трудно напугать, — возразил я. — Смею заметить, что я способен выдержать любую сырость. А если вдруг подхвачу простуду, то непременно обращусь к вам, доктор.

Я угостил врача сигарой, которую тот осмотрел с подчеркнутым вниманием.

— Дело не в сырости, — сказал он. — Хотя, если что случится, обещаю поставить вас на ноги в кратчайшие сроки. А скажите, есть ли у вас сосед по каюте?

— Да, какой-то уж очень нервный молодой человек — выскочил из каюты посреди ночи и не закрыл за собой дверь.

И снова врач взглянул на меня с подозрительным любопытством. Пока он раскуривал сигару, лицо его оставалось весьма озабоченным.

— Он вернулся? — спросил врач после продолжительного молчания.

— Да. Я в это время спал, но когда проснулся, слышал, как он ворочается. Потом мне стало холодно, я закутался и опять заснул. А утром обнаружил открытый иллюминатор.